Читать онлайн
Властелин
Властелин
Книга первая
И прочие услышат и убоятся
Глава первая
1
Никогда не знаешь, как быть с памятью. Мне она порой кажется похожей на старый наряд, последний раз надеванный тобой лет тридцать назад, а то и больше, и сейчас вдруг извлеченный из окутанных мраком глубин старого сундука, вскрытого в поисках чего-то совершенно другого. Держа этот наряд в вытянутой руке, с немалым удивлением его разглядывая, ты оторопело думаешь: что, я и в самом деле надевал такое – вызывающе-яркое, залихватски скроенное? Надевал, милый, надевал; только больше уже ты в него не влезешь, а если и подберешь живот до предела, то все равно не решишься показаться людям в таком виде. Так что единственное, что тебе остается, – это запихнуть его в самый дальний угол и продолжить охоту за тем, что тебе действительно нужно.
Вот так и с воспоминаниями. Когда они вдруг возникают по какой-то мне совершенно не понятной закономерности, я уже больше просто не верю, что когда-то, утонув, воскрес (ладно уж, будем называть вещи своими именами) командиром звездного экипажа в неимоверно отдаленном будущем, совершил две не очень-то простые дальние экспедиции, в ходе которых однажды ухитрился распылиться на атомы, снова воскреснуть и испытать любовь поочередно к двум женщинам, оказавшимся в конце концов одною и той же. С любовью, правда, сложнее: она продолжилась и здесь, на Земле, и продолжается сейчас – только вот ее, той женщины, больше нет со мною. И это, может быть, и есть причина того, что воспоминания причиняют боль и стараешься держать их на расстоянии; когда тебе скверно, лучше не окунаться в те времена, когда был (как теперь понимаешь) счастлив, потому что тем болезненнее будет возвращение в нынешний день.
Особенно если день этот, все наши дни оказываются такими сумасшедшими. Когда меняется все: география, психология, система ценностей, сами представления о жизни – да все меняется до полного неприятия. Чтобы жить в настоящем времени, надо держать ухо востро и как можно меньше отвлекаться от действительности, потому что возвращаться в нее каждый раз становится все труднее и рискуешь в один прекрасный миг вообще выпасть из современности – и тогда уже жить станет и вообще незачем.
Я старался держаться на плаву; в моем возрасте это куда труднее, чем в тридцати-или сорокалетнем. Надо было крутиться, и я крутился.
Это привело к тому, что в начале текущего года я почти случайно оказался в Мюнхене – по делам одного совместного предприятия, где я иногда подрабатываю; немецкая марка нынче стоит высоко. Прекрасный, богатый город, хотя жизнь в нем и дороговата, в особенности для нашего брата – всех тех, для кого марка не является родной и кто с детства привык разговаривать на невнятном языке рубля. Все свободное время – а его оставалось у меня немало – я проводил на улицах, а если быть совершенно откровенным, то в магазинах, которых на этих улицах полным-полно; не то, чтобы я сам много покупал, просто с удовольствием смотрел, как люди покупают всякие хорошие вещи, ухитряясь обходиться без таких фундаментальных понятий, как «дефицит» и «очередь». И вот однажды, ближе к вечеру, когда я выходил из филиала «Вулворта», что под землей, на станции метро «Карлстор», кто-то мягко взял меня за плечо. Я обернулся, движением бровей просигнализировав удивление. В ответ человек улыбнулся.
Я не сразу узнал его. В последний раз мы виделись давно, да и в совершенно других галактических широтах; минувшее время изменило нас, как преображает оно каждого – и, как правило, не к лучшему. Так что память моя сработала не сразу, и я успел спросить – по-немецки, разумеется:
– Чем могу служить?
– Не думал, капитан, – проговорил он, продолжая улыбаться, – что встречу тебя именно здесь. Я очень рад.
Только сейчас я сообразил наконец, с кем разговариваю.
– Уве-Йорген! – Я почувствовал, как искренняя радость разливается и по моим сосудам. – Старый черт! Я и понятия не имел, что ты записался в баварцы.
– Нет, – сказал Уве-Йорген. – Я тут проездом.
– Откуда и куда? Как ты вообще живешь, чем занимаешься? – Мы уже поднялись на поверхность и теперь неторопливо шли по направлению к Мариенплац.
– Просто сделал небольшую остановку по пути в Россию – так теперь называется твоя страна? У меня здесь родня. Не близкая, но, когда другой нет, выбирать не приходится.
– Это чудесно, что именно в Россию. Я как раз собираюсь домой. Поедем вместе?
– Нет, – отказался Рыцарь, чем немало меня огорчил. – Теперь я уже не поеду.
– Планы переменились? Или думаешь, что я тебе помешаю?
– Что ты, наоборот. Просто больше нет надобности ехать туда, раз уж я повстречал тебя здесь.
– Что за черт! Так значит, ты ко мне собирался?
– Ты соображаешь по-прежнему довольно быстро.
– Так… – произнес я медленно. – В таком случае я догадываюсь, откуда ты едешь.
– Мастер шлет тебе привет, – сказал он.
Может быть, он ожидал, что я обрадуюсь. Но у меня не получилось. На Мастера я был обижен – глубоко и всерьез. Пожалуй даже, обида – не то слово. Я посмотрел Уве-Йоргену в глаза – и встретил его грустный взгляд.
– Не надо, Ульдемир, – сказал он и даже поднял руку в предостерегающем жесте. – Не объясняй. Я знаю. И глубоко тебе сочувствую.
Но я уже не мог сдержаться.
– Когда он забрал ее, он отнял у меня все! Дьявол, он же понимал, что она для меня значит!
– Я знаю. И он знает. Но она была там очень нужна. И сейчас очень нужна. Весьма напряженные времена, Ульдемир. Кроме того, ты ведь не остался в полном одиночестве. Она родила тебе…
– Если бы не это, – буркнул я, – вряд ли ты застал бы меня в этом мире. Ладно, давай-ка самую малость помолчим.
Я остановился – как бы для того, чтобы полюбоваться выставленным в витрине набором кожаных чемоданов, объемом от атташе-кейса до сундука моей бабушки, но все – одного фасона. Этакая кожаная «матрешка», но отнюдь не бесполезная.
– Ты желаешь купить это? – спросил Рыцарь.
Мои желания тут роли не играли: комплект стоил не дешевле пристойного автомобиля. Однако я не успел объяснить это – да, пожалуй, все равно не стал бы. Не люблю выглядеть бедным родственником.
– Не покупай, – сказал Уве-Йорген. – Сделаешь это в другой раз. (Немцы все-таки страшно наивный народ и не понимают, что у нас, россиян, этого другого раза может и не быть: «Аэрофлот» опять задерет цену – и прощай, Макар, ноги озябли.) На этот случай чемоданы тебе не понадобятся, ибо ехать придется налегке.
– Налегке не получится, – сказал я. – Жаль, что ты раздумал съездить к нам: тогда понял бы, что наши не возвращаются из-за границы налегке. Мы очень заботимся о процветании вашей торговли. Иначе где вы возьмете деньги, чтобы помогать нам?
Кажется, Рыцарь не оценил моей иронии…
– О да, – сказал он, – я представляю себе. Однако ты поедешь не в Россию. Отнюдь.
Мы миновали еще с полдюжины витрин, прежде чем я ответил, собрав в кулак всю свою решимость:
– Никуда я не поеду. Я достаточно стар, чтобы оставаться самим собой вместо того, чтобы переселяться в черт знает чье тело и пускаться в разные авантюры.
– Нет, – возразил он, кажется, не очень удивившись моему отказу. – Перевоплощаться не понадобится. На этот раз ты сможешь остаться самим собой.
– На этот раз я останусь самим собой во всем, включая место пребывания. Что мне до неурядиц Вселенной, если у меня забрали… Но что толку повторять, если ты не желаешь понять.
– Я понимаю. – Он произнес это слово протяжно, чуть ли не нараспев. – И Мастер понимает, и Фермер, и весь экипаж. Но здесь играют роль два обстоятельства. Первое: в свое время ты дал слово эмиссара. Это, Ульдемир, то же самое, что воинская присяга. Освободить тебя от данного слова мог бы только Мастер. Но он не освобождает.
– Ах, милый Мастер! – сказал я. – Старый человеколюбец! Как он обо мне заботится! Ну, а каково же второе обстоятельство?
– Она тоже просит тебя об этом.
Я невольно согнул руку, чтобы убедиться, что сердце все так же тарахтит на своем месте: на миг мне почудилось, что оно куда-то провалилось.
– Ты видел ее? Говорил с ней?
– Ну, разумеется! Кем бы я был, если бы не повидался, не поговорил с нею, зная, что меня посылают, чтобы пригласить тебя.
– Ну рассказывай же! Как она там? Или ее уже послали куда-нибудь в очередное чертово пекло?
– Она была еще там. Ты ведь знаешь: после окончательного перехода дается какое-то время, чтобы человек мог привыкнуть к своему новому положению. Как она? Ну, ей, кажется, тоже не хватает тебя – и дочери, конечно же. Но извини, подробнее я расскажу как-нибудь в другой раз. Она просит – вот то, что тебе нужно знать сейчас.
– А ты не врешь, Рыцарь? – спросил я с подозрением. – Может быть, решил применить солдатскую хитрость?
Он, по-моему, обиделся всерьез.
– Одно из двух, Ульдемир: или «врешь», или «Рыцарь». Рыцари, как ты должен бы знать, не лгут. Если они рыцари. Не оскорбляй меня, будь добр.
– Извини, – проворчал я. – И все равно. Не хочу его видеть.
– Он понимает это. Почему бы иначе он послал меня? Приглашение можно было бы передать тебе и более простым способом. Но подумай хорошенько: если ты сейчас откажешься, что же ты скажешь ему – и ей – когда встретишься с ними?
– Если встречусь…
– А ты что – рассчитываешь на бессмертие в этом мире? Этого, как мне кажется, никто тебе не обещал… Ты ведь захочешь снова быть с нею – потом, когда здесь тебя уже не останется?
– Господи, что за идиотский вопрос!
– Так вот: она ждет тебя, и будет ждать столько, сколько потребуется. Но, по-моему, сейчас тебе еще рано уходить отсюда насовсем. Ты, собственно, и сам это сказал. Не так ли?
– Так, – признал я. – Хочется, чтобы дочка выросла при мне.
– Ну вот. А сейчас – только непродолжительная командировка. И надо, чтобы отправился именно ты. Я был готов взять все на себя. Но мне это не по силам.
– Почему?
– Потому, что условия, в которых придется работать, хотя и не копируют, но все же в определенном смысле походят на те, какие сейчас существуют в твоей стране. Так что твой опыт очень важен.
– О, конечно, – сказал я, пожав плечами. – Наша отработанная технология развала общества и государства…
– Ты смеешься совершенно напрасно.
– Что, еще где-нибудь социалистическая революция? Или перестройка? Или просто голод?
– Ты узнаешь все подробно, без этого тебя не выпустят.
– Послушай… – сказал я. – А может быть, Мастер позволит мне увидеться с нею – прямо сейчас?..
– Ну, я рад, что ты так быстро согласился, – сказал он.
– Ах, так? В таком случае, я еще поупрямлюсь.
– Уже некогда, – сказал Рыцарь. – Транспорт ждет.
– Что – прямо сейчас?
– Нет – после дождичка в четверг! (Я почувствовал, как Уве-Йорген надулся от гордости, уместно ввернув именно русскую поговорку.) Конечно же, сейчас.
– Нет, ну я не могу – прямо так, с места в карьер…
– Мой Бог, не надо простые вещи представлять сложными. Ну хорошо, чтобы ты пришел в себя – зайдем, посидим за кружкой-другой пива…
– Где?
– Да вот хотя бы здесь, – и он указал на дверь.
Кружка пива была бы кстати. Я кивнул. И мы вошли.
Но там была не пивная.
2
А в то же самое время…
Нет, не надо придавать слишком большого значения тому, что «в то же самое время». Великое множество событий происходит в любое то же самое время; время – как коммунальная квартира, где мы вынуждены сосуществовать с другими, потому что отдельных слишком мало. Так и со временем: оно одно, и его слишком мало на всех; и тем не менее все мы как-то в нем умещаемся. Кстати сказать, мы и не слишком уверены в том, что события, о которых сейчас пойдет речь, происходили именно в то самое время, что и описанные выше. С таким же успехом они могли произойти немного раньше или несколько позже. Важно то, что они произошли.
То для нас важно, что человек, сидевший в глубоком кресле подле низкого стола…
Тут опять приходится задержаться. Говоря «человек», мы имеем в виду существо, на первый взгляд похожее на вас или на меня. Детали могут и не совпадать. У себя на Земле мы точно так же подходим к определению встречающихся нам в изобилии, в общем похожих на нас созданий – хотя сколько среди них действительно людей, нам неведомо; может быть, не так уж и много («может быть» мы вставили из деликатности). Так что здесь и ниже термин «человек» мы просим понимать расширительно, как и многие другие часто употребляемые названия. Конечно, с научной точки зрения было бы предпочтительнее воспользоваться точным термином; однако приводить его без перевода, транскрибируя ассартское звучание этого слова, означало бы привнести в наш язык еще толику чужих корней, а нам очень хочется избежать этого, поскольку наш язык и так уже напоминает тот «пиджин-инглиш», на котором объясняются где-то в Океании (правда, там – лишь с приезжими, мы же – и между собой уже). Так что хотя «зарт» звучит совсем неплохо, мы все же воспользуемся словом «человек», ручаясь за совершенную точность перевода.