Читать онлайн
Красно-белый роман. Лариса Рейснер в судьбе Николая Гумилева и Анны Ахматовой
Красно-белый роман. Лариса Рейснер в судьбе Николая Гумилева и Анны Ахматовой
© Алексеева А. И., 2008
© ООО «Алгоритм-Книга», 2008
«Еще не раз вы вспомните меня…»
Вместо предисловия
Книга эта – не биография и не литературное исследование (хотя тут соблюдены все главные факты жизни героев – Ахматовой, Гумилева, Рейснер). Это документально-художественная книга с элементами эссе. Эссе (от франц. слова essai) – очерковый жанр чисто беллетризованного характера, написанный в свободной манере и дерзающий на собственную трактовку происходивших событий.
Начиналась история этой книги давно, в 60-е годы XX века, в годы оттепели. Тогда стали доступны закрытые архивы, можно было встретиться и поговорить с теми, кто лично знал наших героев, – с Рюриком Ивневым, Виктором Шкловским, Сергеем Городецким, с подругами Ларисы Рейснер, а также с почитателями Поэта Гумилева. Например, с князем Шаховским, у которого сохранилась тетрадь с золотым обрезом и переписанным в нее стихотворением, которое Гумилев якобы написал кровью на стене камеры.
А началось все, конечно, с Ларисы Рейснер, имя которой гремело в кино и в театре (пьеса Вс. Вишневского «Оптимистическая трагедия»). Литература тогда искала героев – и Ларису сделали чуть ли не номером «один». О ней были написаны книга для детей, очерк о Рейснер как журналистке, и я собрала материалы по переписке ее с замечательным поэтом Серебряного века – Николаем Гумилевым (как это было увлекательно!). Однако опубликовать их удалось только в 1989 году (сборник «Хронограф», издательство «Московский рабочий»).
Но лишь в этой, последней книге переписка печатается полностью и с комментариями. Какие поразительные личности, как схожи – и как противоречивы!
Анна Андреевна Ахматова, великий Поэт, была женой Гумилева, а Лариса Рейснер – его возлюбленной. Расставшись с Гумилевым, она стала женой политического представителя России в Афганистане Федора Раскольникова. В 1939 году этот бесстрашный человек написал открытое письмо Сталину с резкой критикой его плана построения социализма и, конечно, был репрессирован. Их брак с Ларисой не был удачным, и Лариса Михайловна покинула своего мужа еще там, в Афганистане.
Революция пьянила всех, а большевики свято верили, что рабочие европейских стран поддержат их и начнется мировая революция, а там и придет царство свободы и равенства для всех. Отчасти такие настроения охватили и русскую интеллигенцию. Вспоминая о писателе Андрее Белом, Ходасевич писал: «Я совсем не хочу сказать, что он был чужд революции, но, подобно Блоку и Есенину, он ее понимал не так, как большевики, и принимал ее не в большевизме». Среди большевиков были экстремисты, «наполеоны», но были и активные мечтатели, ставившие целью переустроить Россию. К таким людям принадлежала Лариса Михайловна. Она говорила тогда, что гибель Николая Гумилева – «единственное пятно на ризе революции» (знала бы она, сколько их будет еще!).
Это была очень красивая и смелая женщина, журналистка с острым пером, она могла укусить, как мангуста, и с годами вокруг нее все сгущались и сгущались тучи. Все трое ее мужчин погибли: Гумилев расстрелян, Раскольников, чуя за собой слежку, не вернулся в Россию и погиб, а последний ее друг и соратник Карл Радек был обвинен в заговоре.
Эта женщина мешала честолюбивым приспособленцам – и ее ранняя смерть (в 30 лет!) всем показалась противоестественной. В 60-е годы мне приходилось слышать рассказы ее друзей о противоестественной ее смерти. Быль, легенда? Будто в дом советской партийной элиты приносила молоко одна молочница и кто-то якобы подсыпал яд в бидон Ларисы.
Все были потрясены ее смертью. Дом печати не вмещал всех, кто хотел с ней проститься. Был там и Борис Пастернак. Образ Ларисы преследовал поэта, – не отсюда ли имя «Лара», которое он дал героине «Доктора Живаго»? И не отсюда ли созвучие фамилий Раскольникова и Стрельникова?
После ее похорон Пастернак написал Цветаевой: «…хочу написать «реквием» по Ларисе Рейснер. Она была первой и, может быть, единственной женщиной революции, вроде тех, о которых писал Мишле».
И он написал стихотворение «Памяти Рейснер»:
… Варилась жизнь, и шла постройка гнезд,
Работы оцепляли фонарями
При свете слова, разуме и звезд.
Осмотришься, какой из нас не свалян
Из хлопьев и из недомолвок мглы?
Нас воспитала красота развалин,
Лишь ты превыше всякой похвалы.
Лишь ты, на славу сбитая боями,
Вся сжатым залпом прелести рвалась,
Не ведай, жизнь, что значит обаянье,
Ты ей прямой ответ не в бровь, а в глаз.
Ты точно бурей грации дымилась,
Чуть побывав в ее живом огне,
Посредственность впадала вдруг в немилость,
Несовершенство навлекало гнев.
Бреди же в глубь преданья, героиня.
Нет, этот путь не утомит ступни.
Ширяй, как высь, над мыслями моими:
Им хорошо в твоей большой тени.
Что касается Гумилева, расстрелянного в 1921 году, то Лариса его беззаветно любила. Его называли «важным», некрасивым человеком, склонным к игре, остававшимся до конца жизни ребенком. Но нет! Это был рыцарь без страха и упрека и последний романтик Серебряного века. Игра? Она, быть может, и была, но разве она не помогала ему справляться со столь жестоким временем? Революцию он старался не замечать. Несмотря на его надменность, холодность, напускную важность, женщины любили Николая Степановича, восхищались его смелостью. Ведь Гумилев снискал себе славу не только стихами (а был в первой пятерке поэтов Серебряного века), но и всей жизнью: получил двух Георгиев на войне, воевал до конца, уже будучи за границей, мог остаться там. Но – вернулся в Россию. А когда пришел его последний час, он так же смело встретил и смерть, говорят, даже не отвернулся к стене.
Из воспоминаний прошлых лет запомнились еще два. Во-первых, что записку с просьбой о помиловании от Горького передали Землячке, но она положила ее под стекло, а ранним утром приговор был приведен в исполнение. Во-вторых, доказательство участия Гумилева в заговоре Таганцева было не прямым, а косвенным. Главным аргументом против Поэта было то, что обвиняемый честно и прямо, на исторических примерах доказывал, что лучшей формой государственного устройства является империя.
«Если бы я была в Петрограде, он бы остался жив», – говорила Лариса Рейснер. И признавалась, что «совершенно беспамятно его любила».
До конца жизни, должно быть, она повторяла его стихи, обращенные к ней:
Еще не раз вы вспомните меня
И весь мой мир, волнующий и странный,
Нелепый мир из песен и огня,
Но меж других единый, необманный.
Он мог стать вашим тоже и не стал.
Его вам было мало или много,
Должно быть, плохо я стихи писал
И вас неправедно просил у Бога.
И как-то раз вы склонитесь без сил
И скажете: «Я вспоминать не смею,
Ведь мир иной меня обворожил
Простой и грубой прелестью своею».
«Поедем в Царское село!»
Оттого я люблю Гумилева,
Что, ошибки и страсти влача,
Был он рыцарем света и слова
И что вера его горяча.Н. Оцуп
«Лери моя, приехав в полк, я нашел оба Ваши письма. Какая Вы милая в них… В моей голове уже складывается план книги, которую я мысленно пишу для себя одного (подобно моей лучшей трагедии, которую я напишу только для Вас). Ее заглавие будет огромными красными, как зимнее солнце, буквами: «Лери и Любовь», «Лери и персидская лирика», «Лери и мой детский сон об орле»…
Из письма Н. Гумилева – Л. Рейснер
«Лариса Рейснер увела у меня Гумилева…»
Из воспоминаний А. Ахматовой в разговоре с автором книги в начале 1960-х годов
Прекрасно Царское Село! Роскошный Большой Екатерининский дворец, построенный Растрелли, Арсенал в готическом стиле – память об увлечении Николая I оружием. И всюду – пруды и воды с навеки отраженными в них деревьями…
С наступлением весны зеленеют лужайки перед дворцами, появляются клумбы причудливых форм и изысканных рисунков. Величественная Чесменская колонна будто перекликается с собственным отражением, и ей вторят уютные ротонды и застывшие скульптуры. Даже красно-кирпичные гусарские казармы не нарушают прелесть ландшафта.
А вдали скромно стоит Царскосельский лицей – Пушкинский! Здесь располагается мужская гимназия, и сюда чаще всего залетают проказливые амуры. Все овеяно легендами и былями о влюбленностях поэта. В кого? В горничную Наташу, в императрицу Елизавету, супругу Александра I, во фрейлин… Здесь витает дух поэта, особенно ощутимый по вечерам, в сумерках.
Директор Николаевской мужской гимназии и сам будто из пушкинских времен. Иннокентий Федорович Анненский – специалист по классической филологии, за знание поэзии и сочинение стихов он может многое простить любому гимназисту. В этой гимназии учится и начинающий поэт, недавно приехавший сюда Николай Гумилев.
Родился он в Кронштадте в семье корабельного врача, потом Гумилевы переехали в Царское Село, а в 1900 году оказались в Тифлисе, в горах Кавказа. Так что мальчик с детских лет вкусил силу двух великих стихий – моря и гор. Это ли не толчок для поэзии?
У него красивые длинные руки, большая голова, чуть плоское, как на иконах, лицо и странный разрез глаз. А еще по-детски пухлые губы и – способность рассказывать занимательные истории о путешествиях и приключениях, о Стивенсоне, Стэнли, о Майн Риде и Киплинге и еще о многих других, неведомых писателях, которые хороши лишь тем, что возбуждают воображение. У него ясная, солнечная память, и своими рассказами, похожими на сказки, он способен увлечь любую девушку.
Впрочем, гимназистка Аня Горенко слушает его с рассеянным вниманием и – увы! – не сразу поддается обаянию юноши. Она довольно молчалива, стеснительна, робка, хотя иногда…
Так и видишь, как они идут по аллеям парка, Николай и Анна, а за ними мчится амур, прицеливаясь из своего лука. Юноша рассказывает о войне египтян с персами, которые использовали такую хитрость: для египтян кошки – священные животные, и персидский начальник приказал своим воинам взять в руки по кошке, – и что же? Египтяне не стали посылать в их сторону стрелы. Девушка поддается пылкой фантазии спутника и его пленительному голосу.
Иногда Аня подпрыгивает высоко-высоко и срывает маленькую ветку. Она – как циркачка, гибкая, и может даже изобразить настоящую змею, изогнувшись и достав носками головы. А как она, по рассказам ее старшего брата, плавает и ныряет – настоящая русалка! И это еще больше сводит с ума Гумилева. Впрочем, чаще они ходят, взявшись за руки, как Дафнис и Хлоя.
К сожалению, каждое лето Аня Горенко уезжает с родными – то в Севастополь, то в Евпаторию, то в Киев, и там в полной мере предается своей страсти – плаванью. Гумилев скучает по ней, но – так же пылко беседует с другими гимназистками, а еще он пишет стихи. Аня возвращается, и юноша снова чуть ли не каждый день провожает ее к дому, и она зачарованно слушает его фантазии.
В этой молчаливой девочке есть что-то загадочное, непонятное. Может быть, нелегкое детство, смешанная кровь?… Отец – Андрей Антонович – инженер по морской части, капитан 2-го ранга, к тому же красавец, легко тративший деньги, в том числе приданое жены, большой театрал и поклонник хорошеньких актрис (что, впрочем, не мешало ему быть толковым специалистом и дослужиться до чина статского советника и чиновника по особым поручениям при
Главном управлении торгового пароходства и портов). Мать Инна Эразмовна Стогова растила детей, воспитывала, а потом хоронила (туберкулез), была добра и непрактична. Семья кочевала из города в город; о матери Анна написала так:
… И женщина с прозрачными глазами
(Такой глубокой синевы, что море
Нельзя не вспомнить, поглядевши в них)…
По преданию, был у Анны еще знаменитый предок – чингизид Ахмат (от него потом она образует свою поэтическую фамилию – Ахматова), которого в самом конце монгольского ига убил подосланный русский воин.
И все же первые, самые яркие и главные воспоминания Ахматова сохранила о Царском: о зеленом, сыром великолепии парков, лужайке, куда ее водила няня, об ипподроме и маленьких пестрых лошадках…
* * *
…Прекрасно Царское Село, погруженное в зелень, овеваемую влажным воздухом, но не менее красиво оно и в зимние, рождественские дни. Припорошенные снегом аллеи, белые во мгле сугробы, шапки на кустах и особенно яркие, в позолоте, дворцы… Игра в снежки, катанье на коньках, снежная крепость.
(«Поедем в Царское Село!» – повторяю я строки Мандельштама и снова, уже зимой, еду туда.
Казармы, парки и дворцы,
А на деревьях – клочья ваты,
И грянут здравия раскаты
На крик: «Здорово, молодцы!»
Казармы, парки и дворцы…
Представляется зимний вечер, Рождество, гимназический бал, игра в почту – и вальс, на который девочка Аня Горенко решилась пригласить самого Анненского. Было ли это – неизвестно, но могло быть, ведь поэтические, робкие натуры способны на импульсивные поступки. А что касается личности самого Иннокентия Анненского, то влияние его на Анну представляется мне весьма сильным.)