Читать онлайн
Вечера на кладбище. Оригинальные повести из рассказов могильщика
Вечера на кладбище. Оригинальные повести из рассказов могильщика
© Л.И. Моргун. Редактирование, литобработка, примечания. 2018.
* * *
От автора
Как смело и гордо встречает человек юность свою, юность, цветущий, роскошный период жизни, позолоченный блестками удовольствий! Вот патент на право приобретения новых ощущений, радостей, не младенческих уже, часто и не невинных!.. Во младенчестве – слышится ропот, в юности – раздаются громкие, жаркие восклицания: дитя говорит будто ощупью, юноша из полной души выгружает свои чувства, из полных краёв её вырывается извив слов беглых, красноречивых, свиток понятий развивается… юноша видит одну безбрежность – и поёт свои радости весне-жизни, как соловей. Он хочет разжиться, но время быстро перелистывает страницы жизни его – и смерть хладнокровно ставит на последней роковую точку свою…
Многие люди, подобно Диогену, тщетно ищут человека и с огнём и с солнечным лучом, – человек ищет счастья и не находит его; смерть и не искав и впотьмах находит всех без разбора – и спускает в подземные потёмки – но узел жизни завязан… звено истления сцеплено с нею…
Примеч. Автора.
Одна душа служит нескольким властям, эти власти – страсти-исполины. Человек! ты – лёгкое пламя: вспыхнешь, блеснёшь и вмиг рассыпешься пеплом. Преходящ ты, человек, как благие думы, внушаемые нам благочестием. Богатства твои – заём, который должен отдать ты – умирая…
Лебид, Арабский поэт
Часть первая
Вечер первый
Три смерти
Все твердят: на что нам злата –
Слёзы льются сквозь него!
Жизнь любовию богата:
Для чего ж стяжать его?..
Гур Филатьич был прекрасный, добрейший и честнейшей души человек. Не верите? Прочтите сами эпитафию на одном из Московских кладбищ. На четвероугольной черно-мраморной плите прибавлены еще с другой стороны следующие стихи в прозаическом вкусе:
Ах!
Он теперь на небесах,
А мы в слезах.
Увы!
Преклоните главы!..
Гробе мой, гробе,
Вечный мой дом
В земной утробе!
* * *
Хотите ли, я опишу вам досконально, со всеми подробностями, этот интересный монумент бытия Гура Филатьича.
Время, а может быть и чья нибудь дерзкая рука или нога свихнула его со стоячего положения: он теперь всем туловищем своим надавливаешь курган могилы; с одной стороны его видна трещина и сквозь нее пробивается молоденькая травка: кругом плиты вьются также поросли зеленых усов её; кое-где мелькают там так кстати голубоголовые незабудки, узорчатые гвоздики, пышные колокольчики на статных высоких стебельках, а где-то манят взоры и руки пунцовые и желтобокие, недозрелые ещё ягоды земляники.
И без рекомендации, начеканенной наёмною рукою на могильном камне, видно, что Гур Филатьич был добрый человек: тело его давно уже обратилось в чернозем, но и по смерти своей дает пищу живущему. Мир праху его!
Только для вас, читатели, я хочу шевельнуть именем его еще раз; так и быть, порасскажу вам житьё-бытьё теперешнего, постоянного жильца N-ского кладбища. Да! забыл прибавишь кто он такой был: приподняв несколько камень с помощью одного нового приятеля моего, могильщика Тихона Сысоевича, я прочел на скрытой части его следующее:
Нод сим камнем покоится тело… слова стерлись, – должно быть они выедены временем и землею.
Далее:
По душе он мне был друг первый… Тоже недочёт нескольких слов.
Пониже:
Второй гильдии купец… От супруги – супругу.
* * *
К сказке, к повести, как и к песне нужно делать всегда какое нибудь предначинание; к последней нужна прелюдия, звучный аккорд; к первым – присказка, предисловие. Вот оно:
Я люблю гулять по кладбищам: несмотря на разнородное времяпрепровождение в этих квартирах покойников, не смотря на веселую печаль, чинимую горожанами под фирмою поминок у могил друзей их и родственников, что называется «до упою», несмотря на раскинутые черепа, чего бы вы думали? бутылок! на рассоренные скорлупы яиц, орехов и тому подобных остатков съестного и питейного, – кладбище все-таки кладбище – не сокровищ, запорошенных временем, заколдованных веками, но трупов мирное хранилище.
В прелестные, розовые майские вечера, когда солнце, свивая золотистую хоругвь свою, тает на западе в ослепительных отсветах багрянца, я часто брожу с привычною думою по кочковатому палисаднику кладбища; деревья тогда так таинственно откидывают гигантские тени свои, воздух упояется благоуханием от испарения цветов, как из кадил, – еще нисколько времени – и полнощёкая луна магически начинает освещать окрестные предметы, проливая лучи свои на толпы надгробных камней… В эти минуты в природе столько гармонии, в душе – сочувствия!.. По тёмной синеве небесного купола рассыпается столько мириад бриллиантов – это группы миров; это звёзды – перлы, – это чистые слёзы праведников. В эти минуты дивишься более великолепному зданию мира сего и напрасно вызываешь к себе хотя бы одну созвучную душу из всего обширного океана творения.
С такими мечтами бродил я однажды по N-скому кладбищу и вдруг слух мой поразился звуком чистого голоса, как звоном колокольчика – то напевалась какая-то веселая, разгульная песня; любопытство моё возбудилось, голос накликал меня на песельника: я увидел молодого детину с широким заступом в руках, кончавшего работу свою. Поярковая с павлиньим пером шляпа его надета была набекрень на высоко стоящий могильный камень, которого подобила она грозному привидению.
Я подошел к трудящемуся.
– Бог в помощь тебе, добрый человек! – сказал я ему. – Что ты делаешь?
Детина едва обернулся ко мне.
– Путь-дорога, барин! – отвечал он мне. – Ты видишь, что я делаю: пою – и копаю заказную могилу!