Дизайнер обложки Ксения Эдуардовна Бугаевская
© Лара Шпильберг, 2018
© Ксения Эдуардовна Бугаевская, дизайн обложки, 2018
ISBN 978-5-4490-5499-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Меня зовут Лара Шпильберг, в интернете существую с 2002 года под именем Птички Феникс (ptfenix). По исходному образованию я дефектолог, впоследствии много лет занималась профессионально психологией обучения, в том числе коррекцией и развитием детей с проблемами.
Еще позже жизнь заставила применить свои профессиональные умения к собственному ребенку.
Я родилась в Питере в 1965 году. Окончила дефектологический факультет пединститута, отделение сурдопедагогики, работала учителем-реабилитатором в школе для слабослышащих.
Репатриировалась в Израиль в 1990 году. Окончила годичный курс школьных психологов при Международном центре по Развитию Учебного Потенциала (ICELP) в Иерусалиме в 1991 году. Работала в этом центре научным сотрудником, диагностом и супервизором коррекционных программ на протяжении 5 лет, до 1996 года (диплом супервизора получила в 1994 году). В 1993 году в рамках международного обмена вела двухнедельный семинар по динамической диагностике в Институте Коррекционной педагогики в Москве. Имею около 20 печатных работ в этой области.
С 1999 года – программист (приложения с базами данных). Живу в городе Модиин. Муж программист. Двое детей.
Моя старшая дочь (Алиса, Гуня далее в тексте) родилась в 1989 году, репатриировалась в Израиль в возрасте семи месяцев. Билингв. Отличный багрут (израильский «аттестат зрелости»), отслужила в электронной разведке, первая степень Тель-авивского университета (биофак, исследования мозга), вторая степень – четырехлетняя программа подготовки врачей университета Бар Илан. Врач-интерн в больнице Асаф-Ха-Рофе1.
Моя младшая дочь (Маргалит, Гоша) родилась в 2001 году, на 26 неделе беременности с весом 770 грамм. Искусственная вентиляция около двух месяцев. Перенесла два сепсиса, двустороннее кровоизлияние в мозг 4—2, ретинопатию новорожденных 3—4 (операция лазерная на оба глаза), судороги, в результате остановки кровотока в левой руке на 11 день жизни потеряла пальцы на левой руке.
Прогноз в больнице: тяжелая инвалидность.
Впоследствии диагностирована диплегия нижних конечностей (небольшая спастика), средней-тяжелой степени тугоухость на левое ухо и легкая (сложный частотный дефект) на правое, задержка речевого развития. Проблемы поведения, трудности концентрации.
Ползать училась с физиотерапевтом. Пошла в 2 года. Побежала и запрыгала после 3 лет. Речь развилась спонтанно. Слуховой аппарат, очки.
Пошла в обычную школу с опозданием в год (7 лет). Сейчас в 10 классе (йуд), выбранное направление – биология и компьютеры, математика высокой категории сложности (5 яхидот). Гуманитарные идеальные, программирование идет хорошо, а с математикой она «борется» с переменным успехом. Но вообще, хороший ребенок.
Если на старшей дочке я в основном проводила нечеловеколюбивые испытания тогдашних экспериментальных методик, то с младшей мне пришлось вспомнить и реализовать абсолютно все, что я умела когда-то делать с чужими детьми. Я так понимаю, именно этот опыт, а вовсе не былой профессиональный путь, более всего придает авторитетность моим суждениям на тему – в глазах большинства. Я не уверена, что это правильно. Но людей убеждает конкретный пример, а он вовсю украшает природу.
В книге собраны избранные тексты сайта «Детская комната», на котором я несколько лет публиковала методические материалы и размышлизмы в рамках «детско-родительско-обучательной» темы, в самых разных форматах, от книг и статей до игр и сказок.
Здесь вы найдете моё субъективное мнение по довольно серьезным поводам, профессиональный взгляд на тему, усугубленный опытом моего личного родительства.
Многие счастливые родители умных и успешных детей машут рукой, когда их спрашивают, что же они такое делали и как им это удалось. «Да вы что?!» – смеются они, – «Заниматься??? Да никогда!!! Как трава росли!!! Мы работаем так, что их почти не видим… Сами, все сами… И откуда что берется?!!»
Будем откровенны: и по сей день многочисленные примеры такого рода являются самым весомым, просто-таки неубиенным аргументом, склоняющим вечно качающиеся весы в сторону чашки «пусть уж как-нибудь само, видно, с генами не поспоришь». Ага. И с чебурашками. Ну, это мой саркастический комментарий, для него еще не время. Я предлагаю рассмотреть внимательнее привычные понятия, которыми мы оперируем в вышеприведенном эпизоде:
– умный ребенок
– заниматься (а также не заниматься)
– расти как трава
Может быть, тогда нам откроется что-нибудь эдакое… садоводческое?
Если собрать группу интеллигентных родителей, посадить за семинарский стол (я тут это проделала не так давно), и задать такой вопрос, даже дискуссии никакой не получится. Народ тут же дисциплинированно скажет, что умный ребенок – это ребенок, который умеет самостоятельно учиться. Несколько десятилетий назад до этой мысли родители бы доходили с трудом и под нажимом. Тогда царили представления об уме как о хранилище информации. Помните словечко такое было: «эрудиция»? В нынешнем мире, с его легкодоступными и неисчерпаемыми сетевыми источниками, знания как таковые, – как склад информации, – девальвировались до состояния ниже плинтуса.
Интеллигентные родители это вроде бы понимают. Вот, если их спросить, так и скажут: умный ребенок – это который умеет учиться. Я же пробовала! Так и сказали. Родителей в последние десятилетия получилось воспитать в этом духе: если спросить, они ответят правильно. Но это верхний слой, если вглубь не копать. Проблема в том, что более глубоко залегающие представления о реальности сдвигаются с гораздо большим трудом.
Очень смешно наблюдать за некоторыми родителями. Когда они говорят о ребенке, – каким они хотели бы его видеть? – они декларируют, что, мол, главное – умение и желание самостоятельно приобретать необходимые знания, неважно, какие именно. Но вот заходит речь о самих родителях, – как они себя видят в этой роли? – и тут же начинается битие себя в грудь с покаянным текстом: «Мне некогда, я не умею, я с ним ничем не занимаюсь». Стереотипы родительской самооценки: принято напихивать в ребенка содержание. Если мы не напихиваем в ребенка правильное содержание, мы считаем, что не занимаемся с ним, и он растет как трава. Тогда как главное в ребенка запихнуть вообще нельзя. Главное ребенок впитывает сам. Если ему дают, откуда впитать.
Постараюсь получше объяснить, о чем я. Давайте обратимся к простейшей аналогии. Будем считать, что интеллект – а мы, вроде бы уже выяснили, что это-таки процесс, а не результат, некое умение, – это ремесло краснодеревщика. Культура и информация – продукты человеческого интеллекта – собраны в такой… антикварной лавке. Глаза разбегаются от великолепия. Допустим, Вы – продавец-консультант этой лавки. Ваш ребенок растет среди антикварной мебели. Знает каждую вещь: историю создания, автора, стиль, назначение… Умеет восхищаться. Умеет оценивать. Понимает, что имеет смысл приобрести…
Внимание, вопрос: научится ли Ваш ребенок делать эту мебель?
И не логичнее ли предположить, что умение создавать вещи скорее приобретет чумазый сынишка столяра-краснодеревщика, проводящий детство рядом с папиным станком в мастерской????
Вот он, ключевой вопрос. Ужас ситуации заключается в том, что многие… ммм… родители-краснодеревщики, настоящие мастера, детей в мастерскую не пускают. Дети имеют дело только с готовой продукцией. Лозунгом такого положения дел смело можно считать родительское восклицание:
«Неужели ты не понимаешь\не знаешь\не можешь это сделать??? НО ВЕДЬ ТУТ ЖЕ ВСЕ ОЧЕВИДНО!!!»
То ли это – результат простого родительского недомыслия, то ли попытка самоутверждения… То ли родители в самом деле настолько чужды рефлексии, что не замечают собственных интеллектуальных усилий, если речь идет о задачах достаточно простых…
Если же речь идет о задачах сложных, то очень часто родители практически сознательно скрывают от ребенка процесс собственного мышления. Им, видимо, кажется, что для поддержания авторитета любое сомнение губительно. В результате, ребенок растет с убеждением, что решение любой задачи известно взрослому заранее, как информация. Он не видит, какие действия взрослого привели его к решению. Мы не пускаем его в мастерскую. А детям это необходимо. Мир меняется быстро, дети редко достаточно похожи на нас, чтобы интересоваться именно тем, чем интересуемся мы. В большинстве случаев, детям не так уж важно, что мы знаем. Им важно, как мы это знаем. Каким образом мы думаем. При помощи чего решаем задачи. Какие ошибки делаем, как их распознаем и устраняем.
Да, я знаю: последует множество возражений от родителей, видящих цели своего воспитания именно в передаче именно содержимого именно своей головы. Многих родителей реально пугает, что их родной ребенок не прочтет и не освоит всего того, что составляет их родительский «культурный багаж». Я все понимаю, но в качестве противовеса встану в данном случае на крайнюю позицию с противоположной стороны – инструментальную: мне, как профессионалу, свойственно принижать значения содержания в сравнении со способами умственной деятельности. Багаж у всех разный, он варьирует от страны к стране, от семьи к семье, меняется от поколения к поколению, я в этом трагедии не вижу. А вот инструменты – они у всех одинаковые, и всем всегда необходимы. Это мой подход, и он, применяемый осознанно, дает весьма хорошие результаты. Именно в таком подходе я вижу ключ к воспитанию умного ребенка: в его включении, как соучастника или, как минимум, как свидетеля, в интеллектуальную деятельность других членов семьи.
Мой муж, физик по образованию, сказал мне: ты ломишься в открытую дверь. Любая научная школа основывается именно на этом: чтобы ученики усваивали, каким образом думает учитель. Не что он думает, а как… Только так, сказал мой муж, передается то, что делает человека ученым.
Я в таких высоких сферах не летаю. Зато на наших низких уровнях все очевиднее. Однажды я вела практику у двух эфиопских учителей, получающих израильский сертификат. Один из них был юным сыночком аддис-абебского университетского профессора. Он был очень умен, даже, я бы сказала, где-то блестящ. Впоследствии он был приглашен работать к нам в отдел, и, просидев с ним два года в одном кабинете, я знаю, о чем говорю. Второй был значительно старше, из глубинки, старателен и дотошен. Мягко сказать, туповат. То есть, туповат в той степени, что мы колебались, принимая его на курс. Каждый из этих ребят получил группу из шести эфиопских же детей среднего школьного возраста (лет 9—11); и занимался с ними математикой в рамках школьной программы третьего класса.
Эта математика, которую наш университетский сынок мог решать во сне и под наркозом левой ногой, у старшего товарища вызывала вполне реальные затруднения. То есть, ему, как и его ученикам, тут было над чем поработать и подумать. А вот результаты в его группе были лучше! Хотя исходно группы были примерно одинаковые, – и между собой, и уровень участников почти не различался, – группа нашего юного гения очень быстро стала неравномерной: один из учеников резко рванул вперед, а остальные пятеро не продвинулись ни на шаг. Ученики же старшего улучшались медленно, но верно, все шестеро, и месяца через три показали на тестах замечательный прогресс. Меня уже в процессе заинтересовал этот феномен, так что я видела, в чем было дело.
Юный гений «блистал». Так часто ведут себя талантливые учителя и яркие родители, вынужденные объяснять, с их точки зрения, «элементарные вещи». За его скоростью и глубиной успевал один из шестерых. Остальные просто не успевали понять, что происходит. Его очевидность не была для них очевидной.
Старший же и не думал скрывать от учеников, что сам затрудняется в решении ряда задач. Он садился и подробно, даже занудно рассказывал, как собирается действовать. Подробно расписывал и разжевывал каждый свой шаг. Искал ошибки вместе с детьми. Находил, исправлял. И двигался дальше, подробнейшим образом обсуждая вслух все нюансы интеллектуального процесса…
То, что работает для ученых-физиков, и работает для педагогически запущенных эфиопских детей, – работает со всеми, господа. И совсем уж хорошо работает вне учебной обстановки: когда детки наши не сидят, насторожив ушки, в ожидании, что вот сейчас их начнут интенсивно учить, а просто с удовольствием решают совершенно практическую задачу. Уже как совершенная крамола: почему-то считается, что ребенок нуждается в систематических занятиях. Ничего подобного. Постоянно заниматься надо тогда, когда вы уже что-то чините: проблемы обучения, проблемы речи, и тому подобное.
Если у ребенка нет проблем, просто откройте для него собственные мыслительные процессы. Скорее всего, он научится сам, причем переймет от вас даже такие вещи, о которых вы практически не задумываетесь… Вовсе не только, я бы даже сказала, не столько «детонаправленная» деятельность развивает ребенка. В положении «впитывающего» – если нет противопоказаний (проблемы слуха, аутизм) – ребенок получает от нас куда больше! Важно научиться не прятать, а выявлять собственную интеллектуальную работу.
А у нас она есть? В свободное от работы время-то? В кругу семьи-то??
А как же.
Вот как минимум четыре ситуации (в порядке нарастания полезности для ребенка).
1. Разговоры взрослых между собой о работе.
Особенно здорово, если родителей объединяет общая профессия. Но если нет – пойдет и бабушка, и дядя Слава, и даже бурное телефонное обсуждение с невидимым собеседником, хотя это и хуже, потому что слышно только одну сторону.
– Что-то я уже вторую неделю слышу, как ты мучаешься с этим вычислением коэффициента синей кукарямбы.
– Неудивительно… Это ядро всего проекта. А у меня пока нет впечатления, что я понял, как это решать. Есть три варианта, но все подозрительны.
– Чем подозрительны?
– Наверняка будут проблемы на стадии интеграции. Ну не лепят такие разные аппликации в одну кучу!!! Я профессионал или кто, в конце концов???
– Так что, тупик?
– Н-ну, есть еще одна мысль… Но это новая технология, и надо еще проверить, как она впишется в систему… Я ее совсем не знаю, придется копаться-изучать…
Что слышит ребенок в таком разговоре? Мы почему-то считаем, что если товарищ не дорос до понятия синей кукарямбы, не знает, что такое «коэффициент» и «стадия интеграции», то для него этот диалог не несет никакого смысла совсем.
Между тем, преподавателям иностранного языка, например, давно известно, что смысл может быть уловлен практически безошибочно из текста, в котором не более 30% незнакомых слов. Приведенный фрагмент превосходно вписывается в это условие, если только понимать, какой смысл он несет для ребенка:
– Большая задача состоит из ряда подзадач, и в начале пути неизвестно, как их решать.
– Иерархизация задач: они бывают более и менее важные, а некоторые из них – центральные, от которых зависит все остальное.
– Центральные задачи нужно уметь вычленить, и начать с них.
– Сомнения нормальны, более того, они суть обязательная составляющая профессиональной деятельности. В разрешении этих сомнений и состоит работа.
– Необходимые качества профессионала: умение предвидеть проблемы, осторожность, умение учиться, способность пробиваться…
…и далее до бесконечности. Вы понимаете, что совершенно не важно, на каком материале все это впитывается. Пусть это будет разговор двух врачей о постановке диагноза, или разговор двух завучей о разумной организации расписания. Если ребенок регулярно слышит подобные разговоры, он «впитывает» правила интеллектуальной работы совершенно автоматически: они становятся для него настолько же естественны, как слова родного языка или формулы вежливости.
2. Рассказы родителей о работе.
То есть, адаптированный вариант предыдущего пункта, направленный уже непосредственно на ребенка.