Читать онлайн
Виноградная лоза
Виноградная лоза
Виноградная лоза
роман-версия
«Предопределенного Роком не может избежать даже бог…»
из ответа Пифии, Древняя Греция
«…необходимо отказаться от несуществующей свободы и признать неощущаемую нами зависимость»
Л. Н. Толстой. «Война и мир»
Книга первая. Иштувегу
Глава первая. Пророческие сны
I
Покои молодой любимой жены шаха заполнены встревоженными служанками. Старясь не шуметь, они, скользят в мягких кожаных туфлях по гладким плитам мраморного пола. Тихий шорох их длинных платьев висит в воздухе, где витает аромат имбиря и гвоздики. На просторном ложе на пурпурных льняных покрывалах лежит жена шаха, нервно сжимая ткань изящными пальчиками. Усердные служанки суетятся возле неё: одна – мягкой тряпицей вытирает с лица пот, другая – мерно машет опахалом, третья – прикрывает тонким шерстяным ковром оконный проём, ведущее в сад, чтобы солнце не слепило глаза госпоже, четвёртая – принесла свежей воды в серебряном сосуде, пятая – рассказывает утешительные истории, стараясь развлечь роженицу. Ещё несколько служанок ждут приказаний своей повелительницы и старшей над прислугой, чтобы в любой момент исполнить их. За дверью дежурят лекарь и астролог, также готовые, если понадобится, прийти на помощь. Кроме них, следят за состоянием здоровья три женщины, довольно опытные, которые уже много раз помогали потомкам знатных родов появиться на свет. Но вся эта свита, как ни старается, не может облегчить страдания женщине, изнемогающей от боли, которая периодически накатывает и пугает, лишает сил молодую роженицу. Страх сменяется апатией. Её сейчас ничто не интересует, лишь бы закончилась эта изнурительная пытка, и уже не хватает сил кричать.
И всё же Ариеннис верит, что ей помогут, ведь вокруг столько знающих людей! Они знают, что надо делать. Её жалеют, она видит по их сочувствующим лицам. Когда боль отступает, она пытается улыбаться, но не всегда удаётся и тогда набегает гримаса, искажающая красивые черты, вызванная очередным приступом схваток.
Из соседней комнаты вглубь покоев отнесли кроватку и игрушки маленькой Аметиды, чтобы её не испугали крики матери. Девчушка частенько подбегает к окну, отодвигает ковёр, закрывающий его, подбирает подол длинного платья из тонкой шерстяной материи и карабкается на табуретку, вглядывается в небо. Ей хочется увидеть, когда прилетит аист. Служанки сказали, что сегодня он может влететь в окно комнаты, где лежит больная мама. В лапах аист принесёт братика или младшую сестричку, и тогда мама перестанет болеть.
Служанки молят Анахиту1 послать Ариеннис быстрые и успешные роды, ведь та уже вторые сутки не может родить, а только мучается. Им до слёз её жалко. Но не только о своей госпоже пекутся её верные слуги, они до смерти бояться, как бы чего-нибудь худого не приключилось с роженицей или младенцем: крутой нрав шаха быстро найдёт виноватых, и расправа может быть жестокой.
Неизвестно как пройдут роды. Неизвестно, когда они состоятся. Неизвестно, кто родится. Неизвестно сколько ждать. Все подвластны и беспомощны перед неизвестностью и ожиданием – бичами любого, независимо от положения в обществе, будь то пахарь или благородный, пастух или шах.
Хмурый Иштувегу 2 ходит по приёмному залу вперёд и назад, невнимательно слушает доклады из подвластных ему земель. От него уходит смысл их донесений, и шах Манды ещё больше раздражается. Любимая жена всё ещё не родила, и он не может подавить своего волнения за неё и дитя, которое, по словам лекарей, уже должно было появиться на свет. Иштувегу пытается отвлечься, уйти в решение государственных дел. Обычно интересы державы отгоняли хандру, но в данном случае не помогали.
Сановники с трепетом следят за развивающейся пурпурной одеждой, которая без устали двигается из конца в конец зала, и едва смеют взглянуть в серые суровые глаза повелителя.
Иштувегу пытается вникнуть в суть излагаемых дел, но их содержание доходит до него, как сквозь вязкий туман, тем не менее, он старается, помня о том, что рабы не должны видеть и замечать на лице владыки ни страха, ни волнения. Но опытных сановников не проведёшь: они тоже знают, если господин хочет что-нибудь скрыть от своих подданных, пусть считает, что ему это удалось.
«Уж чересчур нежные эти лидийцы, была бы жена арийкой, давно бы родила, – думал Иштувегу. – И всё же я благодарен богам, что досталась мне в жёны дочь Алиатта3, такая ласковая и рассудительная, так хорошо понимающая, что нужно мужу от жены. Да благословит Ахура Мазда4 плоды её чрева!»
По дворцу разнеслась радостная весть: любимая жена шаха разрешилась от бремени, у шаха – дочь!.. Опять дочь!
II
На свежих покрывалах после омовения лежит Ариеннис. Служанка вытирает неокрашенным льняным покрывалом её мокрые свело-русые волосы. Ариеннис чувствует себя обессиленной, почти опустошённой, и в то же время её наполняет сладостное довольство. Она ощущает нежную непреодолимую тягу к малютке. Она, чувствует, что словно невидимыми нитями привязана к новорожденной. Ей это приятно и знакомо, так уже было после родов Аметиды. Неизъяснимым блаженством наполняется всё её естество, когда она прижимает к себе крохотное создание.
Шах доволен, Ариеннис и малютка живы, и как говорят лекари, скоро окрепнут. Но всё же Иштувегу чувствовал бы себя счастливее, если бы родился сын. «Вот посчастливилось Крезу5: у него растёт наследник… Когда же у меня появится достойный преемник, которому я в последствии передам трон предков?»
По окончании церемонии жертвоприношений и наречения имени – Мандана, в честь державы, мол, маленькая Манда, дочь Иштувегу, была занесена в родовой список. После пира, устроенного в честь новорождённой, разгорячённый и довольный шах вышел на галерею дворца, которая тянулась, почти опоясывая здание. Из галереи вели проходы в башни, они так же как и башни стен, окружающих дворец, давали хороший обзор через окна на каждом этаже. Из каждой башни на землю вёл спуск, а в стенах проход к следующей. Иштувегу подошёл к окну.
Лучи заходящего солнца золотят округу. Тёплый ветерок с далёкого моря, перелетев невысокие горы, перебирает листву, покачивает травинки, путает волосы. С высоты дворца открывается большой простор. Снизу торчат каменные зубья стен в семь рядов, перемежаясь прямоугольниками крыш башен. Словно террасы, стены опускаются ниже и ниже. Тому, кто стоит у подножия первой, покрашенной в чёрный цвет, никоим образом не перепрыгнуть. За чёрными зубцами поднимаются белые, за ними пурпурные, затем торчат голубые, после них выглядывают красные, над ними сверкают днём и ночью серебристые, но над всеми предыдущими возвышаются и блистают золотые. Днём издалека и снизу казалось, что цитадель сковали семь корон, вставленные друг в друга. Ночью чёрная стена становится незаметной, и создаётся впечатление, будто в воздухе парят клыки и зубы дракона – зубья белой стены, а над ними порой устрашающие, порой незаметные, красноватые и голубоватые. И вдруг высоко в тёмном небе сверкают серебряные, искрятся золотистые. А над ними лучится крыша, покрытая листами из серебра и золота.
Солнце уже скрылось за сизые горы, розовато-оранжевые облака постепенно превращаются в серо-синие. На темнеющем небе уже виднеются пока ещё белёсые точки, с каждой секундой они наливаются светом. На земле, будто отражение, в многочисленных окнах домиков, разбросанных по долине, также появляются огоньки.
Иштувегу снял длинные одежды, ниспадавшие многочисленными складками, положил правую руку на рукоять акинака6, который свисает с пояса его штанов, расшитых серебряными нитями. Шах обозревает округу. Всё, что отсюда видно и не видно глазу, всюду простирается его власть. Долгий путь в нескончаемой череде десятилетий, а до того, не менее семи столетий, прошли в борьбе, пока не восторжествовали арии7, пока не утвердилось их владычество. И уже более века они − хозяева над племенами и странами Азии8. Иштувегу вздыхает с удовлетворением и отправляется в опочивальню.
III
Малышку Мандану служанка принесла матери в большой зал, где она расположилась рядом с троном, на котором восседает Иштувегу. Вокруг скопилось полно людей, родственники пришли полюбоваться на младшую дочь шаха. Только служанка положила ребёнка на приготовленную лежанку, как малютка обмочила нежное покрывало. На помощь пришла другая служанка, она держала запасное. Оно вскоре тоже намокло. Служанки помчались за тканями и мисками, потому что с лежанки потекла струйка. Примчались и другие слуги, стали убирать, вытирать, собирать в миски и тазы.
Ариеннис взяла на руки малышку, та глазела непонимающим взором и продолжала пѝсать. Шах поднялся с трона и с тревогой смотрел на дочь. Моча, желтоватым ручейком вытекала из-под Манданы и не останавливалась. Наоборот, ребёнок напрягся, и полилось ещё больше. Из залы уже вытекали, побежали ручьи по коридорам к выходу из дворца. Поток, несмотря на усилия всех, кто был рядом, устремился за двери. Жидкость текла к воротам в золотой стене. Стража в недоумении отступила, освобождая пространство. Уже потоком несётся дальше, к серебряной стене. Стража отпрянула, а моча сквозь щели под воротами устремилась к стене пурпурной. Открывать ворота приказа не было, но жидкость нашла лазейки и, обтекая стражу, понеслась к стене голубой. И ручьями просочилась под воротами. Стража у красной стены с удивлением смотрит, как течёт и подбирается к их ногам желтоватая жидкость. Она всё текла и текла; ворота в белой стене не стали для неё преградой. Щелочка всегда найдётся, и стражники у чёрной стены смотрят с любопытством ведь сколько надо накопить мочи во дворце, чтобы столько вылилось!
Минуя ворота в чёрной стене, побежали ручьи в разные стороны. Иштувегу из зала в недоумении вышел на галерею и увидел, что жидкость, исторгнутая из чрева его дочери, разливается по улицам его любимого города, заполнила всю Хагматану9 и течёт дальше по ущельям и низинкам, между гор и пастбищ, на плоскогорье, затопляя всё вокруг. Растеклась по земле Манды… Потекла в сторону Анчана, древней столицы северного Элама, ныне одного из главных городов потомков Хахаманиша10. Заполнила уже всю землю парсов, просочилась меж гор Загроса и потекла через земли бывшей ассирийской державы в сторону Вавилона, заполнила землю между реками Тигр и Евфрат и повернула в сторону Лидии, а через неё даже подступила к побережью и побежала по улицам греческих городов… Мандана залила всю обозреваемую и не обозреваемую землю Азии…
Иштувегу проснулся в поту и с учащённым дыханием. Отдышавшись, сел на постели, осмотрел свои покои – всё сухо. Встал, подошёл к окну. Всё как прежде. С облегчением вздохнул. Странный сон… Нет, быть может, высшие божества что-то предрекают. Не нависла ли какая-то неведомая угроза над его дочерью?
Пришла мысль, что надо позвать атраван11. Иштувегу распорядился, чтобы пришли толкователи снов.
Четверо мужчин спешат. На утоптанных улицах города ноги в высоких кожаных туфлях почти не издают шума. От быстрой ходьбы складчатые одежды, короткие плащи и длинные накидки развеваются, словно стяги. Несмотря на быструю ходьбу их лица бледны, лишь под носом, будто крылья тёмных бабочек − густые усы. Капюшоны, словно шлемы, покрывают не только голову, но и закрывают шею, длинным хвостом свисают с затылка. Встречные сторонятся, уступая им дорогу. По капюшонам и повязкам, спущенным на бритые подбородки, узнают магов-атраван – жрецов Ахура Мазды, вероучения, которому поклоняются местные жители. Повязки всегда прикрывают дыхание жрецов во время жертвоприношений, чтобы не осквернить священный огонь.
Задумчивые жрецы прошли в ворота цитадели мимо стражников. Поднялись по ступеням дворца. Не только всю дорогу, но и раньше высчитали и предчувствовали, что произойдёт нечто важное и повлечёт изменения в судьбах многих. Эти изменения произойдут не в ближайшее время, пройдёт ещё много лет. Ощущали, что повлиять каким-то образом они не в силах, потому что это воля Благого Духа – Ахура Мазды. Ещё они ощущали тревогу, но пока полностью не понимали какова её природа, тем не менее, предчувствовали в грядущем борьбу и свою обречённость.
Иштувегу поведал им сон во всех подробностях, какие запомнил. Маги поняли, в чём дело, но как сказать, чтобы самим не пострадать? Переглянулись, словно между ними состоялся безмолвный разговор.
Верховный жрец атраван, который являлся и главой племени магов подтвердил опасения шаха:
– Наш повелитель, ты прав, опасность есть. Но дочери твоей ничего не угрожает.
– Как же так? Кому тогда сон предрекает опасность?
– Тебе, повелитель.
– Мне?! Но, кто может быть опасен, ведь снилась моя семья и младшая дочь…
– Опасность для тебя исходит из чрева твоей дочери.
– Как это возможно? Поразит её хворь, а потом и весь наш род?
– Нет, не в болезни дело. Власть над народами уйдёт от тебя к другому через её чрево.
– Но наш род будет править?
– Если сбудется пророчество, то нет.
– Когда же ожидать такой напасти?
– Пройдёт ещё много лет, когда дочь твоя, повелитель, станет матерью.
IV
Немало времени шах провёл в раздумьях. Как ему поступить? Если родятся ещё дети, не начнут ли потом междоусобную войну, в которой сгинет их род? Или если родится сын, наследник его трона, не затеет ли войну с потомками Манданы? И в этой борьбе может угаснуть их род. Родится ли у него мальчик? А если родится, то доживёт ли до возмужания, ведь нередко дети умирают прежде своих родителей. Как сохранить правящим свой род? Как сохранить власть над столькими народами? Как продолжить достойно то, что возвысило ариев над соседними племенами? Как удержать власть, переданную славными предками?
Грустные думы не дали решения. Чтобы развеяться и отвлечься, вечером молодой шах направился в покои жены.
После нежных и страстных ласк, Ариеннис спросила у мужа:
– Видела: из левого коридора проходили маги. Повелитель, что им понадобилось во дворце?
– По моему зову приходили, – Иштувегу лежал в сладкой неге.
Потом привстал и поведал жене свой сон и толкование его жрецами. Ариеннис испугалась за малышку, стараясь никоим образом не выказать беспокойство.
– Повелитель, ведь наша дочь ещё так мала, что не стоит терзаться, – ласкала Ариеннис мужа, а её учащённое дыхание шах истолковал по-своему.
– Любимая, ты говоришь то, о чём и я думал, – шах любовался чётко очерченным профилем жены, любовался её глазами, всегда разного и трудно определяемого оттенка. Сказать, что они зелёные нельзя, не трава ведь и не листва, но какая-то зеленоватость определённо была. Цвет её глаз нельзя назвать ни серым, ни голубым и, тем более, уж не карим. Они то светлели, то темнели, то желтели, то зеленели в зависимости от освещения и времени суток, а также её настроения. Даже сейчас за эти часы близости несколько раз изменялись их оттенки. «С чего бы это?» – думал шах, желая ещё и ещё любить Ариеннис.
– С замужеством дочери торопиться не будем, ведь так, мой повелитель. По крайней мере, лет пятнадцать можно об этом и не думать. За этот срок подрастут мальчики и отроки, достойные руки Манданы. Тогда ты сможешь выбрать того, кто будет наиболее подходящим мужем.
– Твои уста произносят мои мысли, – Иштувегу обнял и поцеловал жену. Желание её любить захватило…