Читать онлайн
Элитарные игры осени

Владимир Невский
Элитарные игры осени

© Владимир Невский, 2018 г.

Глава первая

В тот сентябрь первый предвестник осени – мелкий холодный дождь с ветром – пришёл рано. Обитатели благодатного южного края и их гости сидели по домам или, слоняясь по набережной, с недоумением выглядывали из-под зонтиков и капюшонов. Редкие смельчаки залезали в море. Но они не доплывали даже до буйков и, выйдя из воды, бросались под навес ближайшего бара. Здесь можно было согреться местным коньяком, цена которого приводила в радостное изумление всех иногородних, особенно москвичей и заблудившихся иностранцев.

Дмитрий Алексеевич зонтов не любил. Правда, дочь ему как-то подарила французский зонтик, но привычка оказалась сильнее. Он выбрался в «город» утром, когда морось только начиналась. А когда пошёл настоящий дождь, то уже не было смысла возвращаться. Дом – на самой окраине; полчаса пешком от центра. Лучше переждать на берегу, поскольку, как гласит народная мудрость, ранний дождь до обеда.

Дмитрий Алексеевич завистливо посмотрел на компанию из трёх мужчин, окруживших бутылку коньяка, вздохнул и побрёл к центральной площади. Там находилось уютное кафе, где никогда не было сутолоки, и где можно было попробовать вино десяти сортов. Конечно, лучше бы коньячку, но дважды залеченная язва реагировала на него так, будто готовила третье пришествие.

Обычно он садился за дальний угловой столик, который был идеальным местом для одиночек. К сожалению, именно этот столик сегодня оказался занят. Там сидел, судя по пышной, но седой шевелюре, ровесник Дмитрия. Смотрел он только в свою рюмку, не поднимая головы и, вероятно, о чём-то размышляя.

Пришлось расположиться по соседству.

Странно, но именно здесь, в этом симпатичном и несуетном, – как, например, Сочи, – приморском городе он начал ощущать стойкую непреходящую грусть. С момента его приезда сюда прошло пять месяцев. Пять месяцев беззаботного курортного сезона, жаркой, иногда изматывающей погоды, постоянного мельтешения молодых, едва прикрытых яркой одежонкой дам, взгляды которых скользили по встречным прохожим и никогда не задерживались на нём… Пять месяцев назад он решительно перепрыгнул из зимы в лето, минуя весну, расставшись навсегда и с «севером», и с «востоком», помня каждый день о том, что болезни, полученные «там», не позволят ему ни наслаждаться жизнью, ни рассчитывать на такой отпущенный срок, когда можно планировать своё будущее, мечтать и надеяться.

Ни страха, ни сожалений.

Только грусть, обещающая не отпускать его до самого судного дня.

* * *

– Русские люди пьют водку, – раздался голос за спиной. Посетитель, угрюмо сидящий в углу, вдруг «ожил» и поднял взгляд на Дмитрия. Интонация его голоса казалась одновременно и угрожающей, и иронической, будто он ещё не решил, что делать: то ли лезть в драку, то ли обниматься.

– Я не русский, – не желая ввязываться в разговор, ответил Дмитрий.

Любитель водки пристально посмотрел на него, поднялся и, прихватив рюмку, вышел под навес. Там было ветрено и неуютно. «Интересно, за кого он меня принял, если предпочёл выйти на продуваемую веранду? – усмехнулся Дмитрий. – Впрочем, ясно, что не за татарина».

За окном внезапно просветлело. Вышло солнце, и лето мгновенно вернулось на улицы задремавшего города. Бывший сосед продолжал неподвижно сидеть за крохотным столиком. Капли воды, падавшие на него из дырки в навесе, на середине своего недолгого пути вспыхивали солнечными искрами. Дмитрий допил вино и, стараясь не раздражать «русофила», тихо выбрался наружу. Но уйти незамеченным ему не удалось.

– А вы ведь соврали! – Услышал он брошенные в спину слова.

– Разумеется, – не оборачиваясь, ответил Дмитрий.

– Я тоже, – с поразительным миролюбием произнёс «русофил». – Вы, верно, от избытка здоровья перешли на сухое вино?

– Ага, – ответил Дмитрий и наконец-то повернулся к незнакомцу. – Свою цистерну водки я уже выпил. Теперь принимаю только лёгкие напитки.

– Надо же! Какое совпадение! То есть, наоборот. Я всю жизнь пил коньяк и сухие вина, а теперь только водочку. Диабет, понимаете ли. И не только он.

– Вы бы хоть закусывали! – неожиданно для себя посочувствовал Дмитрий.

– Закусываю. Но сегодня неохота. Погода, что ли? Или настроение…

– Всему своё время. Дождь – это замечательно. И снег, когда он не в июне.

– Да снег-то здесь и не каждый январь. Разве только в горах. Впрочем, и тут есть своя прелесть. Захотелось в зиму – никаких проблем. Час на электричке – и играй в снежки. Нет, при всей моей любви к Москве здесь всё-таки лучше. Света зимой больше. Я в детстве хотел жить на берегу тёплого моря, но судьба решила иначе. Кстати, меня зовут Валериан Юрьевич. Здесь на отдыхе. Жару не люблю, поэтому отправляюсь в отпуск в начале осени. Сам москвич, причём до такой степени, что, когда появилась возможность переехать в Америку, отказался от заморского соблазна. Понял, что могу находиться либо в Москве, либо на погосте.

– Дмитрий Алексеевич. Переехал сюда минувшей весной. Полгода как на пенсии. Всю жизнь провёл «на северах».

– Шофёр? Лётчик?

– Геолог. Теперь уже бывший.

«Русофил» протянул руку.

– Бывших в вашей профессии не бывает, – с подчёркнутым уважением произнёс он. – А я вот кругом бывший. Бывший психолог, преподаватель вуза, консультант… кроме того, бывший муж и бывший любовник. Все мои ипостаси в прошлом.

– Кто же вы теперь?

– Во-первых, ещё не пенсионер. Во-вторых, изредка принимающий клиентов психолог. Живу – не шикую. Тайгу не люблю. Предпочитаю видеть зверей в клетках. Поэтому отдыхаю на южных морях. Кстати, вам часто попадались медведи?

– Раз двести. Не считал.

– Стреляли?

– Да, приходилось… когда нечего было жрать.

– То есть, вы их убили и съели?

– Да.

– Забавно… Знаете ли, мне приходилось встречаться с теми, кто убивал людей, а вот «медведеубийцы» пока не попадались.

– Ну и каково первое впечатление?

Валериан Юрьевич остановился. Глаза его заблестели.

– Есть идея! – слишком громко для сонного города провозгласил он. – Как я понимаю, денег у вас негусто, а квартиру, где вы сейчас живёте, приобрели дети?

– Дочь. Половина – её; половина – моя.

– Я предлагаю вам… стать… своего рода писателем.

– Какого рода? – оторопел Дмитрий. – Я, конечно, писал отчёты по государственной геологической съёмке. И даже, помнится, вставлял в них ненаучные слова «отнюдь», «однажды»…

– Во! То, что надо! – оборвал его Валериан Юрьевич. – Я сразу понял, что у вас есть литературный талант! Короче, напишите для меня две-три истории. У вас ведь опыт богатейший. Истории любые – смешные, грустные, мистические. О каких-то событиях, о людях, о путешествиях, о работе.

– Но зачем?

Валериан Юрьевич вздохнул и впервые за весь разговор опустил взгляд, который, как показалось Дмитрию, не «дошёл» до тротуара, а остановился где-то на уровне пальцев его правой руки.

– Видите ли, под занавес своей психологической карьеры я хочу подвести некоторые итоги. И мне интересен чужой опыт. Кроме того, я надеюсь, что ваши рассказы будут полезны моей падчерице. Она работает на телевидении и имеет шанс пробиться в элиту – стать телеведущей.

Дмитрий с интересом уставился на собеседника:

– Я готов согласиться, что психологу хоть какая-то польза от моих воспоминаний будет. Но зачем они телеведущей? Ну чисто теоретически?

– Так… там нужно постоянно держать в голове что-то интересное и оригинальное. На всякий случай.

– Сколько ей лет?

– Двадцать пять.

– А! Это уже кое-что. Не маленькая…

– Именно так, – довольно улыбнулся Валериан Юрьевич. – И денег получает больше, чем я в свои лучшие годы. Словом, платить буду из своего и её кармана.

Дмитрий задумался. Пока весь этот разговор казался ему игрой – не слишком весёлой, но и не серьёзной. То, что его предполагаемые рассказы, – их ведь ещё надо написать! – молодой московской телевизионщице – как козе баян, он уже понял. Стало быть, они нужны её отчиму. Но зачем?

– Я вижу, вы в раздумье, – нарушил молчание Валериан Юрьевич. – Поверьте, это не шутка. Чтобы вы не сомневались, я готов заплатить. И даже выдать аванс. Скажем, на неделю. Нет, дней на пять. Для начала. Ваша задача-минимум: хотя бы две-три страницы.

– Добро! – нерешительно ответил Дмитрий. – Только обойдёмся без авансов.

– Я так и знал! Сразу видно: не москвич.

Последняя, немного потрёпанная туча нехотя уползла на восток и, не желая насовсем покидать этот благодатный край, зацепилась за верхушки гор. Улицы наполнились людьми, спешившими на пляж.

Валериан Юрьевич загнул поочерёдно пять пальцев.

– Итак, через пять дней будет… вторник. Стало быть, во вторник, на этом месте, с одиннадцати до двенадцати и с двадцати до двадцати одного. О’кей?

Дмитрий кивнул головой. Ему внезапно захотелось побыть одному.

* * *

Домой он попал только к вечеру. Побродив больше часа по городу, Дмитрий сходил на пляж, искупался без особого удовольствия и пообедал в столовой. По дороге старался ни о чём не думать. Но уже в сумерках, едва переступив порог своей необустроенной квартиры, он сел за стол и закрыл глаза. Мысль о том, что надо оставить «что-то» после себя, посетила его впервые ещё лет пятнадцать назад. Неназойливая поначалу, в последние годы она превратилась в навязчивую идею с приступами хоть и лёгкой, но изнуряющей боли.

Может быть, именно эта просьба Валериана Юрьевича и есть то главное, что должно скрасить его последние годы и придать какой-то смысл финальному отрезку жизни?

Несколько минут он сидел неподвижно. Мысли путались. Во дворе кричали дети, одуревшие от первого, после долгих каникул, учебного дня. Наконец, солнце скрылось за морем. Дмитрий зажёг настольную лампу и неуверенно написал: «Дело было в…».

Да, не Толстой.

Как-никак, первый опыт.

Дело было в… хотя, какое это имеет значение? А значение имеет то, что кругом на десятки километров расстилалась заболоченная тундра с мелким кустарником. Местами попадались байджарахи – самые неэстетичные формы рельефа, с торчащими камнями в окружении грязи и льда. Время близилось к ночи. Ночь, разумеется, понятие условное; темноты в ней было столько же, сколько в декабрьский полдень в Ленинграде. Мы ждали возвращения одного из горняков, Михея, который отправился на охоту. Надо сказать, что охотился он не хуже, чем рыл канавы, и без добычи никогда не возвращался. Однако на этот раз он почему-то не спешил. Мы покричали хором на четыре стороны горизонта, затем даже пальнули в воздух из карабина.

Наконец, дождались. На фоне одноцветной сине-зелёной тундры нарисовалась фигура человека. Это был Михей. Но через несколько минут стало казаться, что это вроде бы не совсем он. Человек шёл, раскачиваясь из стороны в сторону, и при этом за его спиной полоскался странный чёрный плащ. Мы все выбрались из палаток и с недоумением и любопытством наблюдали за ним. Да, точно, Михей, но… Он брёл по тундре, проваливаясь в ямы с водой и нерастаявшим льдом. Шёл босиком. Длинные сапоги-болотники, которые издалека походили на развевающийся плащ, висели на его шее, связанные бечёвкой. При этом он ещё и глупо улыбался.

Я оказался первым, кто заподозрил что-то неладное в этой очевидной в своей безысходности картине. В сапогах что-то было. И, правда: Михей с прежней улыбочкой подошёл ко мне и, присев, освободился от своей ноши. Но сапоги не отпустил, а наоборот, бережно придерживал их за голенища.

В сапогах был спирт.

Как выяснилось, Михей уже собирался возвращаться в лагерь – впервые за последний год без добычи – и подумывал о том, как объяснить нам причины такого редкого казуса. Но судьба уберегла его от фиаско. Он наткнулся на бочку. Такие двухсотлитровые ёмкости попадались нередко. Почти все они были пустыми, но не всегда. Попадался авиационный бензин, попадалось техническое и даже растительное масло. А вот спирт – впервые. И чтобы донести свою радость до нас, Михей снял сапоги, залил туда спирт, повесил это добро на шею и босиком отправился в лагерь. Перед тем, как идти, принял сто грамм и залил их водой из ближайшей ямы.