Читать онлайн
Чего почитать, если нечего почитать
Дарья Валикова
© Дарья Валикова, 2019
ISBN 978-5-4496-0949-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
О ПРОЗЕ
РОССИЯ, ДОРНЫ И АКУНИН
Чем-чем, а прошлым наш народ интересуется; «истории из истории», кажется, занимают его больше, чем истории про современность или фантазии о будущем. «Костюмные сериалы», как правило, рейтинг имеют стабильно высокий; исторический научпоп, особенно без грифа Академии наук, тоже расходится неплохо. Интернет – свидетель: в комментах по любым поводам, обычно, что ни свара, то произвольное приведение исторических примеров с выводами космического масштаба и космической же… сами помните, чем. За редким исключением. Боже, думаешь, ну откуда ж всё это берётся? Откуда-откуда – вот оттуда и берётся: от доморощенных «исторегов» к подобным же публицистам, журналистам, сценаристам – и далее в широкие массы. Не отстают и писатели-прозаики. Поскольку классику читать напряжно, да и немодно как-то, а спрос на всякое красивое, с балами и всадниками, парадами и дуэлями, тем не менее, есть, и немалый – как же не возникнуть предложению? И вот ретро-детектив, самый удачный жанр, попавший в яблочко, совершает своё триумфальное шествие по прилавкам и экранам.
Борис Акунин (Чартхишвили) – некоронованный король, но не первооткрыватель жанра. Сначала, помнится, был «Триумф Венеры» – сборник детективов, посвящённых реальному лицу – знаменитому в позапрошлом веке российскому сыщику Путилину. Впрочем, поскольку их автор – Леонид Юзефович – историк по профессии и писатель настоящий, это была хорошая литература. Акунин же в свои сквозные герои берёт вымышленного персонажа – сыщика по имени Эраст (Петрович) Фандорин; временной диапазон, в котором тот действует, – приблизительно со второй половины XIX века до начала Первой мировой войны. Место же, в котором действует – Российская империя, изображаемая в ключе вполне псевдоисторическом: максимум внешних примет, минимум подлинной реальности. То есть, персонажи – люди абсолютно такие же, как мы с вами, разве что по-другому одетые и технически отсталые. Потому на этих страницах чего только не встретишь: то обсуждение в гостиной господами гомосексуальных наклонностей общего знакомого, каковое происходит в присутствии и при живейшем участии – даже не дамы, а девицы, барышни; то некто является на светское мероприятие вместе со своей любовницей, и никаким скандалом это не воспринимается; то разговоры о женской эмансипации, где формулировки и аргументация – ну почти что калька разговоров с блогов нынешних феминисток. А уж что говорить про споры политические!..
Но, в конце концов, на все акунинские несуразности и несусветности такого рода (включая изображение внутрицерковной жизни в параллельном «фандоринскому» цикле романов про монахиню Пелагею, на которые критика, вроде, указывала) для читателя серьёзного найдётся много чего в качестве противовеса – и прежде всего, разумеется, та же самая русская классика. Стоит обратиться – и вполне несложно составить себе реальное представление, что на самом деле в те времена являлось возможным и уместным, что неуместным, а что неуместным категорически. Короче, всё тогда бывало как бы и так, как нынче… да совсем, совсем не так!
Но всё это может касаться века позапрошлого или, в крайнем случае, восемнадцатого. Беда, когда Акунин, ничтоже сумняшеся, обращается к временам более древним – тогда «защитить» наивного читателя от произвольных изображений Руси особо и некому, поскольку исторических источников не столь много, и в «широкий обиход» они, увы, не вхожи. Так уж сложилось – всё, что до Петра, обыватель представляет себе весьма туманно, да и особой охоты что-то оттуда «представлять» у него нет, ведь объяснили же человеку – там один мрак отсталости провинциальной страны, которая ни рыба, ни мясо (ни Европа, ни Азия), чего интересного-то?
Акунин не токмо что поддержит доверчивого читателя-обывателя в этом ощущении – укрепит намертво! Вот, допустим, роман «Алтын-толобас», задуманный таким образом, что представляет нам разом и внука Фандорина – Николаса, рождённого в эмиграции, в Англии, и приехавшего в Россию 90-х, и его дальнего предка – Корнелиуса фон Дорна, прибывшего на Русь во времена царя Алексея Михайловича («обучать туземных солдат премудростям меткой стрельбы и правильного строя»). Согласно этой параллели, что предку, что потомку нашего Эраста Петровича предстоит, попав в варварскую страну, ужаснуться её кошмарности, но, тем не менее, застрять в ней надолго, если не навсегда. Такова их судьба и миссия – должен же кто-то нести лучи света в кромешную тьму!
Что Русь, что Россия постсоветская оскорбят возвышенные чувства обоих иностранцев прямо с порога («Это была нелюбовь с первого взгляда»). Что первый, что второй въезжают на проклятую территорию прямиком из Латвии. (Если в XVII веке двинуться сюда в объезд Польши, через Латгалию – куда ни шло, то объяснения, зачем сэру Николасу понадобилось добираться самолётом не прямиком в Москву, а в Ригу и оттуда на поезде, автор даёт не слишком вразумительные, можно сказать, за уши притянутые. Впрочем, чего тут придираться – параллель так параллель; зачем же герою сразу оказываться в «столице диких московитов», прежде надо и глухую провинцию увидать!) Сразу на российской границе, в убогой пристанционной забегаловке бедного Николаса чуть не отравят просроченным йогуртом и предложат секс-услуги от девчушки школьного возраста; аналогичные вещи, как выяснится, поджидали примерно там же триста с лишком лет назад и бедного Корнелиуса. Ну, ладно, – шок благополучного англичанина от столкновения с лихими девяностыми (хотя по поводу забегаловки – уже гложут сомнения: отчего б ей, тем более стоящей на западной границе, уже б и не преобразиться, ведь дефицит продуктов питания вроде несколько лет как кончился?), но что же смутило мушкетёра фон Дорна? По-видимому, в Европе – хоть средневековой, хоть раннего Нового времени – малолетних проституток не было, потому что не было никогда.
Оставим англичанина; его приключения в Москве конца двадцатого века освещены в книге (как и в книгах последующих, где будет фигурировать этот персонаж) по-доброму, с милым юмором: чего б там ни было, но Россия жаждет слиться с Западом – как такое похвальное стремленье не поддержать душевно?.. Параллельный же текст явит нам поистине «адское государство», где совершенно «негде взяться благородным, просвещённым людям» и вообще караул. Начать следует с того, что «бравого мушкетёра в первой же русской деревне опоили, раздели догола и выкинули за околицу». Чтобы добраться до столицы, ему приходится примкнуть к группе испуганных купцов, готовых обороняться от диких аборигенов насмерть. Но и по прибытию в Москву он обнаружит на её улицах, помимо разных «тощих бурых свиней с поросятами» и «покосившихся частоколов», какие-то банды, составленные из разных боярских подручных, разделивших город между собой подобно мафиозным кланам… В общем, жуть впотьмах и белым днём тоже!
Всё это происходит, напомним, в 1675 году (когда маленькому Петру, ещё и наследником не числящемуся, три года отроду). И вот же (Бог свидетель!) совпадение: автор этих строк взялась тут недавно за любимого Диккенса – ещё не читанный, такое упущение, роман под названием «Повесть о двух городах». Роман этот, где действие разворачивается в Англии и Франции времён Великой Французской революции, начинается, однако, в 1775 году, то биш, получается, аккурат через сто лет после того, как благородного Корнелиуса заносит в проклятую дыру-Москву незадолго до кончины Алексея Михайловича. Если мушкетёр, согласно Акунину, представляет в своём лице Европу XVII века как просвещённую, развитую и проч. в противовес дремучей азиатчине – то какова ж та Европа, по идее, должна быть ещё век спустя – целый век поступательного развития!.. И вот, например, какова Англия: «Даже в столице каждую ночь происходили вооружённые грабежи, разбойники врывались в дома, грабили на улицах; … сам вельможный властитель города Лондона, лорд-мэр, подвергся нападению на Тернемском лугу, какой-то разбойник остановил его и на глазах всей свиты обобрал дочиста его сиятельную особу; … на приёмах во дворце воры срезали у благородных лордов усыпанные бриллиантами кресты; в приходе Сент-Джайлся солдаты врывались в лачуги в поисках контрабанды, из толпы в солдат летели пули, солдаты стреляли в толпу, – и никто этому не удивлялся. В этой повседневной сутолоке беспрестанно требовался палач (…) три четверти всех преступлений, перечисленных в уголовном кодексе, карались смертью». (У нас, напомним, в это время, при матушке Екатерине Великой, ничего подобного как будто не наблюдалось – ни в Питере, ни в Москве.) А уж как описаны Диккенсом парижская нищета и жестокость нравов!.. Кстати, «злопыхает» он лет семьдесят – восемьдесят спустя после тех событий; это всё равно как если у нас кто возьмётся изображать бытовую повседневность наших тридцатых – сороковых годов прошлого века – не так уж давно всё было, свидетельств навалом и сильно картину не исказишь, даже если захочешь. В исторически выверенных комментариях к диккенсовскому роману есть поправки вроде: выставлять отрубленные головы, насадив их на прутья ограды Тэмплских ворот, перестали не 1780-м, а в 1772-м, ошибся классик! Впрочем, следом там добавлено, что сами казни (включая четвертование) продолжались и происходили публично, и билеты на эти зрелища были весьма недешевы… В Лондоне, повторяем. Не – до, а спустя сто лет после российской действительности «Алтын-толобаса».
Вернёмся туда. Что, поразмыслим, представляла собой Москва к 1675 году на самом деле? Следы разрушений, нанесённых в начале века поляками, страшным пожаром 26-го года, а затем Соляным и Медным бунтами, надо думать, давно ликвидированы. Да, мода на великолепное Нарышкинское барокко в архитектуре начнётся немного (совсем немного) позже, зато Кремлёвские соборы, Василий Блаженный и прочие прекрасные сооружения стоят себе прочно. Но для взыскательного иноземца-мушкетёра фон Дорна они неинтересны, а вот тот факт, что такой большой столичный город выстроен «весь из брёвен и досок», его, похоже, забавляет. Ну, это он, судя по всему, не был ни в Христиании (Осло), ни в других скандинавских столицах, как, впрочем, и в Гааге, и в Амстердаме… В последнем, впрочем, вроде как раз именно в том самом веке занимались постепенным переводом строений из дерева в камень. И в Москве, представьте, тоже начинали входить в моду камень и кирпич (сходите, полюбуйтесь, к примеру, изумительными красно-белыми палатами думного Дьяка Аверкия Кириллова на Берсеневской набережной!), однако широкого распространения ещё не получили. Да и неудивительно: в наших климатических условиях дерево – лучший экологический материал, в таких домах тепло зимой, прохладно летом, да и просто легче дышится: смола, содержащаяся в брёвнах, убивает многие грибки и микробы. Деревянные города легко горят – но быстро отстраиваются, возрождаются…
Помимо того, Москва и именовалась издавна «большой деревней» по причине множества обширных земельных участков, внутри которых, в окружении садов, прудов, огородов, хозяйственных построек располагались монастыри и боярские усадьбы. В то время как типичный европейский город представлял собой, как известно, ограниченное пространство с узкими улочками и теснящимися друг к другу домами, волей-неволей растущими ввысь. Санитарное состояние – не секрет – было плачевным; даже широкие шляпы горожан (и, в частности, мушкетёров), считается, изобрели в первую очередь как предохранение от выплеснутых сверху помоев, под которые можно угодить ненароком, так же, как и высокие каблуки – от гниющих отбросов под ногами… Так что в постоянные сетования Корнелиуса на московские грязь и плохой запах верится с трудом. Уж если явился прямиком из Европы, то, напротив, должен бы радоваться просторности, зелени, свободным воздушным потокам, проветривающим городское пространство – ещё поищи такое в родных пенатах…