Читать онлайн
Метаморфоза Германа Хаски. СОМНИЯ

Метаморфоза Германа Хаски
СОМНИЯ

Леонид Бойко

© Леонид Бойко, 2019

ISBN 978-5-4496-3115-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

КНИГА ПЕРВАЯ
ОКОВЫ ИЛЛЮЗИЙ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Смерть лишь преддверие жизни.

Мы живы сегодня и будем жить вновь,

Вернувшись во множестве обличий.

В этот прекрасный летний день, когда солнце дарует свое тепло каждому своему встречному, я торопился попасть в гости к своему давнему приятелю, которого не видел с университетской скамьи. Его убежище – небольшая съемная квартира на окраине города, до которой мне предстояло добраться, пересекая городские джунгли мегаполиса, находилась в десятке километров от моего дома. Но, несмотря на долгий путь, воодушевившись его приглашением, в котором значилась презентация его величайшего изобретения, я поторопился на встречу, упуская свой выходной день. Мой давний друг по имени Алекс, о котором идет речь, в нашем давнем кругу его прозвали Тесла (в основном из-за того, что он все время возился с техникой и электроникой), окончил тот же технический университет гораздо успешнее меня, едва ли не покорив студенческий Олимп. По складу Алекс был внимательным и усидчивым студентом, впитывал все знания, дарованные преподавателями-профессорами, точно губка. Окунаясь в омут воспоминаний, стоит заметить, что наши с ним взаимоотношения носили больше взаимовыгодный характер, чем бескорыстный и дружеский, как это бывает в нередких случаях гармонии между людьми. Тесла зачастую помогал мне с практическими лабораторными работами, которые представляли собой монотонный труд, а я, как единственный спутник его многогранной и сложной личности, был для него социальной отдушиной и источником общения как немаловажной потребности для любого живого человека. Поэтому, направляясь в пристанище своего давнего друга, я был полноценно уверен в том, что первым (и, возможно, единственным, кому он доверит подобную честь) стану свидетелем его нового изобретения, на которое, по его словам, он потратил годы кропотливой работы, налаживая его до работоспособного состояния.

Оставив свой автомобиль дома, в тщетной надежде сэкономить время на дорогу, я выбрал подземный транспорт, многократно пожалев об этом. Воскресный теплый день благоволил притоку туристов, заполонивших не только центральные улицы, полные достопримечательностей, но и метрополитен, протолкнуться в котором, казалось, было невозможно. Заняв выгодную позицию между несколькими полными дамами, одетыми в предельно пестрые и вызывающие наряды, я старался погрузиться в себя, задумавшись над предстоящей презентацией своего товарища. Тесла лишь обмолвился о предстоящем открытии, пообещав лично продемонстрировать столь величайшее изобретение, толком не вдаваясь в детали, лишь разжигая во мне пыл интереса, оставляя легкие нотки интриги.

И вот спустя несколько часов, проведенных в неприлично тесном контакте с неизвестными мне людьми, перебираясь по запутанным нитям метрополитена, точно ловкий паук, я вышел к назначенному адресу в захудалый микрорайон, который предназначался для местных пролетариев, работающих по соседству. Кирпичные заводские постройки, выстроенные вдоль центральной дороги, примыкающей к станции метрополитена, извергали из своих труб сгустки темного клубящегося дыма, частично угнетая местный колорит. Дорога до дома Алекса была крайне неуютной, и, наконец, завидев его у парадной двери скромной довоенной многоэтажной постройки, я искренне улыбнулся, встретив своего товарища, который лишь издалека ничуть не изменился.

Обменявшись рукопожатием, я заметил, насколько ледяным казались мне его ладони. Они были влажными и холодными до ужаса. Вглядевшись в его лицо, скрывающееся за громоздкими очками с колоссальными диоптриями, я разузнал в нем многоликую тень тяжелого труда, следы многочисленных бессонных ночей. Его глубокие глаза были обведены синими контурами, сам он был бледен, точно привидение, поспешно покинувшее Кентервильское поместье. Неряшливый вид дополнял запачканный чернильным маслом свитер, на нижней части которого вырисовывались запеченные от искр прожженные дыры, оставленные после невнимательного курения. От Теслы разило приятным сигаретным ароматом, который моментально напомнил мне о студенческой жизни.

– Герман, мой дорогой друг, здравствуй! – радостно улыбаясь, проговорил Тесла. Алекс имел дурную привычку не выговаривать некоторые буквы, в том числе звонкую «р».

– Здравствуй! – я ответил на его рукопожатие. – Ну, где же то чудо, за которым я приехал, пересекая линию горизонта? В моем возрасте подобные приключения обходятся довольно тяжко, – добавил я, с ужасом вспоминая неприятную долгую поездку.

– Тебе всего лишь тридцать, Герман! Я позвал тебя, потому что ты – идеальный кандидат, – сказал он, жестом приглашая меня подняться в его квартиру, находившуюся на первом этаже этого монолита. – Ты думал, что я выбрал тебя случайно? – спросил он так, как будто спектр его выбора был настолько велик, что он мог потеряться в столь широком разнообразии друзей. – Как поживает твоя семья? Ты предупредил их о своем отсутствии?

– Кандидат? – ехидно удивился я, пока Тесла открывал двери своего скромного убежища. Его квартира скрывалась за плотно прилегающей стальной дверью, имеющей несколько сложных механических замков. – Сегодня мы собирались в кинотеатр, но после твоего неожиданного звонка семейные развлечения пришлось отложить. По оттенку твоего голоса предположу, что ты добился несомненного успеха, это правда?

– Несомненно. – Свет от поверхности его очков ослепительно мелькнул, стоило ему приоткрыть собственную дверь. – Ну что, ты готов увидеть чудо современности?.. – с одержимым блеском в глазах спросил он. – Дикий, неукрощенный огонь, подаренный человечеству?

– Готов, как никогда, – сказал я в предвкушении.

Стоило нам пройти в центральную комнату его небольшой квартиры, едва освещенной светом, как я довольно сильно удивился своеобразному виду его мастерской, недоверительно замедлив шаг. Чтобы моему читателю было легче представить, какая неожиданная картина передо мной предстала, я опишу студию как можно тщательнее, стараясь не опустить не единой детали.

Первое, что бросилось в глаза, – темные, монотонные шторы, загораживающие, точно непреступный щит, всяческие солнечные лучи, пытающиеся проникнуть в логово Теслы. В комнате могла царить мгла и непроницаемая темнота, если бы не многочисленные мониторы, установленные полукругом на необъятном столе в углу сего помещения. На тонких экранах, как мне тогда показалось, подключенных к разным устройствам и процессорам, образуя сложную паутину, виднелись своеобразные показатели, счетчики и диаграммы, неизвестные мне. Стояло легкое ненавязчивое гудение включенной техники, которое зачастую можно услышать в подсобных помещениях торговых центров. Деревянный стол был заставлен пустыми жестяными банками энергетических напитков, пустыми одноразовыми контейнерами азиатской кухни и прочим хламом, который загромоздил все свободное пространство на нем.

В центре мастерской стоял стул, если его, конечно, можно было так назвать: пугающая конструкция, выставленная напоказ. Множество проводов красного, фиолетового, рыжего цвета, имеющих разность в диаметре, тянулись от оборудования Теслы до него. К спинке стула была привинчена огромная батарея с установленным на ней радиатором охлаждения, крутящий барабан которого был приведен в пассивное состояние. Под сиденьем конструкции, которая с первого взгляда приковала мое внимание, располагалось множество различных составных частей устройств, ничего не значащих для меня, какое бы применение для них ни приходило в мою голову. И во главе этого своеобразного «Франкенштейна» на деревянном сиденье стула лежал небольшой шлем, служивший когда-то элементом виртуальной реальности. Он был функционально изменен, а из приоткрытой отстегнутой панели, расположенной на затылке прибора, небрежно торчали «родные» провода.

У входной двери в мастерскую Теслы, по правую руку от того места, где я замер в изумлении от конструкции своего товарища, располагался крохотный кожаный диван, служащий, как мне показалось, и ночным убежищем для хозяина этой однокомнатной квартиры. И кроме огромного книжного шкафа, битком набитого старинными рукописями, учебниками по точным наукам, студенческой литературой, по другую руку от меня в помещении мебели не наблюдалось. Хочу припомнить, что мы с Теслой получили одинаковое образование в техническом университете, но какая бездна знаний находилась между нами, что я не сразу смог представить себе концепцию и возможную реализацию его проекта. Я так и стоял, открыв рот, пока мой дорогой приятель не вернул меня из транса недопонимания.

– Я назвал ее «Марией», – картаво произнес он, подойдя поближе к собственному изобретению.

– «Марией»? В честь святой девы? – удивился я, не понимая, как такой рациональный человек, посвятивший свою жизнь науке, может интересоваться религией.

– Герман, мой друг, ты еще поймешь, почему без Божьей помощи я не могу обойтись, – говорил он, медленно подходя к своей устрашающей машине. – Позволь тебе представить то, над чем я работал все эти годы. «Мария» – новое слово в нейробиологии… Я позвал тебя, доверяя свой сокровенный секрет, предоставить тебе право выбора: возможность жизнь вечно. Герман, именно потому, что ты этого заслуживаешь, как никто другой. Ты должен стать продолжением моего открытия и первым сверхчеловеком, одаренным ликом бессмертия.

– Жить вечно? – по моей спине пробежали мурашки. – Если ты вздумал шутить или подвергать меня бессмысленному риску, еще не поздно признать это. Бессмертие лишь человеческий дух, а плоть его грешна… – непроизвольно вспомнил я заветные слова. – В чем предназначение этой машины?

– Позволь испытать ее на тебе, продемонстрировать ее… – прервался он, заметив небольшую мышь, убегающую в совершенно другую сторону этого помещения. – Герман, будь любезен, убей ее, она может все испортить! Грызуны так и норовят перегрызть драгоценные провода!

– Убить ее? – растерялся я. – Она ведь живая… – не успел договорить я, как мой старый приятель, чьей компанией я уже вполне насытился, с невообразимой легкостью поймал мышь и хладнокровно сдавил в руке, после чего выбросил в мусорное ведро, злобно хлопнув крышкой. Его просьба прикончить мышь была для меня невыполнимой и безрассудной. Любая жизнь для меня была бесценной. Я никогда не смог бы причинить реальный ущерб живому существу, каким бы грубым и властным я ни казался своим оппонентам. Всю жизнь я ловко преодолевал невзгоды, а драться приходилось лишь дважды: постоять за любимую супругу, всецело заполонившую мое сердце, было для меня в порядке вещей.

– Итак… – продолжил он, моментально позабыв о собственной вендетте. – Герман, я хочу даровать тебе один из величайших даров как благодарность за твою верность. – Его взгляд пронзал меня. – Пустые и ложные надежды у человека безрассудного, и сонные грезы окрыляют их, даруя величие над теми, кому не суждено мечтать, – медленно цитировал мой товарищ.

– Ты хочешь, чтобы я был твоим подопытным кроликом, над которым поставят эксперимент? – мне было крайне страшно оказаться в этом кресле, набитом электрическими проводами и устройствами. – Алекс, извини, но…

– Это не опаснее, чем баловаться со спичками, – перебил он меня. – Если говорить проще, «Мария» сделает своеобразный снимок твоего мозга, сделав копию твоего «я», твоей личности, – увлеченно и, как мне тогда показалось, немного безумно говорил он.

– И как снимок моего мозга продлит мою жизнь? – я все больше сомневался в гениальности и таланте своего приятеля.

– Твоя личность будет жить вечно, Герман, друг мой, позволь оказать тебе такую услугу. И ты будешь горд за то, что оказался в числе избранных, сохранивших свое сознание в цифровом виде навсегда! Твое «я» перейдет из плоти в миллионы цифр и символов… – он задумался, подбирая подходящие слова. – И плоть не вечна, ибо тленному надлежит облечься в нетление, а смертному облачиться бессмертным.

– Это звучит как сказка, которая, признаюсь тебе, пугает меня, – отвечал я, сомневаясь в своем решении, мимолетно обдумывая предлог, под которым возможно было покинуть гостеприимную студию моего товарища. – Скажи, Тесла, это опасно? И болезненна ли процедура?

– Процедура полностью безболезненна и длится считанные секунды, Герман. Я лишь сделаю копию твоего сознания, сохранение твой личности, которая так дорога мне. – Он снял шлем и преподнес его мне. – Если ты сомневаешься, то пойди на это ради меня. Тебе совершенно нечего тревожиться, никаких последствий и быть не может. – Мы так и стояли, уставившись друг на друга, заглядывая в самую душу своего собеседника.

Я был невероятным трусом, таким, что никогда не рисковал своей жизнью ради развлечений или своего рода удовольствия, занимаясь экстремальными видами спорта или увлечениями, как посещение парка аттракционов. Трусостью, конечно, называть подобное поведение я никогда не решался, именуя подобный склад как рациональное поведение человека, ставившего собственную жизнь, как и ее сохранность, в зенит своего мировоззрения. Может, по этому поводу у меня был и бзик, который вполне естественно укладывался в собственном сознании, той или иной раз оберегая меня от безрассудных поступков. А может, как называли меня сверстники, очередной раз подвергающие себя риску ради дальнейшего развлечения, я был бесхребетным юнцом.

В студии Теслы повисла тяжелая, почти осязаемая тишина, напряжение, которое, точно раздутый шар, взорвется, оглушая нас невероятным хлопком. Глаза, полные надежды, скрывающиеся за толстым слоем стеклянной брони, всматривались в меня. Алекс молча ожидал вердикта, держа в руках собственное изобретение, шлем, который, по его словам, мог в некотором роде продлить мое существование, сохранив мое сознание, сводя его к двоичному коду. В этом сумрачном свете я увидел Алекса Теслу таким, каким буду вспоминать его всю оставшуюся жизнь: на его лице замерла тень уверенности во мне, тяжелый лик усталости и безмятежности лишь тяготил его лицо. В подобном освещении он выглядел куда старше своих лет, горбатый, сломленный многодневными проблемами, так или иначе связанными с реализацией собственного изобретения. Шлем в его руках немного дрожал, как и дрожали его руки, как от тяжести конструкции, так и от возбуждения от предстоящего открытия.

В тот день, являющийся для меня переломным моментом в моей жизни, тогда я согласился лишь потому, что хотел помочь своему давнему приятелю осуществить его заветную мечту: изобрести то, над чем он столько работал, едва ли не убивая себя. Переступив через себя, я не смог отказать ему, бросить его в одиночестве, хоть и сомневался в безопасности эксперимента. Буду предельно искренен и скажу читателю, что едва уловимые нотки меркантильности дали свои плоды: в том или ином случае грезы о бесконечной жизни, какой бы сказкой мне ни казалось это тогда, благоприятно сыграли на моем согласии и участии в этом эксперименте.

Когда я сел в кресло «Марии», названной в честь матери Иисуса Христа, то почувствовал необъятный страх перед экспериментом вперемешку с чувством адреналина. Во мне кипели эмоции. Коктейль из моих ощущений дополняло необузданное желание к бессмертию, которое, словно безумие, охватило на какое-то время и меня. Тогда, сидя перед Алексом, я был полон амбиций и заинтересованности в этом опыте, ловя каждую мысль своего товарища. Надев шлем, который весил несколько килограммов, я оказался отрезан от этого мира и уже не мог наблюдать за тем, как Тесла настраивает устройства позади меня. Я уже не видел его, но прекрасно слышал его бурные рассуждения вслух:

– Герман, дорогой друг, я так признателен тебе за твою помощь. Я надеюсь, что смогу целесообразно использовать сохранение твоего сознания, изучая структуру человеческого «я», – говорил Тесла. – Ты даже не представляешь, насколько далеко может зайти нейробиология… Мне не хватает лишь должного финансирования и доверия со стороны научного сообщества, которое игнорирует все мои разработки… – Он принялся закреплять мой шлем, поправляя его. – Конструкция должна крепко прилегать к черепу, если я зажму вот здесь… не давит?

– Алекс, я тебя плохо слышу в этом шлеме. Нет, все сидит достаточно надежно, – сказал я, не в силах усидеть на ровном месте. – Еще долго? Шлем очень тяжелый.

– Уже готово. Итак, мой друг, мы можем начинать? – волнующе выпалил он.

– Да, – не сразу ответил я, переводя дыхание.

– В шлеме все еще достаточно темно? Передний экран, встроенный перед тобой, все еще выключен? – доносилось до меня.

– Тут очень темно, ты его включил? Он должен показывать что-то?

– Он включен, – сказал Тесла. – Сейчас будет становиться все светлее и светлее. Говори все, что ты видишь. Каждое изменение, протекающее перед тобой, описывай как можно подробнее…

– Слушаюсь, – подтвердил я. – Да. И правда, впереди как будто встает солнце. Алекс, ты здесь? – Устройство позади меня начало издавать жужжащий звук.

– Герман, что бы ни случилось, не снимай шлем, пока свет не потухнет. Ты меня слышишь? – Тесла повысил голос, пытаясь перекричать усиливающийся треск механизмов позади меня.

– Тут очень ярко. Глаза начинают болеть, – жаловался я. – Еще долго? Алекс?!

Ответа не последовало. Шлем, который целиком покрывал мою голову, начал нагреваться, все сильнее обжигая меня своим теплом. В тот момент, когда я больше не смог слышать своего товарища, когда все вокруг шумело и гудело, когда яркий свет ослеплял меня настолько, что слезы сами лились из моих глаз, именно тогда я испугался по-настоящему, осознавая, в какую опасную ситуацию ввязался, идя на поводу у Дьявола. Ослепительный луч, точно кинжал, вонзался мне в глаза, отдавая режущей болью в голове. Когда муки стали невыносимы, я решил, что нарушу предписания моего друга-изобретателя и остановлю эксперимент, сняв шлем с еще горящим светом внутри. И когда я попытался приподнять руки, то чуть не вскрикнул от ужаса. Оказалось, что у меня не хватает сил даже пошевелить пальцами. Даже ноги оказались ватными, отказываясь слушаться мои команды. Меня точно парализовало. Не в силах противостоять дурманящей слабости, разливающейся по всему телу, я почувствовал лик страха, доводящего до безумного состояния твоего разума. Я был загнанным зверем в нечеловеческой ловушке, пытающей тебя до полного морального истощения. Отчаявшись, казалось, я закричал, не в силах противостоять этой агонии. И крик мой заглушал рев работающей машины, испепеляющей мое сознание.

Муки продолжались до тех пор, пока скребущийся шум не начал медленно угасать, а яркий свет, после которого, казалось, можно было ослепнуть, отступал и затухал вдали, точно солнце плавно садилось за мыслимый горизонт. Когда стемнело окончательно, силы вернулись ко мне и я смог снять этот жуткий шлем, терзающий меня на протяжении этого нескончаемого времени. Меня пробила дрожь, стоило мне откинуть его подальше от себя, испытывая как гнев на своего товарища, так и тень панического страха, угнетенного состояния, в котором я пребывал еще какое-то время, стараясь взять себя под контроль.

– Ты настоящий Дьявол! – закричал я, собираясь с силами для того, чтобы встать с «Марии».

– Герман, друг мой, расскажи, что ты видел? – сказал он, копаясь в дымящихся деталях своего творения. – Опиши мне детали происходящего, я должен записать это в журнал…

– Ты чуть не убил меня! Как ты смеешь так издеваться над людьми?! – гневно пыхтел я, с трудом поднимаясь на ноги. Зрение постепенно возвращалось ко мне, но в первые секунды после прекращения эксперимента все вокруг расплывалось в едином масляном взгляде, сливаясь между собой. – Почему идет дым? Что я видел? Я словно оказался вплотную к раскаленной звезде, ослепляющей меня, доводя до ужаса.

– У нас… В самом конце сгорела батарея, и запись прервалась на девяносто восьми процентах. Я полагаю, я плохо закрепил правый резистор. Но первое испытание пройдено, как мне показалось, успешно. Два процента твоего сознания упущено, но… после восстановления «Марии» можно будет повторить эксперимент.

– Первое испытание? – удивился я. – Ты думаешь, я позволю тебе обречь меня на дальнейшие муки вновь? Ты хоть представляешь, насколько это было больно? – я старался уловить его фигуру в темном помещении, но фокус зрачка давал сбои, отдавая колющей болью. – Мое зрение…

– Твое зрение вернется к тебе в течение нескольких минут, а пока закрой глаза и старайся не напрягаться. Мы должны продолжить, записать полный цикл твоего сознания для дальнейшего его воспроизведения! Герман, представь, что треть мозаики безнадежно упущена. Мы должны…

– Да ты чуть не убил меня на этой машине! – злобно перебил я его. – Боюсь, я не смогу и дальше быть твоим подопытным ассистентом, жизнь которого в любой момент может оборваться в ходе безрассудного опыта над сознанием… Это невозможно, и ты сам это знаешь. Цифровизировать сознание, человеческое «я» – лишь плод для фантазии, сказка!.. – сказал я, направляясь к выходу. Тогда я был полностью разочарован этим экспериментом и успел пожалеть, что пытался помочь своему давнему приятелю.

– Герман, постой! Куда же ты? – Тесла старался остановить меня, но было поздно. – Мы отсняли только девяносто восемь процентов твоего мозга… Я не знаю, как продолжить работу без полноценного сохранения… – рассеянно проговорил он, задумчиво рассуждая о доводах продолжения эксперимента. – Герман, постой…

– Оставь их себе, приятно было увидеть тебя, – сказал я, хлопнув тяжелой входной дверью его квартиры.

***

События, следующие далее, я помню не отчетливо, точно позабытый фильм ушедшей молодости. Но упустить их было бы ошибкой. Я пишу свой рассказ спустя множество ушедших лет, опираясь на новостные заметки, устарелые записи наблюдений, интервью очевидцев. Для полноценности повествования я позволю себе внести нотки фантазии, сопоставленные с реальными факторами того вечера, о котором и пойдет речь, позволяя читателю доподлинно представлять мою дальнейшую судьбу.

Стоило мне переступить порог его дома, сколько бы Тесла ни кричал мне вслед, стараясь остановить меня, тогда я был в полной уверенности и разочаровании, что бесцельно потратил свой выходной день. Мне казалось, что машина, способная скопировать мой мозг, словно какой-нибудь архив документов, невообразима. Сколько бы я ни пытался тогда перестать думать о своем приятеле, вспоминая все дурные слова, которые лезли в мою голову, все мысли были именно о Тесле и его «Марии», машине, благодаря которой мой рассказ и повествование дальнейшей судьбы Германа Хаски возможна.

Ожидая городской транспорт на ближайшей остановке, всматриваясь в каждый проезжающий автобус в нужном для меня направлении, я взвешивал целесообразность эксперимента, стараясь как можно объективнее подойти к оценке состоятельности этого опыта. С какой-то стороны, думалось мне тогда, информационная эра, царящая вокруг, точно властная императрица, проникающая в каждые темные уголки Земли, прогресс в которых течет в более медленном ритме, могла бы подарить человечеству возможность на бессмертие как апогей технического прогресса, несопоставимую с ближайшими открытиями. Но мысль о господстве над собственной судьбой, отмерянной человеческим пределом, едва ли достигающим сотню лет, казалась для меня пределом всяческих наивных грез, неосуществимыми мечтами.

Я отправлял текстовое сообщение своей супруге, пользуясь своим новым мобильным телефоном, устройством первой необходимости, без которого уже не мог обойтись человек двадцать первого века, оно служило настоящим невообразимым чудом. Оповестив семью о том, что вернусь домой раньше положенного времени, я поспешил на подъезжающий микроавтобус, направляющийся в сторону моего дома. Подъезжая ко мне, водитель транспортного средства грубо притормозил перед остановкой, сбрасывая недопустимую скорость для городских условий, открывая двери своего автомобиля до полной остановки, рискуя жизнями людей, находящимися внутри. Я не выпускал мобильный телефон из рук, моментально отправляя сообщения любимой супруге, делясь с ней впечатлениями о происходящем, то и дело жалуясь на свое окружение. По «логам» нашей беседы, впоследствии описывая детали того вечера, я старался восстановить поездку как можно подробнее.

На часах было около семнадцати часов вечера, время, символизирующее окончание рабочего дня, что впоследствии приводит к существенным затруднениям в автомобильном трафике в городской черте. Микроавтобус был переполнен настолько, что войти в него, набравшись небольшой наглости потеснить людей, мне удалось только после глубокого выдоха. В тот момент, будучи зажатым со всех сторон, я был готов пожертвовать собственным комфортом ради скорого возвращения домой. К сожалению, мысль о возможной поездке в такси появилась у меня лишь тогда, когда я сквозь тонкую рубашку смог ощутить мокрую спину мужчины позади себя, тесно прислоняющегося ко мне. Водитель транспортного средства умело объезжал всяческие преграды на своем пути, ловко маневрировал на поворотах, зачастую подрезая другие автомобили в виражах, и создавалось впечатление, что неуютная поездка не должна была быть неустанно долгой.

Однако время тянулось. Водитель то и дело останавливался по просьбе пассажиров, но народу, как мне тогда казалось, совершенно не убавлялось. Всегда находились новые лица, стремящиеся, как и я, скорее добраться до дома. И у каждого нового пассажира, вошедшего в салон микроавтобуса, было выражение лица, точно под копирку: недовольное возмущение, сменяющееся гневным смирением. Водитель, то ли чувствуя напряжение позади себя, то ли имея дурную привычку нарушать установленные правила движения, все сильнее вдавливал педаль газа, с каждой секундой увеличивая бешеный темп, с которым мы мчались по центральному городскому шоссе. Неожиданно, когда наш микроавтобус, несущийся на пределе своей скорости, пошел на обгон очередного автомобиля на нашем пути (этот виток информации я раздобыл из архива городской дорожной полиции), перед нами выскочила бордовая фура, резко перестраиваясь из крайнего правого ряда, служившего полосой разгона. Водитель нашего микроавтобуса нажал на тормоз и механически увел машину в противоположную сторону, дабы избежать возможного столкновения. По установленной камере внутри салона, едва освещающей и треть пассажиров, были слышны крики и возгласы недовольства. Испугались те пассажиры, которые, как и я, имели доступ к окошку и могли наблюдать за ситуацией. Остальные, как я считаю теперь, приняли свою судьбу практически моментально, не в силах осознать происходящее. В тот момент, когда автобус старался избежать дорожно-транспортного происшествия, совершая немыслимые виражи на полной скорости, я оцепенел, не в силах противостоять нагнетающему мраку перед возможным столкновением или собственной гибелью.

Тогда мы в одно мгновение оказались на встречной полосе, сбавляя обороты. И не прошло и нескольких секунд, как в нас врезалась встречная легковая машина, водитель которой погиб моментально. От такого сильного столкновения микроавтобус, весящий не одну тонну, перевернулся набок, проехавшись по сухому асфальту еще несколько метров. Весь удар пришелся на правый бок микроавтобуса, вдавливая корпус глубоко внутрь. Металлический сплав не смог выдержать подобную нагрузку, в салоне транспортного средства воцарилась агония. В нещадных криках, гуле и звоне, задыхаясь от едкого черного дыма, я, Герман Хаски, был сильно ранен осколком от лопнувшего стекла. Ко всему прочему, судя по видеозаписи, меня придавило несколько неподвижных тяжелых тел, скинуть которые я уже не смог. Я безрассудно старался вынырнуть, хватался за окружающие меня тела. Мой стон сосуществовал с десятком других жалобных криков о помощи, был единым ликом боли. Подобное ранение, на которое был обречен я, было летальным. Было бы ложью скрывать, какая боль сопутствует подобной ситуации, при которой осколок стекла проникает сквозь ребра, углубляясь внутрь. Попытки выбраться постепенно тлели, как и огонь моей жизни, разум покидал мое тело, растворяясь в пучине страха перед неизвестным. Постепенно дым завладел салоном автомобиля, и наблюдение через видеокамеру стало невозможной услугой для моего повествования. Стоны угасали. Надежда, скорая медицинская помощь, пожарные, спустя считанные минуты отреагировавшие на аварию в центре города, спасли лишь несколько жизней, не в силах помочь остальным.

И последнее, о чем я думал, – о своей замечательной семье, которая ждет меня после долгого отсутствия. Отключаясь, точно обесточенный электроприбор, я закрыл глаза, оставляя эту жизнь.

Случилось то, чего я боялся больше всего. Я потерял именно ее – жизнь.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Разве день Господень не мрак, а свет? Он тьма, и нет в нем сияния. Отрывок из Библии

– Ты настоящий Дьявол! – закричал я, судорожно снимая невероятно тяжелый шлем своего товарища. Я попытался остановить эксперимент, не в силах противостоять его агонии.

Медленно стягивая конструкцию со своей головы, я удивился неожиданной тишине, благоухающей вокруг. Яркий свет, прожигающий глаза даже через закрытые веки, постепенно отступал, плавно возвращая зрение, мимолетно покинувшее своего хозяина. Открыв глаза, пытаясь сосредоточиться на своем окружении, я сильно испугался, очнувшись совершенно не там, где хотелось бы первоначально. Мое пробуждение, а впоследствии и перерождение, началось не с захламленней студии Теслы, которую ожидал увидеть, снимая оковы эксперимента над сознанием, а с мрачного обширного помещения, похожего на заброшенный медицинский отсек. Подобные залы можно было повстречать в клиниках под снос и других медицинских учреждениях, работа в которых прекратила свое монотонное существование. Вокруг все плыло, сосредоточиться на чем-то определенном было сложно, еще и несколько минут зрение возвращалось ко мне, прежде чем я смог лицезреть место своего пребывания.

Собираясь с силами для того, чтобы подняться с кушетки, я обратил внимание на мерцание ламп в медицинском отсеке, в котором находился. Окунаясь во тьму, я погружался в нее на десять секунд (если не больше), после чего был достаточно долгий перерыв стабильного освещения. Так цикл повторялся вновь и вновь.

На полу, в нескольких шагах от меня, была огромная черная жижа, напоминающая густое машинное масло, пролитое ненароком, а с бетонного серого потолка сочилась вода, распространяя в образовавшейся трещине коричневый налет. Бульк, бульк. Каждая капля, неторопливо падающая вниз, едким эхом развивалась по всему медицинскому отсеку. Образовавшаяся лужа, в которой можно было увидеть смутное отражение зала, постепенно увеличивалась. Повсюду были разбросаны неизвестные мне медицинские приборы, разбитые стеклянные флаконы для инъекций, осколки от увеличительного стекла, расположившегося над моей головой. Сам я находился на одной из медицинских коек, подключенных десятками тонких проводков, трепетно связанных в единую нить, ведущих к большому компьютеру, располагающемуся в центре помещения. Его широкий экран был повернут в противоположную сторону, где тусклое свечение монитора едва касалось стены. Я чувствовал страх во всем, что окружало меня тогда. Лик ужаса точно витал в воздухе, едва уловимый для человеческого обоняния. Эти чувства завладели и мной, заставляя сердце биться в истерии, а разум волнительно путать собственные мысли.

Подсознательно я уловил движение по правую руку от себя, куда моментально повернулся, слегка пошатнувшись в собственном ложе. На дальней койке, как мне показалось тогда, что-то лежало под пеленой покрывала, напоминая при этом силуэт человека.

– Сэр? – волнительно прошептал я в нерешительности, шея с трудом повернулась в необходимую для меня сторону.

Но бездыханное тело, спрятанное под тонким шелковым покрывалом, оставалось неподвижно. Внимательно всматриваясь в него, по большей части от страха, я убедился, что его грудь неподвижна, дыхание было незаметно моему взору, почти полностью нормализованному после пробуждения, и покоящийся тут человек, как показалось мне, определенно был мертв. Так сложилось, что мне приходилось и раньше встречаться с коварной маской смерти, ее плодами и утехами. Зачастую, лишь завидев мертвого человека, озноб ужаса полностью затмевал у меня происходящее. Тщетность, ничтожность и бессмысленность существования приходит либо при собственной кончине, в роковые последние минуты жизни, либо при сопереживании чьему-нибудь горю, находясь в непосредственной близости. Смерть пугала всегда, воодушевляла и заставляла трепетать своим потаенным волшебством. Она породила культы, ритуалы, религиозные догмы, на которых строится современное мировоззрение, человеческая незыблемая цивилизация. И как тяжело лицезреть могущество смерти, ее вседозволенность на полях брани: не каждый сможет выстоять под ее гнетом, сохранить рассудок целым и невредимым. В большинстве своем, даже оставив ее подлую тень позади, почуявшие роковые объятья смерти солдаты всю жизнь могут внимать ее потаенному шепоту, сводящему с ума. Однажды мой давний приятель, чье имя смутно всплывает в моей голове, сказал мне одну замечательную локальную поговорку, в которой говорилось следующее: «Человеческий род бы давно привык к смерти, если бы люди умирали по несколько раз на дню, но покуда это невозможно, каждый такой исход принесет настоящее горе». Его слова отпечатались в моей памяти, я был солидарен с этой мыслью, полностью разделяя ее. Как я уже признавался своему читателю, в надежде, что мой дневник рано или поздно будет найден, по природе своей человеческая жизнь для меня является понятием сокровенным, непоколебимо святым.

Отчетливо помню о том, что первыми мыслями в день моего пробуждения были образы своей семьи, туманно всплывающие у меня перед глазами, отзываясь далеким эхом. Однако первые мгновения, воспоминания были безликими и точно безжизненными, я был не в состоянии вспомнить черты любимых мне людей. Я точно был клеймен семейными узами, сам факт наличия родственников загорался в моем сознании задыхающимся пламенем, но их лица были лишь информационным шумом, как тот, что можно было наблюдать в дни телевизионных пауз. Первым шагом было вспомнить их имена, медленно произнести их, едва напрягая засохшие губы. «Рината. Рината и Александр», – трепетно вырвалось у меня, когда я смог воссоздать, приподнимая дурманящую пелену, драгоценные лица моих близких, узнать в них любимые детали.

За свою жизнь я услышал множество удивленных комментариев по поводу того, как такой скучный человек смог завести семью (одурманить очаровательную леди), толкая ее на невероятные муки своей компании. В глазах товарищей я был наивным простаком, трусом и гиком, конечно, не таким, как Тесла, но и не покорителем женских сердец или победителем конкурса «Мистер Университет». Мне повезло добиться расположения Ринаты на протяжении всего обучения, и, следуя трансу любви, я преклонил перед ней колено буквально на следующий день после выпускного бала. Ее реакция была неоднозначной, я впервые увидел слезы Ринаты, что сильно удивило и расстроило меня. «Вот дубина», – проносилось в моей голове. И, лишь обнявшись спустя какое-то мгновение, с влажными и прекрасными глазами моя будущая спутница призналась мне в своем согласии, выразив при этом свои искренние чувства ко мне. А спустя какое-то время мы завели своего единственного ребенка, которого назвали в честь деда. Моя жена – женщина покорного склада, которая являлась настоящей хранительницей очага и домашнего уюта. Так сложилось, что она глубоко переживала за меня и горевала в случае моего долгого отсутствия. И мысль о том, насколько может тревожиться супруга, потеряв меня Бог знает насколько (в то время я еще не выяснил природу своего существования в этом помещении), терзала меня. Как мне было совестно перед ней в каком-то роде, так и страшно оказаться в неведении собственного пути. Я толком не понимал ничего, что происходило вокруг меня. Все вокруг, даже я сам, было каким-то чужим, незнакомым мне явлением.

Стараясь избавиться от гнетущего чувства трепета перед неизвестностью, я попытался встать. Мое, казалось бы, изнуренное тело отказывалось слушаться меня, повинуясь импульсивным командам разума. Ватное тело было чуждо мне настолько, что ощущал я его лишь частично. Чувствовал голень, но не мог ей управлять, как ощущал собственные пальцы, которые едва сгибались в кулак. Каждое движение – преодоление тягостных мук, которые давались мне с воистину тяжелыми усилиями. Покорив необузданную усталость собственного тела, я смог подняться и занять устойчивое сидячее положение на краю ложа, а спустя еще несколько минут, тяжело выдохнув, смог доковылять до компьютера, ютившегося в центре помещения, в наивной для меня надежде обратиться за помощью, обратившись по номеру экстренной службы спасателей или полиции быстрого реагирования. Любая помощь, в которой я так нуждался, была бы как нельзя кстати.

– Здесь кто-нибудь есть? Мне нужна помощь! – выкрикнул я, приближаясь к компьютерному столу. Ноги совершенно не повиновались мне.

Приближаясь к компьютеру, я то и дело озирался по сторонам, переводя взгляд то на неподвижное тело в конце помещения, то на стеклянную стенку передо мной. Догадок, как и когда я оказался в этом неблагополучном месте, у меня не было, как и догадок о своем загадочном положении. Последние воспоминания, которые казались событиями пятиминутной давности, – участие в необычном опыте, волнительном эксперименте своего давнего друга Теслы, соглашаясь быть подопытным «Марии» – машины, которая, по словам ее создателя, могла сохранить сознание, бесценное сокровище человечества. То, что было после, мой дорогой читатель, на момент этого действия было для меня неизвестным аргументом, которое раскрылось лишь впоследствии моей истории. Конечно, в какой-то момент я предположил, что оказался в данном «госпитале» по причине неудачного эксперимента, однако картина никак не складывалась с тем – настолько данное медицинское учреждение было заброшенно. Госпиталь дышал одиночеством, пропах им насквозь.

Как только рабочее место перед персональным компьютером было занято мною, его экран загорелся молниеносно. Я не успел опомниться, как раздался аудиозвонок, ответ на который произвелся автоматически. Программа, связывающая меня и вызывающего абонента, была похожа на знакомые мне приложения для беспроводной связи, но с более детализированным интерфейсом. Контакт, который звонил мне, был назван как «Станция девять», что ничего не говорило мне.

– Алло? Алло? Здесь кто-нибудь есть? – спросил я, подвигаясь к небольшому микрофону, располагающемуся на краю стола. – Помогите! – молил я.

В ответ были лишь помехи, когда я решил сделать громкость встроенных колонок немного больше.

– Вы меня слышите? Меня зовут Герман Хаски, мне нужна помощь! – требовал я, озираясь по сторонам.

– Герман? – расслышал я, различая слабый женский голос сквозь аудиошум. – Герман, с вами все в порядке?

– Да! Да! – обрадовался я, каждое слово давалось мне тяжко. – Где вы? С кем я говорю?

– Меня зовут Анна, я работаю на станции номер девять. – Голос девушки усилился. – Я не могу долго говорить, Герман. Питание очень слабое. Вы должны внимательно меня выслушать.

– Анна! Я вас слушаю! Вы поможете мне? Анна? – Стоило мне позвать девушку, как механические помехи вновь заглушили голос девушки. – Повторите, я вас плохо слышу! – просил я.

– Герман… – Я слышал лишь отрывки. – …Вы должны найти меня… Я вам все объясню при встрече… Станция девять… Ни в коем случае… – доносилось до меня. – Найдите себе личный браслет, без него вы никуда не… – на этой фразе наш звонок оборвался.

– Личный браслет? – удивленно сказал я вслух, риторически спрашивая себя, недоумевая от произошедшего разговора длительностью не более нескольких мгновений. Беседа показалась мне странной и пугающей, совершенно не прояснившей ситуацию, лишь усиливая обволакивающую загадочную мглу, окутывающую меня с первой секунды таинственного пробуждения в этом «госпитале».

Пока я обдумывал услышанное, мое внимание привлекло небольшое движение по правую руку от себя. Искра, искра, от которой бурлящий ужас начал завладевать мной. Неожиданно тело в дальнем конце этого помещения, которое я считал мертвым, пошевелилось. От страха я пригнулся за столом, наблюдая за ним. Я не мог поверить в собственные глаза, очутиться в подобном мире, навевающем кошмарные сновидения. В этот момент мне хотелось проснуться, открыть глаза, оказавшись в постели с Ринатой, чувствовать тепло ее тела, а никак не наблюдать восхождение мертвеца. Спустя мгновение оно резким движением скинуло покрывало, скрывающее его, оголяя неестественный торс. «Что здесь происходит? Что оно такое?» – проносилось в моем сознании.

Обдумывая услышанное, мое внимание привлекло небольшое движение по правую руку от себя. Искра, искра от которой бурлящий ужас начал завладевать мной. Неожиданно тело в дальнем конце этого помещения, которое я считал мертвым, пошевелилось. От страха я пригнулся за столом, наблюдая за ним. Я не мог поверить в собственные глаза, очутиться в подобном мире, навевающими кошмарными сновидениями. В этот момент мне хотелось проснуться, открыть глаза, оказавшись в постели с Ринатой, чувствовать тепло ее тела, а никак не наблюдать восхождение мертвеца. Спустя мгновение оно резким движением скинуло покрывало, скрывающее его, оголяя неестественный торс. «Что здесь происходит? Что оно такое?», – проносилось в моем сознании.

Тогда же я и смог внимательно рассмотреть то, что предстало передо мной. Чтобы мой читатель понимал, что я тогда увидел, он должен представить себе механического человека, имеющего непропорциональный скелет, немного отличающийся от человеческого. Передо мной предстал робот, выкованный из искусственной плоти и крови, внушающий своим видом для неиспытанного гостя – трепет и удивление. Такая машина могла бы проломить мне череп, с легкость переломить руку, точно соломинку, если бы имела на то основания, конечно. Было видно, что из его тела грубо торчали провода, поблескивая от напряжения. Некоторые из его лампочек ясно горели зеленым оттенком. За свои тридцать лет жизни я повидал немало чудес науки, пользуясь всеми новшествами двадцать первого века. Но никогда еще моему вниманию не попадалась настоящая машина, имеющая полноценный искусственный интеллект. Появление этого существа породило густой страх, который, как мне тогда показалось, заставил мое сердце биться в ритме военного марша, невероятного бешеного танца, нарастая в темпе все быстрее. Испугался ли я его, спросит мой читатель, и я без ноты сожаления отвечу положительно. Да, мне было воистину страшно оказаться лицом к лицу с тем, чего не ведало мое сознание. Когда-то огонь мог напугать человечество, а сейчас плоды человечества пугали меня. Скажу откровенно, что я мог бояться сверхъестественного, хоть и не был особо верующим человеком, мог бояться диких зверей или грозы, молнии, способной в одно мгновение лишь тебя самого сокровенного – жизни. Обмолвившись о религии, скажу следующее: перечитав святое писание, я был согласен лишь с одним: любая жизнь – бесценна, и никто не вправе на нее посягать. Была ли искусственная жизнь – настоящей, мне еще предстояло узнать в ту невинную пору моего пробуждения в этом злополучном месте.

Когда эта самостоятельная машина (с первых мгновений я интуитивно понял, что оно имело собственное искусственное сознание) решила подняться с койки, то, неловко покачнувшись, моментально с грохотом упала на бетонный пол. Скрываясь за столом, изучая своего спутника издалека, боясь вступить в контакт, я заметил, что у него отсутствовали ноги. В местах, где у человека находились коленные чашечки, у этой машины были оголённые провода, искрясь в бледнеющем желтом свете. Мне показалось, что кто-то грубо вырвал их или неаккуратно демонтировал, оставляя серьезные повреждения для своего творения. Машина пробовала привстать, но было видно, что без опоры на задние механические конечности, равновесие ей не удержать. Все пуще наблюдая за ней, все сильнее высовываясь из-за своего убежища – стола, расположенного в центре помещения, я позабыл о собственной безопасности. Любопытство погубило меня. И увлекшись этой слежкой, не заметил, как случайно обронил микрофон на пол, едва задев его на компьютерном столе. Машина мгновенно повернула голову в мою сторону.

– Здесь кто-нибудь есть? Мне нужна помощь! – жалобно спросила она. – Пожалуйста, помогите мне!

Я попытался затаиться за столом, при этом всячески ругая себя за проявленную глупость: выдать себя перед неизвестным созданием. Машина стонала дальше:

– Сэр? Помогите мне, пожалуйста! Что с моими ногами?

– Что ты такое? – не поднимая головы из-за стола выкрикнул я.

– Да что с вами такое? – злобно смутился он, словно удивляясь моим словам. – Вы не видите, у меня отрезали ноги! Меня зовут Томас Ванст, я инженер пятой станции! – молил он. – Мне нужна помощь! Помогите мне подняться! Чего вы прячетесь там? – его голос слегка притих.

– Но ты… – медлил я с выводами, не в силах выговорить данное словосочетание. – Ты не человек! Что ты такое и что тебе от меня нужно? Тобой кто-то управляет? – едва выглянул я, окинув его молниеносным взглядом.

– Вы что ослепли? Я настоящий живой человек! И кто-то отрезал мне ноги! Господи, помилуй! Куда делись мои ноги?

Машина сделала еще несколько неудачных попыток подняться с бетонного пола, то и дело цепляясь, точно контуженый паук после детского внимания, за ближайшую койку. Несмотря на полученные повреждения, существо двигалась с невероятной легкостью, его моторные функции, как хотелось наименовать их, были восхитительными, а может даже и воздушными. Никогда прежде я не видел такой грации в робототехнике, если не учитывать опыт кинематографа, где временами законы физики были чужды всяческому сценарию.

Создание, которое искренне считало себя живым, сделало еще несколько попыток добиться моей помощи, прежде чем я решил преодолеть страх, сделав первый шаг навстречу Томасу Вансту. Его мольба тонким острием терзала мою душу, и вскоре, убедившись, что Томас не представляет мне угрозы, я подошел поближе к этой машине, тщательно рассматривая ее. Мой взгляд был прикован к этому увлекательному для моего взора созданию, творению человечества, которое впоследствии может стать его надгробным венцом. Машина, искусственный интеллект – то, что рано или поздно породит человек, станет главным его конкурентом, замкнутым на крохотной планете, обреченной на изживание себя. В тот момент, когда наши взгляды встретились, моя уверенность в его самосознании достигла своего апогея, тогда я стал окончательно убежден, что передо мной полноценный искусственный интеллект, имеющий оболочку из металлического каркаса, за которым скрыто настоящее сокровище, благодаря которому он и функционировал.

Когда я приблизился достаточно близко для того, чтобы помочь ему подняться, я предложил ему уговор:

– Если ты хочешь, чтобы я называл тебя Томас, то так и будет. Я помогу тебе подняться, а ты расскажешь мне все, что знаешь об этом жутком месте? Договорились, Том? – предложил я, изучая его реакцию.

– Я всё вам расскажу, только ради Бога, помогите! Я не вижу, у меня идет кровь? Ноги ужасно болят! Помогите мне сесть!

Вскоре я протянул руку Томасу и заметил на его механической руке удивительный браслет, о котором возможно говорила Анна – девушка, вышедшая на связь со мной несколькими минутами ранее. Неизвестное мне устройство, напоминающее наручные умные часы, которые впоследствии стали одним из атрибутов повседневного образа любого жителя каменных джунглей, но с более широким дисплеем и множеством дополнительных кнопок и разъемов для различных электронных носителей, блестело на железной конечности Томаса Ванста. «И зачем этому созданию подобные часы?», – удивился я про себя.

Подтянув за руку Томаса на себя, я смог посадить его удобнее, удивляясь его незначительному весу. Эта машина выглядела куда тяжелее, однако даже с небольшой и отступающей слабостью, разливающейся по всему телу жгучим ручейком, я без усилий помог ему занять устойчивое положение вдоль стены. В мыслях закрались догадки об уникальном сплаве его скелета или вовсе его полым состоянием изнутри. Выполнив свою часть уговора, мимолетно осмотрев грубо монтированные конечности этого создания, я присел на койку, принадлежащую Томасу, не в силах противостоять искушению изучить его более подробно. Его стеклянные линзы, служащие глазами этой машине, не отрывались от собственных повреждений, которые он то и дело ощупывал, восклицая нелепицу своего положения. Его возмущения и выдохи были настолько искренними, что со стороны могло показаться за правду то, что Томас может чувствовать боль или дискомфорт после случившегося с ним.

Наблюдая за ним, я рассматривал его, точно музейный экспонат, пытаясь зацепиться за след создателя. Строение его черепа было идентично человеческому образцу, прекрасно копируя все его черты и впадины. Стеклянные линзы слабо отражали тусклый свет гнетущего помещения, в котором по-прежнему моргали лампы, задыхаясь от недостающего электричества. В полости его рта не было ни зубов, ни языка. Хоть его речь была связана с жестикуляций конечностей и стимуляций движения челюсти, лишь темнота сочилась из его ротовой полости, скрывая содержимое внутри.

– Боже мой, как же болят ноги! – твердил он, бегло осматривая свою рану.

– Так… где я нахожусь? – настойчиво спросил я. – Мы за городом? Так выглядит медицина без страховки? – пытался иронизировать я ситуацию, в которой прибывал нынче. В моем рассудке не складывалось реальное положение дел.

– Вы ничего не помните? Как я могу к вам обращаться? Кажется… – запнулся Томас, переводя взгляд на меня. – Вы из медицинского персонала?

– Нет, я не работаю здесь. Меня зовут Герман Хаски. Расскажите мне все, что знаете.

– Очень странно. Герман, такие как Вы работают у нас на медицинской станции… Очень странно. – повторил он вновь, прежде чем монотонно выдать следующее, точно заученную речь перед важным собеседованием. – Итак, Вы находись на последнем функционирующем военно-научном комплексе «Глезе», названным в честь обитаемой планеты в системе 581, что располагается в двадцати световых годах от Земли…

– Что значит… последнем военно-научный комплексе? – перебил я. – Где я могу найти других людей? Мне нужна их помощь! Где врач? Ты хоть понимаешь, какую чепуху сейчас несешь? Боже мой, где я действительно нахожусь? У меня дома семья, дети, мне срочно нужно домой!

– Я – человек, чем я могу помочь Вам? Что-то с моими ногами… Нам действительно нужен врач, но связь… В последнее время связь работает просто отвратительно. Вы точно не из медицинского персонала? Боже, как же болят мои ноги! – вновь простонал он, сбиваясь с мысли. – Куда подевался мой инженерный робот?

– Где люди… Остальные люди?! – происходящее вокруг вызвало у меня вспышку гнева.

– Часть колонии покинуло станцию в связи с грядущей миссией. Если Вы сможете связаться с остальным персоналом или установить с ними контакт – пришлите сюда бригаду врачей, кажется, со мной что-то не так…

Неожиданно мы услышали приближающийся скрип и скрежет, доносящийся со стороны бетонного темного коридора за стеклянной стеной, который все это время был для меня под табу неизвестности. Роковой звук нарастал, внушая трепет. Стеклянные глаза Томаса обратились ко мне, прежде чем его страх передался мне интуитивно.

– Прячьтесь, скорее прячьтесь! – спохватился Томас. – Он идет! – сказал робот, пытаясь отползти под кушетку, на которой находился я.

– Кто идет? Да что здесь происходит! О чем это ты, Томас? – растеряно спрашивал я, вслушиваясь в ритмичное щебетание металла.

Роковой удар, нанесенный точно разъяренным Тором об металлическую дверь, разделяющую нас. Загадочное существо, вызывающее трепет моего спутника, не заставило себя ждать. За ним последовал и второй удар, от которого металлическая панель двери немного исказилась, вдавливаясь внутрь помещения. Томас судорожно пытался скрыться от незваного гостя, не прекращая оповещать меня о том, чтобы я спрятался. Третий удар оказался настолько сильным, что стеклянная пластина, служащая своеобразным окном в коридор, покрылась выпуклыми трещинами, но продолжало держать натиск разъяренного монстра. Обычное стекло лопнуло бы под такими громоздкими и сильными ударами, разлетелась на сотню маленьких кусочков, либо выпало бы монолитной пластиной, склепанной между собой. Не знаю, что двигало мной в тот момент, кроме страха – одного из главных человеческих чувств, спутников эволюции, благодаря которому, как мне иногда казалось, наша раса смогла пережить опаснейшие моменты собственной многотысячной истории, когда на пути могли встретиться не только дикие кровожадные животные.

Ужас поглощал меня. Обернувшись, я интуитивно старался найти место для собственного самосохранения, убежища, в котором смог бы пережить неприятное столкновение. Позади койки Томаса, под которой пытался скрыться мой товарищ по несчастью, были длинные шкафчики для личных вещей персонала, напоминающие те, которые были у нас в школе, только гораздо больше. И, открыв один из них, я протиснулся в него, закрывая за собой тонкую алюминиевую дверцу, оставаясь в кромешной темноте.

Спустя время, прожитое на станции «Глезе», пережив несравнимые ни с чем испытания собственного разума, испытания морали и преодоления панического страха перед невзгодами пребывания на военно-научном комплексе, я лишь догадывался о трепещущей картине расправы, произошедшей в первый день моего пробуждения. Казнь Томаса Ванста, именно так мне хотелось бы наименовать события того злополучного дня. И вот, прячась в темном шкафчике, стараясь не выдавать свое местоположение тяжелым дыханием, я пытался прислушиваться к каждому шороху, гулу легкого сквозняка, перебойному дыханию освещения, но поначалу слышал лишь нарастающий и ритмичный скрежет.

Этот неприятный звук, грубые тяжелые шаги, сопровождающиеся монотонным лязгом металла, все нагнетал. Ближе и ближе подбиралось непонятное существо, не сбавляя отмеренного ритма. С каждой секундой незваный гость приближался к ложе Томаса, под которым пытался скрыться несчастный робот, пока тот неожиданно не закричал, да завопил так, словно его раздирал сам Дьявол.

– Прошу! Не надо! Не надо! Помогите! Мне больно! – молил Томас.

Оставаясь за тонкой алюминиевой дверцей, я растворялся, точно незначительная крупица, в животном обволакивающем страхе. Не передать словами дорогому читателю, насколько мне было страшно ощущать расправу в нескольких шагах от себя, не в силах противостоять или помешать этому преступлению. Душераздирающий крик Томаса Ванста, робота, который представился мне инженером, живым существом, развивался на сотни миль. Меня пробирала дрожь, тяжесть паники непреодолимым комом давила на меня изнутри. Что было сил я закрыл свой рот ладонью, едва умещаясь в узком шкафчике, дабы не издавать ни звука, который мог бы привлечь внимание и к моей персоне. Прекрасно помню, как хотелось провалиться под землю, раствориться в невесомости, лишь бы скорее это закончилось. Мысли о том, кто же мог прийти за этим безобидным роботом и доставить ему столько страданий, лишь усугубляли бурлящий ужас во мне. Дошло до того, что я просил Господа Бога помиловать своего товарища по несчастью, которого, казалось, раздирало тысяча демонов, мучая его в роковой агонии.

«Мог ли робот чувствовать боль? Думать, что он живой человек? Боятся за свою жизнь, как боится любой смертный, обреченный лишь на одну попытку в этом невероятно опасном мире, где смерть может поджидать тебя за каждым углом», – эти мысли клубились в моей голове, пока я был нежеланным свидетелем настоящей пытки.

Являлся ли Томас разумным или пустой игрушкой, железной марионеткой в чьих-то руках – такие вопросы еще долго были покрыты пеленой тайны, которые мне еще предстояло раскрыть.

Сам факт того, что робот, машина, имитация жизни может иметь самостоятельный интеллект – такая неоднозначная дилемма всплывала в моей голове еще не раз, пока я прибывал на «Глезе». Человечество, переступая эту черту, едва ощутимую возбужденным сознанием изобретателей, вновь обременило себя грехом, за который и должно было поплатиться незамедлительно. В народе, зачастую среди неверующих, часто сравнивали Господа Бога и Дьявола, проводя параллели между их коварными деяниями. Агностики и атеисты складывали легенды о том, что Творец погубил куда больше людей, чем Властелин Тьмы, которого верующие люди боялись куда сильнее, нежели Отца своего. В свою аргументацию они вкладывали как мифы о Великом Потопе, так и прочие сказания, изложенные в святой литературе. Что интересно заметить, Библией, как исконным писанием, зачастую больше владели не те, кто верил в Великого Творца, а те, кто всячески оспаривал его существование. Чем больше я прибывал здесь, тем быстрее меркла всяческая вера в высшую силу, трактуемую различными народами совершенно по-своему. Но, тем не менее, это вера – нескончаемые надежды на лучшее, без которых мне было не обойтись, переживая все невзгоды своего воистину тяжелого путешествия.

И теперь, переступив мнимую грань между дозволенным, люди теперь не только овладели корыстной властью над жизнью и смертью, продлевая ее искусственным путем, а так же породили расу, всячески превосходящую расу народа людского. Есть ли отличие между искусственным человеком и человеком от плоти и крови – я решил для себя уже давно, прежде чем начал кропотливую работу над собственным дневником памяти. Но порой эту грань между жизнью и ее качественным аналогом отличить гораздо труднее, чем это можно себе представить.

Время тянулось так, словно оно кружилось проклятым вихрем вокруг расправы над моим товарищем – Томасом Ванстом. Его крики, несчастные мольбы остановиться, помочь ему, навсегда сохранились темным пятном в моей памяти, отчетливо и бесповоротно. Они продолжались, казалось, бесконечно, пока неожиданно не смолкли. Когда голос Томаса утих, этот скрежет, гул металлических волокон, постепенно начал угасать, все пуще растворяясь во мраке. И пережидая некоторое время, с трудом переводя дыхание и набираясь смелости выглянуть наружу, я осмелился открыть дверцу.

Медленно подтолкнув ее вперед, дверца отворилась с немного поскрипывающими подлыми протяжными нотами, которые однозначно выдавали мое присутствие. Отнюдь не разум, а страх двигал мной. Все мои опасения мигом подтвердилось, когда я увидел то, что осталось от Томаса. Его непропорциональная голова, откинутая на несколько метров прочь от туловища, из которого еще больше торчали оголённые провода, была грубо оторвана и изувечена. А из его механической шеи, которая все еще поворачивалась в разные стороны, точно в мучительных судорогах, вытекала темная густая жидкость, следы которой уже были вполне знакомы мне. Как я уже писал ранее, эту черную субстанцию я обнаружил незадолго до знакомства с Томом. И вновь увидев ее, решил, что это машинное масло – своеобразная кровь этого робота, которая текла по его искусственным венам, снабжая конструкцию необходимым топливом.

Дверь, хоть и была сильно искорежена после штурма неизвестного создания, пытающегося проникнуть к нам с необузданной силой, вновь была захлопнута. Вид массивных ставней, как и самой дверной пластины, казались непоколебимыми. Пробраться через них или даже взломать не представлялось мне возможным. Существо обладало недюжинной мощью, сравнить которую мне было совершенно не с чем.

Все это время, пока я находился здесь, казалось бы с час, я пережил колоссальное потрясение до ужаса, который так и не отпускал меня ни на минуту. И я действительно удивлялся, как это я еще не упал в обморок. Я ведь совсем не молод.

Меня немного трясло от пережитого ужаса. Глаза нервно осматривались вокруг. Я чувствовал неровное и волнительное сердцебиение в своей грудной клетке. Вспомнив о наставлении Анны, девушки, которой удалось связаться со мной, я поспешил снять с Тома его браслет, задней мыслью считая это мародерством. Ознакомившись с моей историей, кто-то может посчитать меня жалким воришкой, но в свое оправдание скажу следующее: когда тобой двигает желание всячески продлить свою жизнь, а главное выжить – любой разумный человек (привет инстинкт самосохранения!) пойдет на все, лишь бы это осуществить.

Вскоре ловкими манипуляциями, перебирая магнитные заклепки, я смог отстегнуть этот гаджет, а после примерил его к своей руке. Размер браслета, некогда принадлежащего Томасу, регулировался с помощью кожаного широкого ремня, как на магнитах, так и на обычных застежках. Данное устройство, которое было рекомендовано неизвестной девушкой, вышедшей со мной на связь, прекрасно расположилось на моем левом предплечье. В длину оно было не больше десяти сантиметров, а в ширину около шести, едва превышая своими пропорциями ладонь крупного мужчины.

– И как работает эта штуковина? – выразил я свое недоумение, не в состоянии включить прибор.

Вскользь я бросил взгляд на искореженную дверную пластину, прежде чем умудрился плюхнуться в кресло за компьютерным столом, где немного перевел дыхание, напряженно разглядывая останки механического робота. Воспоминания о его предсмертном хрипе – муках, выраженных в душераздирающем крике, не давали мне покоя. Все-таки был ли разум Томаса – самосознанием? С какой-то стороны, необходимо понимать, что все мыслящие существа на этой планете определенно демонстрируют свою целеустремленность, осознавая окружающий мир, в котором они могут пребывать. Все животные в той или иной степени проявляют когнитивную функцию: они управляют своими психическими ресурсами, как восприятие или воздействие сознания. Каждое животное в ходе своего жизненного пути проявляет целостность и индивидуальность, а человечество и более – сознает само себя, как собственный безграничный разум, так и тело, ресурсы которого способны на многое. Наконец, все животные могут испытывать страдания или сопереживать страданиям других. И все эти доводы, упорядоченные догмы науки, в частности психологии, были связаны и с Томасом. Этот робот, как показалось мне, испытывал страдания, пытался осознать себя, хоть и делал это бесповоротно ошибочно, выдавая себя за несуществующую, казалось, личность.

Прошло несколько минут, прежде чем я смог придти в себя. Выход, как мне показалось в тот момент, из этого медицинского отсека был лишь один – туда, куда ушло это существо, монстр, не знающий пощады. И когда я подошел к механической двери, немного вдавленной внутрь, я не смог сообразить, как ее открыть. У нее не было ни ручек, ни задвижек, к которым я настолько привык, что не мог различить иные способы взаимодействия с подобным механизмом. Тогда я начал на ощупь обследовать эту дверь, время от времени прибывая во мраке. Лампа циклично меркла, оставляя меня в кромешной темноте небольшой период.

Опуская подробности бесчисленных попыток выбраться, следующее, что я предпринял, будучи узником этого помещения – попытки, лишь попытки выбить стекло, которое оказалось в разы крепче, чем я предполагал ранее. Сколько бы я не бился об него, всячески проклиная несуразное положение дел, результатов это не давало.

Время шло, а я все не мог додуматься о том, как же мне пройти дальше, пока не обнаружил рядом с дверью, буквально в полушаге, тусклый зеленый скан, похожий на считыватель штрих кодов, расположенный прямо на стеклянной стене. Над ним была небольшая инструкция, едва различимая наклейка, которую я тут же принялся изучать, вдаваясь во все детали. В ней было написано следующее:

«Внимание! Если ваш табельный браслет остался без питания, то Вам немедленно нужно подзарядить его. Каждый сектор нашего комплекса оборудован несколькими зарядными устройствами, которыми Вы обязаны воспользоваться незамедлительно. Для повышения уровня безопасности, двери на разных секторах открываются только при взаимодействии Вашего браслета со сканом. Не пытайтесь с помощью силы открыть двери. Не оставляйте детей без присмотра. Со всеми вопросами можете обратиться к инженерной станции номер пять.»

– Вот оно что… – выразил я вслух свои мысли. – Мне нужно зарядить этот браслет… – бурчал вполголоса я, констатируя данный факт.

Опираясь на инструкции, я незамедлительно принялся искать единственный возможный способ зарядить свое наручное устройство, которое, по моему первому впечатлению играло важнейшую роль во взаимодействии с местными механизмами, в том числе и дверными пластинами, преграждающие мой дальнейший путь. Выбраться наружу – первостепенная задача, которая воодушевляла меня, заставляя бороться с едкой скверной страха. Прежде всего, мне хотелось прильнуть в объятья своей супруги, рассказать касаемо всех ужасах пережитого кошмара. Как поживает Рината? Беспокоится ли она за меня? Объявила ли меня в розыск? Вопросы колко беспокоили меня, все пуще поторапливая.

Мой взгляд бегал по помещению в поисках необходимого, кочевал с одного неоднозначного объекта до другого, мимолетно изучая его, пока не остановился на небольшом красном шнуре, болтающегося у стены, за шкафчиками сотрудников. Данный провод был выделен яркой желто-красной лентой, вмиг привлекшей мое внимание. Бинго! В считанные секунды я приблизился к драгоценной находке. И когда я примерил этот провод к своему гаджету, подключая его в один из доступных разъемов, то на экране моего устройства вспыхнула красная батарея с надписью «Соединение установлено, идет зарядка». Надпись быстро пропала, и спустя мгновение экран переменил изображение, представляя мне начальное окно для использования данного гаджета. Благодаря яркому дисплею, даже в мгновения, когда освещение вновь померкло, я мог различить ближайшие ко мне объекты, как шнур, бетонную стену. Пока длилась зарядка, я пытался ознакомиться с управлением новоприобретенного устройства. Неожиданно мои холодные губы обронили еще одно непривычное словосочетание – последний военно-научный комплекс. Это были слова Томаса, что глубоко засели во мне. Что же это могло значить? Его слова, посыл его речи не сразу уселись в моем сознании, остепенившись только после пережитого шока. Искренне каясь перед читателем, я заявляю о своих наивных надеждах, о неразумных действиях и попытках отторгнуть истину происходящего, которая казалось злополучной сказкой. Я терялся в догадках, не в силах отличить реальность от вымысла, и все, что я мог решить для себя окончательно: желание выбраться как можно скорее. Моя семья, моя семья определенно ждет меня, – думалось мне.

Изучая электронное устройство на своей левой руке, я обнаружил на нем множество непонятных для меня приложений, предназначенных для своего бывшего владельца – инженерного робота. Когда я попытался открыть привычный браузер и выйти в интернет, то обнаружил полное отсутствие связи и включенных точек доступа на комплексе. Проблема моего поколения заключалось в том, что мы, наивные обитатели каменных джунглей, полностью зависающие от всех удобств современности, уже бессознательно опирались на, казалось бы, бесконечные ресурсы интернета, пользуясь им при любой возможной необходимости. А стоило это сокровищу иссякнуть, как это было теперь, то мы – мастера, настоящие профессионалы в поиске и обработке информации терялись в пучине своих мыслей и догадок, оставаясь без всякой возможности принять правильное решение.

Единственной полезной находкой, обнаруженной мною тогда, была встроенная карта «Глезе» и для удобства ознакомления с данной рукописью, я приложу копию к приложениям. Позже я неоднократно пытался составить подробную карту данной местности, вырисовывая ее до мельчайших деталей.