Читать онлайн
Начало исхода. Сборник рассказов

Начало исхода
Сборник рассказов

Егор Сандырев

Оформление обложки Яна Юрьевна Колесникова

© Егор Сандырев, 2019

ISBN 978-5-0050-6044-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1. Были и легенды

История Африкана Петровича

(идея Коцуба О. С.)

После случившегося Африкан Петрович зарекся впредь заниматься всякой ерундой и забросил все попавшиеся на его не слишком-то и тернистом жизненном пути книжки куда подальше. А началось-то все с сущего пустяка: кто-то пустил по городу шутку-байку, что Гайдар оставил завещание, согласно которого памятник его надлежало разломать и забрать оттуда спрятанный там клад. «12 стульев» отдыхает. Через месяц в городе из трех имеющихся памятников Гайдару уцелел только один, да и то лишь потому, что находился под охраной во дворе администрации. Под него тоже подкапывались, но ломать не дали. Зато под шумок досталось еще пяти другим памятникам Ленина. Ушлый народ разбираться не особо спешил, а потому ломать, так ломать! Разворотили в куски несколько постаментов и, естественно, ничего не нашли. За исключением Африкана Петровича. Тому вечно везло в жизни. Сначала повезло с веселыми родителями, которые не иначе, как в жесточайшем подпитии дали совершенно исключительное имя – Африкан. Потом повезло уже позднее, когда досталась ему, такая же, как и он, не от мира сего жена – Радия Лаврентьевна. По иронии судьбы женушка была обладателем просто шикарной фамилии главного советского НКВДэшника Берии. Африкан, явно завидуя, так как своей фамилией с несолидным звучанием – Сисичков, похвастать не мог, через полгода совместного времяпровождения с женой тоже стал Берией. Так вот, как было сказано, и раньше ему везло, то и сейчас несказанно повезло. Возвращаясь, как обычно, в пятницу вечером с работы, Африкан Петрович неожиданно заметил, что стоявший в гордом одиночестве в углу аллеи бюст В. И. Ленину разбит в пух и прах, а постамент, на котором когда-то гордо восседал гипсовый профиль вождя мирового пролетариата, был выворочен из земли и разбит.

«Вот, ироды! – грустно возмутился Африкан Петрович и подошел к поруганному памятнику. – Лысого-то, за что обидели?»

Горестно повздыхав, Африкан Петрович вспомнил, как во времена своей не слишком давней юности, водили сюда его со всем классом гуртом и посвящали в пионеры. Пионер из него, естественно, был никакущий, а уж, по мнению председателя пионерской дружины, так вообще Африкан есть ни кто иной, как предатель родины и враг народа, и в разведку с ним идти никто не согласился бы. Африкан Петрович не сильно на врага и предателя обижался, но вот за разведку был особенно расстроен. Это сколько же воплей и все из-за того, что гладить галстук каждый день было что-то очень уж лень?

Вот теперь стоял и вздыхал Африкан Петрович на груду камней, сваленных на месте былого памятника. Сколько бы он там вздыхал, то и самому богу неизвестно, но в какой-то момент отвлек его от грустных мыслей кусок от разбитого постамента, что приходился до его разрушения явно на подземную, закопанную часть. Интерес был вызван не просто так. На одной из граней отбитого куска постамента значились совершенно непонятные знаки и цифры. Очень заинтересованный Африкан Петрович потянувшись, достал из груды камней заинтересовавший его кусок и рассмотрел его повнимательней. На ровной потемневшей от земли грани были выбиты, следующие таинственные знаки: «Л.18.п 9». Надо отметить, что Африкан Петрович был не слишком любознательным, но тут его просто пробрало, от внезапно возникшей мысли о том, что цифры эти не что иное, как тайный шифр, которые глупые людишки-кладоискатели искали-искали, да просмотрели. Сокровище, оказалось, не просто зарыто под памятником, а где-то спрятано. В памятнике же, как домысливал, широко шагая домой, Африкан Петрович, спрятан ключ к поиску настоящего сокровища.

К слову сказать, ключ оказался странным и непонятным. До самой ночи наш счастливчик крутил обломок памятника, пытаясь хоть как-то понять с чего же начинать поиски, но все было тщетно. Уже засыпая, Африкан, пихая в бок жену, чтоб подвинулась на, в принципе, широкой кровати, даже лизнул камень. Ничего и тогда не произошло. Разом охладев к куску постамента, он выбросил его куда подальше и уснул. Снилась ему обычная белиберда, но под утро, совершенно не понять к чему, явилось ему, что стоит он пионером у того самого памятника на коленях, а ему по башке его больной лупит, что есть мочи, своим томиком сочинений сам великий Ленин.

– Батюшки! – среди ночи радостно взбрыкнул ногами, просыпаясь Африкан Петрович. – Да вот же оно! – и пошел плясать по скрипучему полу так рьяно, что спящая, как убитая его несравненная Радия Лаврентьевна, особо яростно и громко всхрапнув, вперила в него свои маслянистые круглые глазенки и минуту, не меньше, пристально его разглядывала, после чего, даже удивленно бросила:

– Ты чевой-т, халера, распрыгалси тута? – и перевернувшись на другой бок, бросила уже засыпая, – Спи, давай, кладоискатель хренов!

Уже засыпая, Африкан Петрович подумал, что завтра все изменится и жена, пусть и не сразу, а признает его интеллект. К слову сказать, интеллекта у него хватало, раз Африкан Петрович додумался до того, что «Л.18. п.9» это не что иное, как восемнадцатый том собраний сочинений Ленина. А вот с «п.9» возникли определенные трудности, так как параграфов в сочинениях этих Африкан не помнил, а Интернет на этот месяц был не оплачен. Пришлось идти в библиотеку. После того, как он озвучил свой запрос, даже старенькая библиотекарша, помнившая не то что Сталина, а с самим Кировым еще за руку здоровавшаяся, всерьез усомнилась в нормальности Африкана Петровича. И было с чего, так как последний раз интересовался сочинениями какой-то парторг завода, что обронил в качестве закладки еще при советах в одном из томов десятку и потом лет двадцать назад ее пытался найти. Однако, бабульке было не привыкать ко всяким чудикам, а потому том она принесла, а попутно дала весьма дельный совет о том, что п.9 в сочинений это, возможно, девятое предисловие к восемнадцатому тому.

Не сильно надеясь, Африкан развернул на предисловии том и оттуда выпала затерявшаяся «парторговская» еще десятка.

– Вот она, миленькая! – радостно всплеснула ручонками бабулька и ухватилась за красненькую бумажку. – Сколько ее разыскивал-то парторг, а она вон где! Жалко только, – невесело вздохнула тут же бабушка, – что не деньги это нынче, а так… пшик. Да еще и испорченная.

– Па-азвольте! – выхватил исписанную какими-то полувыцветшими каракулями у нее десятирублевую купюру Африкан Петрович. – Не вы нашли, не вам и сокровище делить!

– Сокровище? – неожиданно мелко рассмеялась бабулька. – Это раньше на нее можно было вдвоем в самом дорогом ресторане Москвы отобедать. А сейчас такое сокровище лишь на растопку пойдет. Да и то сомневаюсь. А впрочем, – нахмурилась бабулька, – забирайте!

Африкан Петрович, не веря своему счастью, схватил том сочинений и бросился к ближайшему читальному столу. Нужно было наконец-то узнать. Что это за девятое предисловие такое. То, что наводка была правильной, подтвердила мятая десятка, на лицевой стороне которой, прямо напротив профиля Ленина было коряво выведено: «Бога нет, а впрочем…» И ниже в самом углу было нацарапано: «батюшка Илларион, отпеваю!»

Для Африкана было и так все ясно, что разгадку искать нужно у протодьякона местного и единственного монастыря отца Иллариона, но он не поленился заглянуть в предисловие к восемнадцатому тому.

«Не может быть, чтоб ничего там не было!» – усиленно размышлял над томом отчего-то вспотевший Африкан Петрович, – «Слишком много совпадений. Просто быть такого не может!»

Тут надо отметить, что сегодня нашему кладоискателю не иначе, как сам черт ворожил. Потому как первое на что упал взгляд в этом самом предисловии звучало так: «…что русский народ „потерял бога“ и задача заключается в том, чтобы „найти“ его».

– Батюшки-светы, – воскликнул, вконец поверивший в свою счастливую звезду Африкан Петрович, – это оно, это оно, братцы!

– А позвольте полюбопытствовать, – неожиданно объявилась сзади кладоискателя старушка-библиотекарша, – чего это вы там кричите?

– Бабуля, я богат! – скакал просто от счастья Африкан Петрович вокруг стола с книгой. – Так богат, что вам и не снилось!

– Вот уж не знала, что отсутствие мозгов, нынче за богатство почитают. – Хмыкнула старушка и отошла.

– И в самом деле! – пробормотал уже Африкан Петрович, – А чего это я распетушился-то? Ишь, богач нашелся! Еще неизвестно, что там, в монастыре, а я тут раскричался на всю Ивановскую.

Быстро сдав книгу обратно старушке, Африкан Петрович уже нигде не задерживаясь, бросился напрямую в монастырь. Такой шанс выпадал явно один на миллион, и упускать его ну никак не хотелось. Потому то, когда отец Илларион увидел вконец измученного и запаренного от быстрого бега кладоискателя, он только и молвил:

– Эка тебя несет нечистая-то! Аж лиловый весь. Отдышись, сын мой!

– Некогда, батюшка! – просипел на исходе сил Африкан Петрович и упал ему в ноги. – Пить дай!

– Вот орясина глупая! – Присмотрелся к Африкану повнимательней протодьякон. – Эй, кто там есть, – оглянулся он на служек, – принесите отроку испить. Да и мне тоже, горло промочить тащите. – уже несколько не так твердо и уверенно добавил Илларион.

Непременно нужно сделать отвлечение на тему того, что в монастырь Илларион попал не абы как, а по серьезной протекции дальнего родственника, который видя, как спивается родня, надоумил его, подастся в духовенство, где горячительных напитков, вроде как, не бывает. Однако это оказалось не совсем так, ибо закладывал пусть не за галстук, а за панагию теперь отец Илларион и здесь изрядно, что, впрочем, никак на служении Богу не сказывалось. Вот и сейчас, лишь услышав, что кто-то желает промочить горло, решил Илларион, что не пора бы и ему причаститься горячительного напитка, так как воздерживался он уже порядочно, а тут и собутыльник объявился. Монастырская братия народ был не слишком крепкий на предмет выпивки и после того, как поспивалась добрая половина, то решил протодьякон с монахами больше не пить. А тут, наконец-то, Африкан Петрович подвернулся.

– Садись и пей, сын мой! – властным басом молвил отец Илларион разом как-то присмиревшему посетителю. – В ногах правды нет.

– Вопрос есть, батюшка… – хотел было спросить Африкан Петрович.

– После, после спросишь! – категорично молвил отец Илларион, разливая кагор по стаканам. – Все наши метания и вопросы от неопределенности, а чтоб утвердиться в этом мире, нужно испить благословенного напитка. – Благословляю! – Разом мазанул крест-накрест троеперстием по бутылке протодьякон и в полный мах запрокинул весь стакан в глотку. В нутре отца Иллариона что-то зашумело и даже булькнуло, но в принципе, все прошло просто отлично, да так, что тот даже не поморщился.

– Талант! – кивнул сам себе Африкан Петрович и присоединился к святому отцу. Через полтора часа они уже сидели в обнимку, рассуждая о сущности бытия во вселенной. И было уже Африкану Петровичу не до сокровищ, так как обсуждались такие широкие материи, что только держись, но отец Илларион сам вернул все на круги своя, задав неожиданно среди рассуждения о инопланетянах и Боге, вопрос:

– А ты чего это ко мне пришел-то?

– А-а-а, – сфокусировал не слишком осмысленный взгляд кладоискатель на протодьяконе, – клад ищу!

– Клад? – пожевал губами отец Илларион и бросил, – А зачем тебе клад?

– Ты что? – разом возмутился будущий миллионер. – Богатство – не волк, и… – Африкан Петрович явно теряя мысль, гениально закончил, – и это самое!

– Ну, коли так, – важно посмотрел на него сверху вниз протодьякон и, оглянувшись по сторонам, продолжил, – то слушай сюда, орясина. Когда еще этот монастырь строили в 16 веке, то понабрали зодчих разных со всех концов света. Чего уж греха таить, решило церковное начальство сэкономить на строителях, да и понабрало таких темных личностей, что только держись. Были там и русские, и немцы, и татары, а среди прочих и персы затесались. Так вот те, дабы крепость стен была вечной, замешали-то раствор с глиной на кирпичи которая, не просто на воде, а на крови людской. И наговор положили, что когда время придет, встанут все те, кто кровь дал из могил и мзду возьмут за страдания свои. А мзда та не просто смерть, а злато, что спрятали строители под фундаментом монастыря.

– И ты мне так все и отдашь? – изумился такому рассказу Африкан Петрович.

– А на что мне это все? – резонно заметил протодьякон. – Все, что нужно, мне бог дал, о ином и не мечтаю. А тебе-то нужней будет.

– Это верно! – разом уверовал в бескорыстие святого отца кладоискатель и тут же перешел к делу. – А копать где?

– Да пошли, покажу, – мутновато поглядел на него отец Илларион и, взяв за шкирку счастливого кладоискателя, поволок его во двор. Там тоже не стал тянуть кота за хвост, а всучив лопату, указал, где и как, собственно рыть. – Все что ни отроешь, твое будет! – На прощание посулил ему отец Илларион, уходя.

– Отец Илларион, – подскочил уже у самых дверей монастыря к протодьякону один из монашков, – вы зачем там человека копать заставили? Там же канализация наша!

– Знаю, отрок! – важно молвил протодьякон. – Все знаю. Да только забилась она. Вот пусть человече этот и посмотрит что там к чему.

Африкан Петрович, не зная еще своего счастья, копал все глубже и глубже. Сил ему прибавляла надпись на одном из камней фундамента, на которой было полу выцветшей краской намалевано: «Л.18. п.1—9.».

– Это оно! – радостно восклицал Африкан Петрович, зарываясь уже по пояс и в предвкушении несметных богатств, особенно сильно замахнувшись, воткнул лопату немного вбок, пытаясь подровнять яму, авось чего не заметил. Тут же что-то затрещав, отвалилось с комьями земли и ударилось о ногу кладоискателя. И свет померк. Ушел и звук, оставив лишь звенящую пустоту. Мир вокруг как то разом преобразился из объемного в линейно-плоский и пугающе пустой. «Вот это поворо-от!» – протянул удивленно Африкан Петрович и призадумался, – А что, собственно, произошло?». Ответом было молчание. Хорошо хоть свет начал пусть и не сразу, но возвращаться. С необъятного черного неба посыпались искры, что смыли полосами черноту, оставив лишь полумрак и стену монастыря, около которой наш кладоискатель и лежал. Что-то разом расхотелось ему искать клады, да и обстановка неизвестности, надо признать, настораживала, а потому припустил Африкан Петрович куда подальше от монастыря, наплевав на богатство и славу, а заодно и на жену, которую хотелось удивить. Вот только чем больше бежал, тем больше становилось непонятного. Людей, как это ни странно, для субботнего вечера, не было. Улицы были пустыми. Не было ни машин, ни животных, не было и самого смога промышленного города, к которому с пеленок еще привык Африкан Петрович. Был только ветер и глухие, пустынные улицы с безликими, казавшимися непохожими домами. Самое неприятное, что ветер усиливался. Если в начале он булл лишь легким дуновением, то сейчас, явно набирая обороты, он переходил в сильные порывы. «Надо бежать домой! – решил наконец-то Африкан Петрович. – На улице торчать не стоит. Особенно, если дождь собирается». И он побежал, но странное дело, чем больше он бежал, тем ближе он становился к монастырю, который как назло маячил все так же за спиной. «Что за черт!? – воскликнул изумленно кладоискатель, в пятый раз, сворачивая на другую улицу и неизменно попадая к выходу из монастыря. – Я попаду домой или нет?»

Но домой он не попал ни сейчас, ни через десять минут, ни через час. А ветер все усиливался. Мимо проносились уже какие-то доски, обрывки проводов и горы мусора, что поднималось вверх, в небо шквальным, пронизывающим ветром. Ничего не оставалось делать, как прятаться в монастыре. А куда же еще? Вот только ждал там Африкана Петровича очень неожиданный сюрприз. Прямо на его глазах, покачнулись кресты сразу у нескольких монастырских склепов и встали из древних могил давно усопшие старцы.

– Душно мне! – страшно закричал самый страшный скелет с кривыми клыками вместо зубов. – Пусти меня!

– Освободи души наши, странник! – Вопили, размахивая страшными когтями, другие восставшие и шагали за Африканом Петровичем.

– Не бросай нас! – Кричали совсем уж мерзкие, по-видимому, недавно усопшие, монахи, что еще не освободились от плоти, и ползли за пятившимся к дверям кладоискателем, хватая его за штаны.

– Боже, – взмолился, изнемогая от нахлынувшего страха Африкан Петрович, – не дай сгинуть так!

И тут дверь позади него открылась, и он ввалился в помещение звонницы. На стуле, прямо по центру, сидел отец Илларион, вот только всякий знающий протодьякона вряд ли узнал теперь его. На отце Илларионе были одеты нестерпимо сияющие одежды, все покрытые косыми крестами с тремя кругами меж верхних концов. А вот лицо было, как будто, не его. Изможденное, покрытое лиловыми пятнами блеклое ничем не выразительное лицо мертвеца. Лишь глаза еще были живыми, серыми бусинами пялились теперь они на вошедшего.

– Что происходит? – сходу заорал Африкан Петрович на протодьякона. – Ты чего мне там подмешал, пень старый, в кагор?

– Не о том печалишься, сын мой… – тяжко вздохнул отец Илларион и поднял руку.

– Матерь божья! – шарахнулся к двери обратно Африкан Петрович. Да и было с чего пугаться. Вместо кисти была клешня.

– Ну, чего задергался-то? – как ни в чем не бывало, поинтересовался святой отец. – Не того боишься, отрок.

– Да куда уж страшнее-то! – усомнился таким словам Африкан Петрович. – Это где это видано, чтоб поп и с клешнями? Эдак и хвосту чертовскому у вас не удивишься.

– Ты отрок не о том думаешь! – ухмыльнулся, но все так же блекло отец Илларион. – Тебя не руки мои должны интересовать, а место где ты находишься.

– А что с ним не так? – пожал плечами Африкан Петрович. – Монастырь, как монастырь. Только после кагора уйти из него не могу чего-то. Ноги несут обратно.

– А и не уйдешь! – неожиданно выдал святой отец. – Потому как кромешник ты. А кромешникам исход един – небытие.

– То есть как так? – ничего не понял бедный кладоискатель. – Это как это не уйду никуда. И… кто я?

– Кромешник, – все так же спокойно заявил святой отец, – человек чья душа ни попала, ни в рай, ни в ад.

– То есть помер я, что ли? – дошло, наконец-то, до Африкана Петровича.

– Помер-то, помер, да не совсем. Тело твое живет, а вот душа уже здесь. Потому и кромешник, что душу пока забрать не могут. Самое поганое, что, таких как ты много и богу не нравится, когда размеренный порядок ломается, вот и придумал он кидать вас в Срединный мир.

– Куда? – вытаращился на него совсем обомлевший от услышанного Африкан Петрович.

– А черт его знает куда! – иронично пояснил отец Илларион. – У славян звали это место Пеклом, у скандинавов Муспульхеймом, у ацтеков Тринадцатым небом. Все народы нашли название этому месту. Я же назвал это небытием.

– Почему?

– Видимо потому, что мы торчим теперь между будущим и прошлым, между адом и раем, между миром богов и миром живых. Мы не нужны ни одному из этих миров. Они нас боятся. А знаешь, что происходит с тем, чего боятся? – отец Илларион криво усмехнулся. – Его уничтожают, – и тут же бросил, ткнув клешней в сторону потемневшего резко окна. – Посмотри, что там творится! Это ли не небытие?

За окном творилось страшное. Огромная толпа восставших мертвецов лезла друг на друга, образуя высокую гору в попытке дотянуться до разом опустившегося близкого неба. Они рвали в куски друг друга, пытаясь вырваться из объятий таких же монстров, как и они лишь бы подняться повыше. Но на самый верх, к небу, вылезти не получалось, так как на земле бушевал уже настоящий ураган.

– Что они делают? – оторвался кое-как от ужасной картины Африкан Петрович и поежился.

– Пытаются спастись… – пожал плечами святой отец. – Они хоть и мертвы, но восстали, ибо время их пришло и сегодня этот мир, как сотни и миллионы раз до этого будет очищен.

– То есть, как это… очищен?

– Очень просто. Все то, что случайно попадает в Срединный мир, через десять лет всегда стирается. Можешь это как угодно называть, но через полчаса всего этого, что ты видишь вокруг, не будет. Как, собственно, не будет и тебя.

В подтверждение его слов за стенами звонницы разверзся, кажется, настоящий ад. Ураган посрывал крыши с домов и теперь расшатывал и ломал их стены, превращая все окружающее в труху, что поднимаясь кверху порывами ветров, образовывала громадную воронку.

– Но я не хочу так… – промямлил Африкан Петрович. – Я не думал, что все будет так. Нам же долбили в головы, что после смерти ты попадешь пусть и не в рай, но в аду хотя бы БУДЕШЬ! А теперь что, получается, меня не станет? Как? Совсем?

– Уже поздно что-то решать! – усмехнулся отец Илларион, глядя на то, как ураган вскрыл звонницу, как карточный домик и, сорвав стены с фундамента, зашвырнул ее высоко в небо, где она тут же разлетелась в куски. – Конец близок, отрок! – уставился на ставшее внезапно багровым небо святой отец. – Прими все, как должное.

– Нет! – заорал побелевший от ужаса Африкан Петрович и бросился к горе мертвецов, что пытались спастись. – Нет, я не они. Я спасусь, – кричал он и полз, оскальзываясь все выше и выше по шевелящейся массе восставших мертвецов, страшась только одного – падения вниз. Он знал, что тогда он уже не встанет. Новые мертвецы уже по нему полезут вверх, спасая свою душу. А потому он очень старался и когда он дополз и ощутил, что выше уже ничего и никого нет, он поднял глаза. Прямо над ним, на расстоянии вытянутой руки была кирпичная стена.

– Что? Стена? – даже не удивился он, а просто констатировал факт. Осталось только протянуть руку и спастись. Но спасаться было, кажется, некуда.

Вместо эпилога

– Отец Илларион! – громко вопя, прибежал в келью к протодьякону молодой монах. – Беда!

– Что случилось? – яростно зевая и болея головой, уперся тяжелым взглядом святой отец в монаха.

– Человек в канализации пропал!

– Как пропал? – не понял, даже, святой отец. – Утонул что ли?

– Нет, пропал. Он даже не докопал до нее.

Когда они прибежали на место, там уже стояла вся братия и смотрела на обуглившуюся яму, в которой остались лишь ботинки пропавшего Африкана Петровича. Отец Илларион мельком взглянул на кабель, что был перерублен лопатой, который свисал с краю ямы, оплавившись в лепешку, но не он же стал причиной? Протодьякон посчитал за лучшее закопать тут же яму, а монахам строго-настрого посоветовал забыть о случившимся. И они забыли. Забыл все и Африкан Петрович. Он все так же терпеть не мог читать дурные толстые книжки, но любил ковыряться в пыльных шкафах. Только на краю города временами в квартире, где вдовствовала Радия Лаврентьевна сами по себе падали книги и открывались сами все шкафы. А так все осталось по-старому.

29.06.2016 г.

Космограф

(Дмитрию Колесникову, посвящается…)

«Я, Федор Карачаров, последний выживший из блокпоста №18. Еще месяц назад нас было пять и была идея спасения. Теперь ее нет. Как нет этих пяти человек попавших под луч космографа. Никола Тесла ошибся. Электрические разряды переменной частоты изменяют не пространство… Хотя нет, не так…» – На этом от старой пожелтевшей газеты, датированной маем 2025 года оторвался невысокий, но плотно сбитый, заросший грязно-серыми волосами, свалявшимися в сальные ужасные колтуны мужчина с молодым, но землистого цвета лицом человека, которому можно дать как восемнадцать, так и все пятьдесят лет. Одет он был в мышиного цвета армейское обмундирование, помнившее, судя по фасону, как бы еще не развеселые времена начала 90-х годов, когда, в ожидании неминуемого краха с армейских складов налево пошло залежавшиеся, пропахшие гнилью и плесенью, сыпавшееся мышиным пометом такое обмундирование, под которое еще, наверное, род войск даже не придумали. Однако этого парня (будем его звать все же так, за неимением возможности знать возраст), видимо, меньше всего беспокоил вопрос по своей не слишком-то презентабельной внешности, так как занят он был, судя, по обильному поту, что прошиб его насквозь, очень даже нешуточным делом. Старательно слюнявя химический карандаш, парень, бормоча что-то себе под нос, выводил корявые, но твердые буквы промеж полу выцветших строк никому уже не нужных колонок о последних сообщений с фронтов Второй Гражданской войны.

Покрутив в сомнении огрызком карандаша, парень, смачно сплюнув, зашвырнул его куда-то в угол и полез спать на койку. Благо их после последнего нападения Мародеров стало пруд – пруди, по той простой причине, что их владельцы отправились не к праотцам, как следовало бы ожидать после насильственной смерти, а в пищеварительную систему этих самых уродов из клана Вилли Мардера, переименованных не слишком-то разбирающихся в словесных оборотах смешанными частями Юго-восточной директории в «мародеров». Вообще кланов после Второй Гражданской хватало. Все те, кто выжили после последней бойни у Припяти и Астаны, разбрелись кто куда, напрочь позабыв о причинах и условиях той сногсшибательной несуразности под названием Гражданская. Сам Федор застал по своему малолетству только самый конец этой войны, но и его здорово изволохало в штурме Иркутска, а при отступлении из Будапешта, добросердечные американцы так здорово нашпиговали ему ногу шрапнелью, что оставалось только удивляться, как он еще не остался без одной из своих конечностей. Дурак был. Лез на рожон, никого не слушая. Погерйоствовать по молодости, видите ли, надумал. Да и что там говорить, было то ему тогда всего 17 лет! Пацан совсем. В былые времена еще в школе бы доучивался, а он уже воевал и отличался. И восемнадцать он уже младший лейтенант. А в девятнадцать – капитан и кавалер девяти наград, половина из которых иностранные, раздаваемых в последний год войны всем кому ни попадя в таких объемах, что вся ценность и престижность этих наград улетучилась на нет, превратив их в некое подобие детских значков, которыми обвешивались иные идиоты. Тем не менее, Федор считал себя счастливчиком. Выжить в войне, да еще, такой как Гражданская, и выбраться относительно целым домой – большое дело, которое многим миллионам его соотечественникам и союзникам оказалось не под силу. Вторая Гражданская… Вторая именно потому, что была первая. Все с этой самой первой и началось. Это произошло в 2017 году. Началось все с того, что в Северной Корее, доживавшей на тот момент последние деньки – американцы додавили-таки Ким Чен Ына на подписание манифеста о вхождении Северной Кореи в состав Южной, правда с сохранением кое-какой автономии, группа корейских военных, плюнув на все, разбив вдребезги охранный полк «морских котиков», пробилась в штаб ракетных войск и обрушила на Соединенные Штаты весь свой запас ядерного оружия, которого на тот момент было не ахти как много, компания по разоружению «великого корейского кормчего» дала-таки свои последствия, но достаточного, чтоб более половины штатов в течении часа превратились в месиво бушующего огня и песчаного смерча, в который превратилось все живое и неживое, что попало под разнос корейских ракет. Пока страны были в оцепенении от произошедшего, пока разом размякшие мозги правителей всех государств, стран, республик, владений, пытались что-то понять, мир накрыл слой пепла доходящего в иных местах до пояса. Солнца не было ровно год. Но на него никто и не обращал уже внимания. Американцы не остались в долгу и раскатали ракетами под шумок не только Корею, но и половину Китая, сильно уж зарвавшегося и пробившегося в последние годы в самые влиятельные страны мира. Тут-то все и началось. За Китай выступили русские, за американцев все ООН, вскорости распавшееся на отдельные блоки, что перешли в противоборствующие стороны. В общем – вскоре весь мир воевал. Навоевали так не слабо, что к моменту, когда у противоборствующих сторон не осталось уже не сил ни, собственно, ни средств для продолжения войны, на земле из семимиллиардного населения осталось только три. Самое удивительное, что люди не задумались над тем, сколько погибло их собратьев. Куда там?!!! Все принялись, чуть ли не с остервенением подсчитывать итоги этой дурацкой войны, хвастая напропалую друг перед другом своими трофеями. Народ разом как то потерял человеческое лицо, став бездушной машиной, спекулирующей на всем чем только можно. Президенты, из тех, что выжили, и хоть как то уцелели, пускали в международные телеэфиры трансляции с колоннами военнопленных, горами разнообразнейшего барахла, среди которого высились груды знамен давным-давно истлевших безвестных полков. И все восторгались, напрочь забыв, что где то еще горят города, взрываются, рушатся дома и заводы, все еще умирают люди. Та война была странной и безжалостной. И бесполезной. Самой бесполезной из всех, что человечество до этого вела. Ни одна из стран не приобрела себе ничего существенного более того, чем она потеряла. Так что всеобщее веселье было не очень-то искренним. За исключением лишь, наверное, России. Так уж получилось, что ядерные заряды прошли, слава богу, мимо нее и большинство россиян избежало ядерных последствий. Мало того! Сбылась мечта идиотов. На одном только гоноре и амбициях, три русских корпуса, спешно десантированные через Тихий океан, штурмом взяли Вашингтон, и безвестный пехотный лейтенант Михаил Александрович Карачаров водрузил одним из первых знамя победы на Белом Доме. Отец Федора сразу стал национальным героем и идолом государства, на которого молились, как господу Богу, напрочь забывая, что тот был простым пехотным лейтенантом и богом от него и не пахло. Единственное, что помнил о нем Федор, так это воскресные порки ремнем, во имя божественного, видимо, откровения и далеко не божественные загулы, устраиваемые покойным уже батенькой по каждой годовщине войны, справляемой, как ни странно, ежемесячно…

Выпячивая штурм Вашингтона и победу, собственно, над Америкой, Россия, напрочь старалась забыть первый год Континентальной, а именно так звали Гражданскую, до 2025 года. А забывать там было чего. Казахи осадили, а потом взяли Барнаул и Омск, а японцы оккупировали весь Сахалин, перебив подчистую все население этого пограничного острова. Наши доблестные дивизии были расколошмачены в пух и прах еще на подходе к границам, а Третий экспедиционный корпус – одно из элитнейших воинских подразделений той России, состоящее исключительно из частей СПЕЦНАЗа, неожиданно неслабо так получили по шее от Грузии под Пятигорском. На фоне этого уж совсем бредово выглядела авантюра старого политика Кириновского, бывшего либерала, а ныне верного поборника военной диктатуры, что бередя общественное мнение и несколько обескураженные в свете последних событий народные массы, решив тряхнуть стариной, собрал из разрозненных приграничных частей, отрядов полиции и народного ополчения Первый, как он его назвал, экспедиционный корпус, хотя часть с таким названием уже была в российской армии, и с этим сбродом смог добиться кое-каких успехов в мелких стычках на границе с Украиной, после чего к нему стали стекаться массами все кому не лень. К моменту, когда этот его корпус достиг численности семи тысяч человек, в голове стареющего горе-полковника, что сам себя произвел, к слову сказать, в генералы, родилась идея штурма Берлина. Зачем нужен был именно Берлин – не ясно. Но корпус двинулся навстречу славе. На марше же корпус и разнесли в клочья польские гвардейцы, что неожиданно объявив войну, двумя эскадрильями окончили земной путь всего экспедиционного корпуса. Такая была первая война. Вторая возникла на развалинах Китая. Монголы видя полную деградацию Китая, как государства, после того как юго-восточные территории испытали на себе попадание четырех северхтяжелых ядерных ракет, пришли и безо всяких оккупировали Пекин и все северные области. Китайцы хоть и сломленные физически, такого нахальства не стерпели и начали партизанское движение. Потом подтянулись еще страны, так и не отошедшие от угара мировой войны, и все завертелось по-новому. Кого не успели добить в первой, доломали, убили во второй войне. Так и отец Федора пропал где-то в бою, пополнив собой многомиллионные списки безвестных потерь этой войны. К концу второй бойни от прежних государств Земли остались одни развалины, а сами граждане этих стран утратили всякую государственность и социальность, разбившись на отдельные конгломерации по каким-то только им понятным признакам. Человечество деградировало. Наступил новый бронзовый век. Все очень упростилось, дойдя до условий первобытно-общинного строя, но легче от этого не стало. Появились очень большие проблемы с продовольствием. Кое-где вспыхнул жесточайший голод. По лесам и болотам разбрелись жалкие остатки былых представителей городской элиты, деградировав настолько, что возродились самые низменные черты первобытности. Так люди стали каннибалами. Не все. Но стали. Человечина понравилась многим. Эти кланы были самые страшные. Бывало, что эти банды совершали набеги на развалины городов и добивали последних уцелевших, что там ютились. Вскоре от городских жителей по всему миру ничего не осталось, а города стали прибежищем каннибалов. Одна из самых больших и сильных банд, что объединила в себе со временем множество более мелких, которая переросла вскоре в клан, подчиненный жесткой воле и силе бывшего капрала иностранного легиона, а ныне «бессмертного воплощения бога Ура» вождя Вилли Мардера. Полоумного капрала уже давным-давно не было в живых, но его дело, его клан продолжал жить и набирать силу. «Мародеры» – этим именем пугали матери своих детей, а дети подрастая, сбивались в свои кланы, ничуть не уступающие по свирепости и жестокости этим самым Мародерам. Дошло до того, что отдельные личности возомнили себя богами, и обложили какими-то налогами или данями разрозненные и жалкие кучки уцелевших после войн людей. Кое-где, стали поклоняться коровам, а кто и автомобильному колесу отбивал изрядные поклоны, напрочь потеряв всякое человеческое обличье. Конечно, не все опустились. Кто-то еще старался поддерживать человеческое состояние. Были вполне нормальные люди, желавшие возродить утраченную цивилизацию. К таким людям относился и клан «Сириуса» куда входил и Федор до последнего момента. Клан был небольшой, всего тридцать человек, но боевой до невозможности. Все ветераны последней войны, за исключением их командира, самого старого война – Петра Самолюка, кавалера ордена Мужества еще за подвиг в одну из Чеченских войн. Петр был непререкаемым авторитетом в этом клане. Когда в прошлом году Федор случайно попал в засаду в супермаркете у развалин какого-то городка близ Екатеринбурга, именно ребята из «Сириуса» идя на огромный риск, пожертвовав шестью своими бойцами, отбил его из рук почти взявших Федора «Афганцев», отличавшихся особым шиком в поджаривании людей в автомобильных покрышках живьем. Именно тогда он понял, что нашел то, что так давно искал – свою семью. И когда встал вопрос о выкупе попавшего в руки каким-то там «Гадюкам» в плен одного из их собратьев, за которого затребовали в обязательном порядке серебро, Федор, не задумываясь, выложил самое ценное что у него тогда было – два Георгиевских креста, два свидетельства его геройств еще оставшихся и не проданных за послевоенное время. Первый и последний раз Федор видел, как плачет их вождь. Самолюк понимал, что кресты достались ой как нелегко Федору, но он не мог отказаться от этой единственной надежды спасти собрата. Будь у него что, и он бы отдал, но последнюю свою награду – звезду героя он сменял еще пять лет назад на две банки консервов и бутылку йода, ничуть не сомневаясь в справедливости такого бартера. Так Федор лишился наград, зато спас своего товарища, который, кажется, три дня назад сам спас своего спасителя, накрыв собой брошенную Мародерами гранату. Такой вот поворот судьбы. Как вообще нашли это убежище «Сириуса» Мародеры, так и осталось неизвестно. Все кто мог бы прояснить эту ситуацию, мертвы. Как с нашей, так и с той стороны. Остался один лишь он, двадцати двух летний капитан 346 Стрелкового полка, последний и теперь единственный боец клана «Сириус». Мародеры не оставят в покое это убежище. Рано или поздно новая банда придет сюда, чтоб взять неприступный блокпост, почти полгода держащий оборону в этом забытом богом месте, но брать уже будет нечего. Он умрет. Припасов тут ровно на два дня. Все, что было – уже съедено и выпито. На этом вроде бы и следует поставить точку. Но так не охота ее ставить.

Размышления парня прервал какой-то шум снаружи. Кажется, шли Мародеры. Ну что же, вот он, видимо и конец. Парень вытащил из под койки ящик с гранатами, пошарив в нем, нащупал последние две, вздохнув, прихватил пулемет и двинулся на выход. Помирать так хоть не с поднятыми руками. Внезапно раздался страшный грохот и кажется сама земля пришла в движение. Страшно скрежетнув, обвалился, чуть не задавив насмерть Федора участок потолочного свода. В пролом хлынул яркий, остро режущий по глазам дневной свет. Следом за ним в убежище спустились, почти невесомо вращаясь на тросах трое Мародеров. – Прощай, Родина! – иронично мелькнуло в голове Федора, и он вскинул пулемет, намереваясь навечно успокоить обнаглевших врагов, предпринявших обходной и весьма хитрый маневр. Но выстрелить он не успел. Кто-то сзади выстрелил сам в него и… свет померк.

Из субботних газет – «Московский Комсомолец» экстренный выпуск: «Сегодня, в 10 часов утра, спасателями наконец-то был извлечен на свет божий последний из ветеранов Великой Отечественной Войны, что добровольно ушли под землю пятьдесят пять лет назад во время отступления 175 стрелковой дивизии с позиций под Киевом. Одна из частей сводного отряда генерала Ф.Н.Матыкина в составе двух неполных мотострелковых рот, ушли под землю от преследующих их немцев, засев в большом подземном бункере со складом, где они, как считалось до недавнего времени все и погибли. Лишь стараниями кладоискателей, что попытались месяц назад проникнуть в наполовину затопленный бункер, было установлено, что под основными укреплениями, имеется еще один, гораздо больший ярус бетонированного укрепления, сокрытый от всех бронированной дверью, простиравшийся по самым скромным подсчетам, согласно показаниям гигрографа на белее чем пятисотметровое расстояние. После того как кладоискатели проникли на нижний ярус, открылся просто фантастический, практически нереальный факт сохранения нескольких ветеранов из сводного отряда генерала Матыкина в живых. Эти престарелые герои предпочли заточение, позорному плену и ушли навсегда… добровольно обрекая себя на медленную смерть в убежище. Из-за специфики проживания, отсутствия света и нормального общения, выжившие напрочь утратили всякое человеческое обличье, превратившись с годами, в каких-то фанатиков чуть ли не второго пришествия. Данная „секта“ упорно отказывалась контактировать с внешним миром и целых 55 лет, после того как случайно проникла в армейский бригадный склад, отказывалась подняться на поверхность, полностью отвергая реалистичность окружающего мира, выдумав себе совершенно иную, той, что была, историю. Ко всему вышесказанному добавим, что последний выживший, кажется, был не в себе из-за давней контузии в голову и… умер…»

Из воскресных газет – «Русскiй Инвалидъ» 26 августа 1915 года: «Сегодня пришел, наконец-то в себя, тяжело контуженый герой обороны Осовца капитан 226 Землянского пехотного полка Ф. Карачаров, получивший тяжелое ранение в беспримерном бою 24 июля сего года, когда сей доблестный капитан, прорвавшись со вторым батальоном своего полка сквозь окутавшие наши позиции немецкие газы, наголову разбил германскую бригаду ландвера, взяв в плен около полутысячи вражеских солдат при пяти офицерах, при чем геройский капитан был жесточайше контужен случайным снарядом. Сильно пораженный таким геройским делом Государь Император всемилостивейшее постановил наградить мужественного капитана орденом Св. Георгия 4-й (посмертно). Надеемся, данное недоразумение будет исправлено».

Он открыл глаза и понял, что легко умереть ему «Мародеры» не дадут. Жаль. Лучше было умереть, чем встретиться со всеми «прелестями» знакомства с каннибалами. Сбоку неожиданно раздалось осторожное покашливание. Скосив глаза, Федор увидел слева от себя худого, по виду очень больного человека с запавшими красными от бессонницы глазами, одетого отчего-то в серо-белый врачебный халат. Доктор что-ли?

– Очнули-с? – подошел к нему белохалатный. – И как вы себя чувствуете, ваше высокоблагородие?

– Кто-кто? – опешил, чуть не вскочив с койки, на которой как он уже успел заметить и лежал, Федор и вылупился на этого доктора. – Какое еще… благородие?

– Обыкновенное. – доктор выдавил снисходительную улыбку, похожую больше на болевой спазм лицевого нерва – Вы же, господин капитан, особа восьмого класса и мне с моим кандидатством на классный чин при вас, собственно, и присесть не положено.

– Что за бред?! – удивленно заозирался вокруг Федор – Какой еще класс, какое благородие в 21 веке? И где, черт бы их побрал, «Мародеры»? – Федор, вскочив с кровати, неожиданно уперся взглядом в стоящую рядом кровать с лежащим на ней перебинтованным везде, где только можно как мумия человеком, что пристально вглядывался в него единственным блестящим на лице меж бинтов глазом.

– Еще один… – как бы сожалеющее протянул доктор и неожиданно ткнул пальцем в точку на шее Федора. Тому сразу захотелось спать. И он упал обратно в кровать. А доктор… А доктор что-то подумав, уже уходя, бросил засыпающему Федору – Ваш сосед, к слову сказать, тоже кричал в бреду о странных вещах, но это ничего. Контузия это вам не мамка по голове погладила. Все наладится! – и дверь за доктором закрылась.

– Ну, – раздался глухой, хриплый голос с соседней койки – здорово, перерожденец! – Федор, уже проваливаясь в сон, услышал – Честь имею, капитан лейб-гвардии Измайловского полка Алеханов Константин Захарович, участник русско-японской и поклонник Виктора Цоя. Ну как, «Звери» альбом новый не выпустили?

Вместо эпилога

Экспресс-номер «Дэйли телеграф». Июнь 1943 года, выпуск №2190: «Неужто победа? Сегодня в 8 часов утра совершив беспримерный рейд по тылам вражеских войск, пробив брешь в обороне гитлеровских частей, вышел на подступы к Берлину легендарный третий корпус генерала Туркула. Части красной армии, застрявшие в бойне под Варшавой, получили прямой приказ верховного командования о прекращении наступления с отводом всех наступающих частей на исходные позиции. Сам «красный генсек» Сталин, нарушив договоренность, вывел на границу с ДВР три резервные танковые дивизии с ультиматумом об отводе корпуса славного генерала Туркула. Телеграмма Президента Дальневосточной директории маршала А.П.Кутепова о немедленном отступлении до героя Польской войны генерала Туркула дойти не успела. Одна из бригад этого корпуса, ведомая бригадным генералом Федором Карачаровым штурмом успела уже овладеть рейхстагом и водрузила знамя Победы. Президент директории, не успев отправить свой приказ об отступлении, получил в ответ Акт о капитуляции Германии. Как стало известно из проверенных источников, бригадир Карачаров был прямо на поле боя произведен в генерал-майоры и награжден Золотым Георгиевским оружием с бриллиантами. Руководство СССР объявило войну Директории.

Из посмертных записок маршала М.Н.Тухачевского: «Вчера лежал в одной палате с геройским Карачаровым. Старик совсем выжил из ума. Как-никак две контузии! Все твердил про какую-то ошибку Теслы, мол, космограф (и что это еще за штука?!!) связывает не пространство, а искривляет временные пласты… Полный бред. Да, собственно, кто бы и не забредил после того, как воочию не увидел бы бомбардировку Нагасаки американцами? Бедный вояка так и не смог оправится. Отдал богу то, что могло бы еще послужить отчеству – свою беспримерную душу».

12.05.2015 г.