Читать онлайн
Чужое лицо

Кобо Абэ
Чужое лицо

Kobo Abe

THE FACE OF ANOTHER

Copyright© 1964 by Kobo Abe

© В. С. Гривнин (наследник), перевод, 2017

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2017

Издательство АЗБУКА®

* * *

Потрясающая книга… В мирах, созданных Кобо Абэ, философские размышления неизменно обладают яркой эмоциональной окраской и неодолимым очарованием.

Newsweek

Начиная с выхода романа «Женщина в песках» Кобо Абэ приобрел славу одного из лучших романистов в мире. Следующая книга – «Чужое лицо» – окончательно укрепила успех писателя.

The Christian Science Monitor

* * *

Ты все же пришла, преодолев запутанный лабиринт, доверившись полученному от него плану, ты наконец пришла в это убежище. Несмело ступая, ты поднялась по лестнице, поскрипывающей, как педали органа; и вот комната. Затаив дыхание, постучала – ответа почему-то не последовало. Вместо ответа вприпрыжку, как котенок, подбежала девочка и открыла тебе дверь. Ты окликаешь ее, пытаясь узнать, не передавал ли он тебе что-нибудь, но девочка, ничего не ответив, только улыбнулась и убежала.

Тебе был нужен он, и ты заглянула в дверь. Но не увидела его, не увидела ничего, что напоминало бы о нем, – мертвая комната, в которой витает дух запустения. Вид тусклой стены заставил тебя вздрогнуть. Ты собралась было уйти, хотя чувствовала себя виноватой, но вдруг тебе попались на глаза три тетради, лежавшие на столе, и рядом – письмо. Тут ты сообразила, что все-таки попала в ловушку. Какие бы горькие мысли ни овладели тобой в эту минуту, все равно – соблазн непреодолим. Дрожащими руками разрываешь конверт и начинаешь читать письмо…

Ты почувствовала, наверно, злость, почувствовала, наверно, обиду. Но я выдержу твой взгляд, упругий, как сдавленная пружина: я во что бы то ни стало хочу, чтобы ты продолжала читать. У меня нет никакой надежды, что ты благополучно преодолеешь эти минуты и сделаешь шаг в мою сторону. Я уничтожен им или он уничтожен мной? – так или иначе, занавес в трагедии масок опустился. Я убил его, признал себя преступником и хочу сознаться во всем до конца. Из великодушия или нет, но я хочу, чтобы ты продолжала читать. Тот, кто обладает правом казнить, обязан выслушать показания обвиняемого. И так просто отвернуться от меня, стоящего перед тобой на коленях, – не заподозрят ли тебя в том, что ты соучастница преступления? Ну ладно, садись, чувствуй себя как дома. Если в комнате душно, сразу же открой окно. Чайник и чашки, если понадобятся, на кухне. Как только ты спокойно усядешься, это убежище, запрятанное в конце лабиринта, превратится в зал суда. И, пока ты просматриваешь показания, я, чтобы сделать конец трагедии масок еще более достоверным, буду ждать сколько угодно, латая прорехи в занавесе. Да и одни воспоминания о нем не дадут мне скучать.

* * *

Итак, возвратимся к тому, что произошло со мной совсем недавно, утром, за три дня до того момента, который для тебя «сейчас». В ту ночь ветер, смешанный с дождем, в котором будто растворили мед, с жалобным стоном сотрясал окно. Весь день я обливался потом, а когда зашло солнце, захотелось погреться у огня. Газеты писали, что еще вернутся холода, но, как бы то ни было, дни стали длиннее, и едва кончится этот дождь, сразу почувствуешь, что наступило лето. Стоило подумать об этом, и сердце начинало тревожно биться. В нынешнем моем положении я похож на фигурку из воска, беззащитную перед жарой. При одной лишь мысли об ослепительном солнце вся моя кожа покрывалась волдырями.

Тогда я решил любым способом покончить со всем, пока не наступило лето. По долгосрочному прогнозу, в течение трех-четырех дней с материка распространится высокое атмосферное давление и возникнут метеорологические явления, характерные для лета. Мое единственное желание – в течение трех дней закончить приготовления для твоей встречи и сделать так, чтобы ты начала читать это письмо. Но нельзя сказать, что три дня – срок достаточный. Как ты сама понимаешь, показания, о которых я упоминал, – это три исписанные убористым почерком тетради, которые охватывают события целого года. В день я должен обработать по тетради, добавлять, вычеркивать, переделывать и оставить тебе текст в таком виде, который бы удовлетворил меня, – труд поистине огромный. Я настроился на работу и, купив на ужин пирожки с мясом, обильно сдобренным чесноком, вернулся сегодня домой часа на два раньше обычного.

Ну и какой же результат?.. Отвратительный… Я вновь ощутил, к чему может привести убийственный недостаток времени. Пробежал написанное и почувствовал омерзение к себе – записки выглядят почти как попытка оправдаться. Но такое неизбежно в эту залитую дождем, будто созданную для гибели ночь, когда промозглая сырость тревожит душу. Не стану отрицать – финал выглядит достаточно жалким, но я тешу себя надеждой, что всегда полностью отдавал себе отчет в происходящем. Без этой уверенности я вряд ли мог бы писать с такой неутолимой жадностью, независимо от того, послужат мои записки подтверждением алиби или, наоборот, вещественным доказательством виновности. Я до сих пор твердо убежден в одном, и не потому, что нелегко признать свое поражение: лабиринт, в который я сам себя загнал, был неизбежен, как Страшный суд. Но вопреки ожиданиям мои записки просят пощады жалобным голосом, похожим на голос приблудной кошки, запертой в комнате. Не знаю, удастся ли мне, забыв, что я располагаю всего тремя днями, обработать записки настолько, чтобы они меня удовлетворили.

Ну, хватит. Настал момент, когда я твердо решил рассказать обо всем откровенно, – ощущение, точно в горле застрял непрожеванный кусок жилистого мяса, стало для меня невыносимым. Если те страницы, которые вопиют, покажутся тебе никчемными и ты их только пролистаешь – ну что ж. Ты, например, не переносишь визг электрической дрели, шуршание тараканов, скрежет гвоздя по стеклу. Но вряд ли можно сказать, что это самое важное в жизни. Почему визг электрической дрели – понять можно: он, видимо, ассоциируется с бормашиной. Два же других звука вызывают – не назовешь иначе – какую-то нервную сыпь. Но мне еще не приходилось слышать, чтобы сыпь была опасна для жизни.

Однако всему есть мера, пора, пожалуй, кончать. Сколько ни нагромождай оправданий, – они ни к чему. Куда важнее, чтобы ты не бросила на полдороге это письмо – мое время кончается, оно накладывается на твое настоящее, – а потом перешла к чтению записок… Я буду неотступно следовать за течением твоего времени, читай их не отрываясь до последней страницы…

Сейчас ты уже, наверное, успокоилась? Чай в низкой зеленой банке. Кипяток – в термосе.

Черная тетрадь

Прежде всего – последовательность тетрадей по цвету обложек: черная, белая, серая. Между цветом и содержанием нет, конечно, никакой связи. Я выбрал их наугад, просто чтобы легче было различать.

* * *

Начну, пожалуй, с рассказа об убежище. Да, собственно, какая разница, с чего начать. Легче всего начать рассказ с того самого дня. Это было примерно полмесяца назад, когда я сказал тебе, что должен поехать на неделю в командировку. Моя первая большая поездка с тех пор, как я вышел из больницы. Я думаю, ты тоже запомнила этот день. Я придумал и цель командировки – проверка хода работ по сооружению завода полиграфической краски в Осаке. Первое, что пришло мне в голову. На самом же деле с того дня я укрылся в доме S. и стал готовиться к осуществлению своего плана.

В тот день я писал в своем дневнике:

«26 мая. Дождь. По газетному объявлению посетил дом. Увидев мое лицо, девочка, игравшая во дворе, заплакала. Решил остановить выбор на этом доме – место прекрасное, расположение квартиры почти идеальное. Бодрит запах нового дерева и краски. Соседняя квартира как будто еще не занята. Хорошо бы и ее снять, но…»

Но я не собирался скрываться в доме S. под чужим именем, не собирался выдавать себя за другого. Это, может быть, покажется неразумным, но у меня был свой расчет. Мое лицо сейчас уж никак ни годилось для мелких плутней. Действительно, игравшая у подъезда девочка, по виду уже школьница, едва увидев меня, расплакалась, как будто вспомнила страшный сон. Правда, управляющий, стараясь как можно лучше обслужить клиента, был невероятно приветлив…

Нет, приветлив был не только управляющий. Как это ни печально, почти все люди, встречавшиеся со мной, были приветливы. И поскольку их не тянуло слишком глубоко вникать в мои дела, каждый делал хорошую мину. И это понятно. Они не решались взглянуть мне прямо в лицо, так что им приходилось быть приветливыми. Потому-то я и имел возможность избегать бессмысленных расспросов. Окруженный непреодолимой стеной приветливости, я всегда был совершенно одинок.

Дом только что построили, так что примерно половина из его восемнадцати квартир еще не была занята. Управляющий, сделав понимающее лицо, без всякой моей просьбы услужливо выбрал самую дальнюю квартиру на втором этаже, рядом с черной лестницей. Во всяком случае, внешне он был чрезвычайно услужлив. Квартира мне понравилась, хотя бы потому, что ее выбрали для меня специально. Разумеется, там была и ванная, а в комнате стояли, хотя и не особо изысканные, стол и два стула, да к тому же она в отличие от других квартир имела эркер, очень большой – почти как застекленная терраса. Черная лестница вела к стоянке для пяти-шести машин, а оттуда можно было выйти на другую улицу. Это, конечно, очень удобно и еще больше повышало ценность квартиры. Я должен был с самого начала все предусмотреть и потому сразу же заплатил за три месяца вперед. Потом я попросил купить мне в ближайшем магазине постельные принадлежности. Управляющий, изображая безмерную радость, болтал без умолку, рассказывал, как хорошо устроена вентиляция и какая квартира солнечная. А покончив с этой темой, готов был перейти к рассказу уже о своей жизни. Но к счастью, когда он отдавал мне ключ от квартиры, тот выскользнул из его пальцев и со звоном покатился по полу. Управляющий в замешательстве ретировался. Я вздохнул с облегчением… Как было бы хорошо, если бы с людей всегда вот так легко можно было содрать налет лжи.

* * *

Стемнело, я уже не мог разглядеть пальцы на руке, даже поднеся к самому лицу. Комната, которая не знала еще человеческого тепла, была безжизненно холодной и неприветливой. Но она казалась мне лучше, чем приветливые люди. К тому же, с тех пор как случилось это несчастье, я больше всего полюбил темноту. Правда, как было бы хорошо, если б все люди на земле вдруг лишились глаз или забыли о существовании света. Наконец удалось бы достигнуть единодушия относительно формы. Все согласились бы, что хлеб – это хлеб, независимо от того, треугольный он или круглый… Да вот, например, как было бы хорошо, если б та маленькая девочка, еще не видя меня, зажмурилась и услыхала только мой голос. Тогда, может быть, мы привыкли бы друг к другу, стали друзьями, – вместе ходили в парк, ели мороженое… И только потому, что всюду лез этот назойливый свет, девочка ошиблась, приняв треугольный хлеб не за хлеб, а за треугольник. То, что называют светом, само по себе прозрачно, но все предметы, попадая в его лучи, становятся непрозрачными.

Однако свет все же существует, и тьма – это лишь строго ограниченная временем отсрочка исполнения приговора. Когда я открыл окно, в комнату, как клуб черного пара, ворвался пропитанный дождем ветер. Захлебнувшись им, я закашлялся, снял темные очки и вытер слезы. Электрические провода, верхушки столбов, карнизы домов, выстроившихся в ряд вдоль широкой улицы, слабо поблескивали, когда фары проносившихся мимо автомобилей скользили по ним белыми столбами света, точно мелом по черной доске.