Читать онлайн
Стирая границы
Стирая границы
Simone Elkeles
Crossing the line
Copyright © Simone Elkeles, 2018
© А. Сибуль, перевод на русский язык
© ООО «Издательство АСТ», 2019
Посвящается Минди.
Когда Бог раздавал дружбу, я выиграла в лотерею.
Первая глава
Райан
Когда ты умираешь, это конец игры.
Ты не возвращаешься, не возрождаешься и не начинаешь заново.
Я сижу в последнем ряду в церкви и наблюдаю, как люди проходят мимо меня, чтобы выразить свои соболезнования вдове Макса Тригера. Она крепко прижимает к себе двух маленьких дочек. Одна из них со слезами на глазах спрашивает, лежит ли ее папа в деревянной коробке перед ними, а миссис Тригер может лишь медленно кивнуть сквозь всхлипы. Ее сын сидит в напряжении в нескольких футах от них, руки сложены на груди.
Я буду всегда помнить Макса как крепкого, словно кремень, пограничника. Несколько мексиканских детей в нашей школе боялись, что он может начать что-то вынюхивать и спрашивать про их родителей и миграционный статус. Но он не искал тех, кто нелегально пересек границу. Он сделал своей миссией уничтожение преступной торговли наркотиками, чтобы следующее поколение не несло это бремя.
Вероятно, Макс Тригер находился в центре какой-то секретной операции, проводимой мексиканскими властями и управлением по борьбе с наркотиками для поимки «Лас Калаверас» – картеля, действующего на границе между Мексикой и США. За это его и застрелили. В лицо. Никто не знает, кто это сделал. Но, даже если бы знали, не сказали бы. Девиз нашего пограничного техасского городка – «За стукачом топор гуляет».
Или что похуже.
Я смотрю на деревянный гроб и гадаю, продолжал бы Макс свою секретную операцию, если бы знал, что умрет и оставит свою жену и детей.
Думаю, да.
– Райан, иди сядь с нами, – зовет меня мама с первого ряда. Она отчаянно машет, а я размышляю, как много алкоголя она выпила, прежде чем появиться здесь.
Я качаю головой в надежде, что она забудет про меня, и пытаюсь смешаться с толпой. Опускаю голову, чтобы не встречаться глазами ни с ней, ни с кем другим, – этому трюку я научился давным-давно, чтобы избежать неприятностей. Иногда это срабатывает.
Иногда нет.
Я понимаю, что это один из тех случаев, когда не сработало, потому что через несколько минут чувствую сильный хлопок по плечу.
– Эй, лузер! Твоя мама хочет, чтобы ты сидел вместе с нами, – выплевывает мой сводный брат-нытик Пи Джей голосом, способным разбить стекло.
Вместо ответа я бросаю на него суровый взгляд, предупреждая, что лучше оставить меня в покое.
– Как хочешь, – невозмутимо отвечает он. – Я все равно не хотел, чтобы ты с нами сидел.
Все здесь знают, что нас не связывает кровь. Я – пасынок-смутьян любимого шерифа Лавленда. Никакие мои действия этого не изменят.
Пи Джей подходит к отцу, стоящему на карауле перед гробом, и что-то ему шепчет. Не нужно быть гением, чтобы понять, что он доносит на меня. А это слишком жалкий поступок для парня, которому скоро семнадцать. Мой отчим, Пол, также известный как шериф Блэкберн, смотрит в мою сторону с явным отвращением на лице, а Пи Джей одаривает меня едва заметной триумфальной улыбкой.
Я их игнорирую, склоняю голову и делаю единственное, ради чего пришел сюда. Молюсь за Макса Тригера.
Несколько месяцев назад Макс нашел меня в парке на скамейке с карманным ножом в руке. Это было поздно вечером, никого вокруг не было, и я смотрел на блестящее лезвие как на спасение. Когда Макс ко мне подошел, он не стал меня допрашивать или требовать, чтобы я отдал ему нож. Он словно знал, что я собирался сделать, и просто плюхнулся рядом со мной на скамейку. Мы долгое время сидели молча, пока он не сказал своим спокойным, ровным голосом:
– А что, если станет лучше, но ты так и не узнаешь, потому что сдался?
– А что, если не станет? – спросил я, глядя на лезвие.
Он пожал плечами.
– Закон средних чисел гласит, что станет, а я – парень, который знает кое-что о законах. Почему бы мне немного не подержать этот нож, Райан? Будет жаль, если ты случайно порежешься, пока ждешь, когда станет лучше. – Он протянул руку, и я отдал ему свой нож. – Если я когда-нибудь тебе понадоблюсь, звони мне в любое время. Или моему партнеру Лансу Мэттьюзу. Он грубоватый, но хороший парень. – Макс передал мне карточку с телефонными номерами.
Хоть я и знал, что никогда не позвоню, все равно засунул карточку в кошелек, словно это была моя связь со здоровым рассудком.
В тот день Макс Тригер спас мою жизнь. Макс был героем. В отличие от моего отчима.
Я смотрю на мужа мамы в его темно-синей униформе шерифа Лавленда с блестящей золотой звездочкой и именной табличкой, которая гласит: «ПОЛ М. БЛЭКБЕРН, ШЕРИФ». Он любит эту тяжелую синтетическую униформу, но не из-за того, что она означает. Он любит ее за то, как она возносит его эго.
Сейчас Пол приветствует скорбящих у входа. Летние каникулы только начались, и в южном Техасе жарко, как в аду. Интересно, заметят ли они капельки пота на его лице? Может, и нет. Некоторые смотрят на него так, словно он в одиночку защищает целый город от беды. Правда в том, что ему плевать на всех, кроме себя. Он позволяет таким парням, как Макс и Ланс, выполнять грязную работу, пока он прячется в своем большом офисе в полицейском участке Лавленда и присваивает себе лавры за каждое изъятие наркотиков или арест. Можно подумать, он единственный компетентный человек в участке. Он отмахивается от федеральных агентов таможенного патруля, словно они ничтожные выскочки. Хотя некоторые полицейские участки в пограничных городах печально известны тем, что нанимают оборотней в погонах, которым платят картели, чтобы те смотрели в другую сторону.
Я бросаю взгляд на маму, сидящую во втором ряду с Алленом и Пи Джеем, двумя отвратительными сыновьями Пола от первого брака. На маме – маленькое черное кружевное платье из какого-то дизайнерского магазина в городе. Ее руки аккуратно сложены на коленях. Я знаю, что она пьяна, но моя мама становится профи, когда нужно это скрыть. Черт, бьюсь об заклад, Пол не догадывается, что она выдула его дневную дозу этим утром.
А может, ему плевать.
В его ничтожном умишке трофейная жена рядом с ним лишь укрепляет его геройский образ. Необходимость разбираться с ее внебрачным сыном не вяжется с этим образом и ужасно бесит его.
Когда поток горюющих иссякает, появляется компания девочек из Лавленд Хай. На них всех одинаковые короткие платьица на бретельках, и они кучкуются, словно стадо.
– Я не стану сидеть рядом с Райном, – заявляет их самопровозглашенный лидер Микайла Харрис достаточно громко, чтобы я услышал.
Я делаю неприличный жест в ее сторону.
Она грозно смотрит на меня и бормочет: «Придурок», – прежде чем провести пальцами по огненно-рыжим волосам и увести девушек в противоположную часть зала.
Когда я только переехал в Лавленд из Чикаго год назад, мы с Микайлой приглянулись друг другу на вечеринке. Я предупреждал, что не ищу девушку, потому что тренировался, чтобы повысить свой боксерский разряд. Но она почему-то решила, что я передумаю, если мы начнем встречаться. Когда я не согласился боготворить ее, Микайла сделала так, чтобы все знали о моем пребывании в колонии для несовершеннолетних за нападение и крупную кражу авто. Понятия не имею, откуда она узнала, но это неважно. После этого почти все в школе избегали меня.
Пол оставил свой пост и внезапно оказался передо мной. От него воняет дешевым одеколоном.
– Иди сядь рядом с матерью, – приказывает он сквозь сжатые зубы.
– Зачем? Чтобы мы могли притворяться счастливой сплоченной семьей? Да пошло оно.
– Нет, умник. – Он натянуто улыбается только что вошедшей паре, прежде чем вернуться ко мне. – Чтобы твоей матери не пришлось отвечать на вопросы, почему ее сын решил сидеть с незнакомцами на похоронах. Хоть один раз не заставляй ее придумывать тебе оправдания.
Я бросаю взгляд на маму и чувствую укол вины. Не то чтобы она была заботливой всю мою жизнь, но не нужно давать ей еще одну причину, чтобы надраться.
Обходя отчима, чтобы сесть рядом с мамой, я морщусь, когда он похлопывает меня по спине, словно мы друг друга любим. Это просто шоу. Если бы все тут знали, как он издевался над Максом за его спиной, то хоть мельком увидели бы настоящего шерифа Пола Блэкберна.
Суматоха в переднем ряду заставляет меня вернуться к причине, по которой я здесь. Девочки-двойняшки Макса плачут. Когда миссис Тригер говорит сыну сесть поближе к ней, парень качает головой.
– Я не хочу быть здесь! – выкрикивает он.
Мать протягивает руку, чтобы утешить его, но он уворачивается и убегает. Парень прав. Я тоже не хочу здесь быть.
Когда присутствующие на похоронах и партнер Макса, Ланс, бросаются к убитой горем вдове, чтобы утешить ее, я выскальзываю наружу.
Я достаточно быстро нахожу парня. Ему около одиннадцати или двенадцати. Ужасно в таком возрасте потерять отца. Черт, я потерял отца еще до рождения, и это тоже было ужасно. Точнее сказать, мой папа ушел. Исчез, как только мама сказала ему про беременность. Вроде бы он забрал все накопленные ею деньги и сбежал с какой-то бимбо-стриптизершей[1], которую встретил в забегаловке.
Мой папа был чертовским придурком.
Сын Тригера выглядывает из-за дерева и с любопытством рассматривает меня.
– Я ни за что туда не вернусь.
Я пожимаю плечами и вытаскиваю сигареты из кармана.
– Слушай, парень, мне наплевать, вернешься ты туда или нет. – Я зажигаю сигарету и сажусь на скамейку для пикника возле дерева. – По мне так оставайся здесь и прячься хоть весь день напролет.
– Я не прячусь. – Он выходит из-за дерева, и я вижу его худощавое тельце и красное, опухшее от слез лицо.
Я делаю затяжку, и дым обжигает стенку горла. Это в очередной раз напоминает мне, почему я ненавижу эти чертовы штуки.
– А я думаю, прятался.
Парень осторожно садится на край скамейки.
– Ты же сын шерифа Блэкберна, да?
– Пасынок, – быстро исправляю я.
Он переводит взгляд на сигарету.
– Это вызывает рак.
– Как и поедание хот-догов. Пробовал?
– Ага.
Я делаю еще одну затяжку и тушу сигарету прямо о скамейку. Я начал курить примерно в его возрасте, когда мама оставила пачку «Ньюпорта» на кухонном столике и ушла на всю ночь. А бросил курить, когда начал заниматься спортом и качаться, но иногда я выкуриваю по одной в тяжелые дни. Сегодня точно нужна пара затяжек.
– Иногда весело делать дерьмо, которое тебе вредит, – говорю я ему.
– Ты правда сидел в тюрьме за кражу автомобиля? – спрашивает он.
– Я ее не крал, парень. Я ее позаимствовал.
– Зачем?
– Хочешь правду?
Он кивает.
– Чтобы разозлить того, с кем встречалась тогда моя мать. – Я машу рукой в сторону похорон. – Почему ты сбежал?
Он оттягивает от шеи воротник накрахмаленной белой рубашки, словно та собирается его задушить.
– Я просто… я не хочу видеть этот гроб. Я не идиот и знаю, что он умер. Я просто не хочу, чтобы мне об этом напоминали. И мне не нравится, что теперь все таращатся на меня. – Он пинает ножку скамьи, не поднимая головы. – Ты когда-нибудь хотел просто исчезнуть?
– Постоянно. Закон средних чисел гласит, что, когда ты чувствуешь себя хуже некуда, все начнет становиться лучше. Твой папа сказал мне это когда-то. – Я смотрю на парковку, где меня ждет мой старый, побитый «Мустанг». – Побег не решит твои проблемы. – Я бросаю камень и попадаю в дерево поодаль. – Если ты убежишь, то останешься один. И, честно говоря, те девочки, твои сестры… ты им нужен. Ты нужен своей маме.
– Я не хочу быть нужным. – Он находит камень и повторяет за мной, целясь в то же дерево.
– Понимаю, но иногда… – Я думаю о гробе Макса под техасским флагом. – Иногда нужно собраться с силами. Поверь, я знаю по своему опыту.
Парень поднимает еще один камень, но не успевает прицелиться и отвлекается на что-то у меня за спиной. Я поворачиваюсь и вижу отчима, шагающего к нам с суровым лицом.
Вот черт.
– Чарли, служба начинается, – говорит Пол высоком голосом. Видимо, это должно было звучать властно, но больше похоже на скрежет ногтей по доске. – Иди внутрь.
Парень вздыхает.
– Давай, – говорю я ему. – Соберись.
Парень передает мне камень, прежде чем вернуться на службу.
Пол сердито смотрит на меня своими холодными глазами-бусинками.
– Что ты сказал сыну Макса?
Я смело смотрю в ответ, потому что знаю, как он это ненавидит. Он бы предпочел, чтобы я пугался и сжимался, но этого не будет.
– Ничего особенного.
Мы в тупике, но он отказывается отступить и оставить меня в покое. Он слишком предсказуем. В любую минуту полетят оскорбления.
Пол жестом указывает на пачку сигарет на столе для пикника.
– Что это, черт возьми, такое?
Я достаю сигарету из пачки и зажигаю.
– Я предложил их парню, но он отказался.
– Это незаконно, Райан.
Я делаю затяжку и выпускаю поток дыма в воздух.
– И?
– Ты такой неудачник, – говорит он, словно я еще этого не знаю. Оскорбление номер один засчитано. Но он не закончил. – Ты должен чувствовать себя счастливчиком, что я разрешил тебе жить в моем доме, а не отправил к отцу. – Край его губ дергается. – Ах, точно, это же невозможно.
Оскорбление номер два засчитано.
– Я благодарю свою счастливую звезду каждый день за твою щедрость, Пол, – говорю я, делаю еще одну затяжку и медленно выдыхаю дым, дико наслаждаясь его раздражением.
Он грозит мне пальцем.
– Я не хочу, чтобы ты разговаривал с сыном Макса. Слышишь меня?
– Не начинай. Он только что потерял своего старика, и ему нужно было с кем-то поговорить.
– Пусть он говорит с тем, кто уважительно относится к людям. – Он стоит с высоко поднятой головой, словно от этого можно выглядеть умнее. Нельзя. – Кем-то честным и достойным.
Оскорбления номер три, четыре и пять засчитаны.
Черт, его понесло.
Если бы этот тип не был мужем моей матери, я бы, наверное, его вырубил. Он наслаждается, унижая меня, и не ему говорить о чести и достоинстве.
– Как скажешь, чувак, – говорю я. – Ты мне не отец и не семья.
– Благодарю Всевышнего за это. Будь ты частью семьи, сидел бы там со своей бедной матерью в респектабельном костюме и галстуке вместо этого. – Он указывает на мои темные джинсы и черную футболку.
Пол отлично знает, что у меня нет денег на покупку костюма, а он уж точно не захочет подарить его мне.
Хватит оскорблений на один день.
– Я пошел, – говорю я, потушив сигарету о скамейку, и направляюсь прочь.
– Ты мусоришь, – окликает меня Пол.
– Арестуй меня, – отвечаю я, направляясь к машине.
Я слышу слова пастора, проходя мимо окна церкви.
– Сегодня мы прощаемся с нашим дорогим Максом Тригером, человеком, жившим без страха, который был героем для всех нас…
Услышав эти слова, я вспоминаю девиз моей жизни
К черту геройство.
Вторая глава
Далила
Плюс прослушивания любимой música на высокой громкости в том, что она заглушает все остальное вокруг тебя. Минус – люди могут прокрасться в твою комнату незаметно, как это делают мои младшие сестры. У них имеется раздражающая привычка думать, что семья должна окружать меня все двадцать четыре часа в сутки.
– Ты это наденешь? – Моя сестра Маргарита перекрикивает хриплый голос Аттикуса Пэттона, солиста моей любимой американской панк-группы «Тени Тьмы». Родители не понимают этой любви к американской музыке и предпочли бы, чтобы я слушала мексиканскую и испанскую, но мы с братом Лукасом, бывало, сбегали из дома и врубали ее на всю в папиной машине.
Я смотрю на свои джинсы и черную майку.
– Что не так с моей одеждой?
Маргарита кружится, ее светло-голубая юбка вертится вокруг нее, словно мельница.
– Папа сказал, чтобы мы должны хорошо выглядеть, потому что дон и донья Круз с сыном Рико придут сегодня вечером. А ты вырядилась так, словно собираешься на охоту с tío[2] Мануэлем.
– А ты одета так, словно собираешься на свое quinceañera[3], – говорю я ей, подходя к своему комоду и доставая тиару со сверкающими кристалликами, которую я надевала на свое собственное quinceañera больше двух лет назад. – Вот, можешь взять это.
Надев тиару на голову, Маргарита подходит к моему зеркалу словно королева.
– Теперь я похожа на принцессу?
– Si. Однажды все hombres[4] в Панче станут в очередь, чтобы потанцевать с тобой. – Если папа разрешит. Мексиканские папы не самые кроткие родители, и мой не исключение. Он суперстрогий, когда речь идет о том, с кем его дочери могут танцевать, говорить или встречаться.
Мне ли не знать. Я – старшая дочь Оскара Сандоваля, одного из самых востребованных адвокатов в Мексике. Он знаменит тем, что представляет интересы могущественных бизнесменов и политиков. Его клиенты щедро платят ему, чтобы он вытащил их из передряг. Не нужно говорить, что он отлично справляется со своей работой.
Маргарита стоит перед моим зеркалом, накручивая на палец свои длинные кучерявые волосы, как будто они могут выглядеть плохо.
– Сыну дона Круза уже девятнадцать, знаешь ли.
– Да, знаю. – Наши семьи собираются вместе каждый год. В детстве мы с Рико играли и часто попадали в неприятности. Наши родители шутили, что мы идеально подходим друг другу. Но в последние несколько лет у Рико появились другие интересы, и он отдалился. В прошлом году ему было интереснее переписываться с другими девушками, чем разговаривать со мной, так что я не особенно жду сегодняшнего вечера.
– Он papacito[5], Далила! Тебе стоит с ним встречаться.
– Я не ищу papacito, – отвечаю я ей.
– А что, если ты до конца жизни останешься одна? Ой, – смеется она. Это завораживающий звук, который часто раздается в коридорах «Ла Хоя де Сандоваль[6]» – поместья, где я родилась и которое всегда буду считать своим домом.
Лола, наша домоправительница, врывается в мою комнату. Она работает тут с тех пор, как мне исполнилось пять. Ее веселая улыбка всегда делает мой день ярче, особенно когда она поет во время работы. Клянусь, она сама придумывает песни. Иногда они на испанском, а иногда – на английском. Она знает оба языка, потому что родилась в туристическом городке Пуэрто Валларта. В молодости папа учился в университете в Нью-Йорке и получал стипендию. Он настаивает, чтобы мы общались на английском как можно больше, чтобы в будущем смогли говорить на двух языках и получить хорошую работу. Он даже отправил меня в частную среднюю школу в Техасе.
– ¡ Hola, niñas! Su mamá quiere que bajen en cinco minutos. La familia Cruz estará aquí para la cena[7], – объявляет Лола.
– Уже через пять минут? ¡Dios mío![8] – Мне нужно подготовиться. – Маргарита практически вылетает из моей комнаты, а ее кудряшки подпрыгивают с каждым шагом.
– Энергии у нее хватит на пять человек, – говорит Лола и снимает мое грязное постельное белье, морщась при звуках новой песни. – Сделай эту música потише, пока твоя мама не начала ругаться. Ты же знаешь, ей не нравится этот безумный ор, замаскированный под музыку.
– Это потому, что она не вслушивается в слова.
Лола вскидывает бровь.
– Слова? Это теперь так называется? Как по мне, больше похоже на чепуху.
– Ты старомодна, – говорю я ей. – Ты все еще считаешь, что мужчины должны за все платить, открывать двери женщинам и…
– Нет ничего плохого в том, чтобы мужчина проявлял уважение к сеньорите, Далила, – отвечает она, совершенно в этом уверенная. – Однажды ты поймешь.
Конечно, приятно, когда парень открывает мне дверь, но я не собираюсь стоять и ждать, пока он это сделает, если легко могу справиться сама.
– Лола, похоже, что я собираюсь на охоту? – спрашиваю я, глядя на свое отражение в зеркале. Мои волосы убраны в длинный хвост, чтобы они не лезли в лицо весь вечер. Я подвела глаза и накрасила ресницы, но на улице так жарко, и я не хочу краситься сильнее, опасаясь, что все потечет и я буду выглядеть как клоун.
Лола склоняет голову на бок, обдумывая мой вопрос.
– Ты – дочь одного из самых важных людей в Мексике, – говорит она, бросая работу и направляясь к моему шкафу в другом конце комнаты. – Джинсы и майка не подходят для встречи гостей.
– Я не хочу выделываться.
– Это не выделывание, Далила. Ты представляешь себя с достоинством. – Она достает короткое желтое платье, которое мама купила мне во время поездки в Италию в прошлом году. – ¿Que tal esté[9]?
На нем все еще висит этикетка.
– Это для особых событий, Лола.
– Воссоединение с сыном дона Круза может стать особым событием.
Глубоко вздохнув, я беру у нее платье и срываю бирку.
– Почему у меня такое чувство, что все в mi familia[10] хотят выставить меня какой-то диковинкой?
Лола собирает в кучу мои простыни и направляется прочь из комнаты.
– Они хотят, чтобы ты была счастлива.
– Я могу быть счастлива и без парня в моей жизни, – кричу я ей вслед.
– Конечно, сеньорита. Но любовь смягчает женщину.
Смягчать меня? ¡Que asco![11] Фу!
Мне не нужно быть мягкой. И мне не нужен парень для счастья. У меня есть mi familia и занятия… и «Ла Хоя де Сандоваль». Вся моя жизнь распланирована, и в ней нет времени на серьезные отношения. По крайней мере, пока я не закончу медицинскую школу через девять лет.
Я выглядываю в окно на красочный сад. Mi mamá пристально следит, чтобы за ним хорошо ухаживали и местные цветы Мексики не теряли своих ярких красок. Думаю, это напоминает ей об abuela[12], которая раньше продавала цветы на рынке в Соноре, чтобы у них на столе была еда. Особенно она гордится cempasúchil[13], яркими оранжевыми бархатцами, которые мы используем во время традиционных праздников.
Мама не дает нам забыть, что теперь у нас привилегированная жизнь, о которой многие люди в моей стране только мечтают.
Надев выбранное Лолой платье, я спускаюсь по винтовой каменной лестнице с яркими маленькими керамическими вставками в каждой ступеньке. Все детали «Ла Хоя де Сандоваль» были спроектированы моими родителями, чтобы создать оазис для нашей семьи.
Проходя мимо кабинета отца, я слышу, как он что-то горячо обсуждает с доном Крузом.
– Теперь он мой клиент, – слышу я, как папа раздраженно говорит дону Крузу. – Я его не предам.
– Ты должен дать необходимую нам информацию, Оскар, – отвечает дон Круз, когда я заглядываю в комнату через приоткрытую дверь. – Мы же с тобой старые друзья.
– Это не обсуждается, – сурово заявляет папа и скрещивает руки на груди. – Ты мне как брат, Франциско. Никогда больше не дави на меня.
Суровое выражение его лица быстро смягчается, когда он видит, как я наблюдаю за их разговором из коридора.
– А, ты наконец закончила, cariño[14], – окликает меня папа, выходя из кабинета. Он уводит меня во двор, и дон Круз следует за нами.
– О чем вы говорили с доном Крузом? – спрашиваю я.
– Nada[15] , Далила, – говорит он. – Просто скучные дела.
Мне хочется расспросить его, но во дворе к нам присоединяются все остальные.
– С каждым годом ты становишься все красивее, юная леди, – заявляет донья Круз.
Все три гостя сидят на стульях с подушками в нашем открытом дворике, пока мама подает им какой-то бренди янтарного цвета. У дона Круза его фирменные большие усы, а одет он в серый костюм с красным платком, торчащим из переднего кармана и кричащим о богатстве. Донья Круз выглядит так, словно весь день провела в салоне лишь ради этой маленькой вечеринки. Ее волосы убраны в сложную прическу, а платье, вышитое блестками, сверкает в свете фонарей.
Их сын Рико явно изменился за последний год. Очевидно, он ходил в спортзал и заботился о своем теле. Вместо повседневной одежды, которую носит большинство знакомых девятнадцатилетних парней, на нем костюм, сшитый на заказ и подогнанный под его стройную фигуру. У него короткие волосы, из-за чего он выглядит уверенно и брутально. Это опасное сочетание.
Рико приветствует меня одобрительным кивком.
– Помнишь, как мы перевернули один из горшков с цветами твоей матери, когда играли в прятки в детстве? – спрашивает он. – Ты так интересовалась теми цветами, но, кажется, твои вкусы изменились. Отец говорил, ты собираешься поступить в медицинский университет в следующем году.
– Да. Я хочу стать кардиохирургом, – говорю я им.
– Ого, – произносит донья Круз, явно впечатленная. – Амбициозно.
Мама натягивает на лицо теплую улыбку.
– Мы гордимся Далилой.
Я знаю, что она думает о моем старшем брате Лукасе. Если бы не его сердечные шумы, он все еще был бы жив. Хотя его нет уже три года, я думаю о нем каждый день и мечтаю, чтобы он был здесь. Я знаю, что мама тоже.
Дон Круз поворачивается к папе.
– Хорошо, что у меня нет дочерей. Я бы не отпустил их в университет и даже из дома без телохранителя.
– Мы с сестрами вполне способны позаботиться о себе, – резко отвечаю я.
– Уверен, что легко заботиться о себе, когда вы живете в Панче, – вставляет Рико с хитрой ухмылкой. – Но Панче – ненастоящий мир.
Я вскидываю бровь.
– Ты говоришь, что моя жизнь – фальшивка, сеньор?
– Я говорю, что есть целый мир, о существовании которого ты не подозреваешь.
Я собираюсь бросить ему вызов, когда мама кладет руку мне на колено, призывая замолчать.
Появляется Лола и объявляет, что ужин готов, и я выдыхаю с облегчением. Надеюсь, тема разговора изменится, как только мы начнем есть. Прежде чем я успеваю пойти за всеми остальными в столовую, Рико встает на моем пути.
– Я не хотел тебя оскорбить, сеньорита.
– Ты меня не оскорбил, – говорю я ему. – Мне просто не нравится, когда меня считают слабой.
Рико протягивает мне руку. Очевидно, он не понял намек, что я не хочу сближения.
– Мой отец говорит мне обращаться с женщинами как с хрупкими цветами.
Я стараюсь подавить смешок, сорвавшийся с губ, но мне это не удается.
– En serio[16]? Это самое смехотворное заявление, которое я слышала. Я не цветок, и меня не нужно защищать. Я крепкая chica[17], которая может надрать задницу, если нужно.
– Правда? – Он оценивающе оглядывает меня. – Думаешь, ты крепкая?
Я киваю.
– Por supuesto que sí[18] .
Он скрещивает руки на груди.
– Ладно, донья Сандоваль. Может, покажешь мне, как ты сможешь защититься от парня вроде меня?
– Здесь?
– Именно.
– Не здесь, – говорю я ему. Я готова подтвердить свои слова, но не собираюсь смущать родителей.
– Я хожу в боксерский зал в Севилье, – говорит Рико. – Что, если я отвезу тебя туда и ты докажешь, что не цветок? Я даже дам тебе пару советов. Тебе нравится бокс?
– Бокс словно религия в моем доме. – Я росла за просмотром боев вместе с папой и Лукасом.
Рико поднимает голову и выпячивает грудь.
– Я полупрофессионал и скоро поднимусь в ранге.
Теперь пришел мой черед оценивающе глянуть на него.
– Ты полупрофессионал? Разве ты не тот парень, что плакал, когда порезался бумагой, делая самолетик?
– Это не считается. Мне было пять.
– Даже если так, ты не сможешь убедить моего папу позволить мне поехать с тобой в боксерский зал. – Мне бы хотелось выбраться, даже пусть и с Рико, парнем, который по глупости своей считает, что женщины – хрупкие цветы. Я покажу ему, что не так слаба, как он думает.
– No hay problema[19], – уверенно отвечает Рико. – К концу этого ужина твой папа согласится. Он считает моего отца семьей. Поверь мне.
Во время ужина Рико говорит папе, что хочет взять меня в зал.
Подняв бровь, тот смотрит на меня с любопытством.
– Ты хочешь боксировать, Далила?
– Si, – отвечаю я ему. – Хочу показать Рико, что я не хрупкий цветок.
Я крепкая chica и могу за себя постоять.
Третья глава
Райан
Боксерский клуб «Одинокая звезда» в Лавленде, Техас, напоминает мне спортзал, в котором я тренировался в Чикаго. В обоих залах занимаются преданные спорту боксеры в надежде когда-нибудь стать профессионалами. Большинство парней, которые ежедневно приходят сюда, как и я, пытаются тренироваться как можно больше.
– Где, черт возьми, ты был, Хесс? – окликает меня из-за стойки поклонник стероидов Ларри, когда я захожу. – Обычно ты приезжаешь сюда с первыми лучами солнца.
– Кое-что случилось, – говорю я ему.
– Понял, бро.
Он бросает мне белое боксерское полотенце, постиранное так много раз, что логотип почти исчез. Я ловлю его одной рукой и направляюсь в маленькую раздевалку в другой стороне спортзала. После разговора с Полом сегодня утром мне точно нужно побыть здесь. Это единственное место, где я чувствую себя дома, где я контролирую свою судьбу. Раньше бокс был моим единственным спасением, теперь он часть моей жизни. Пот и боль не пугают меня. Когда я дерусь, мой разум спокоен, я могу сосредоточиться, не отвлекаясь, и никто и ничто мне не мешает.
Переодевшись, я нахожу свободную боксерскую грушу. Большая часть парней не любит здесь болтать, и это мне подходит. Обычно я не разговариваю, если мне нечего сказать.
– Смотри-ка сюда! Это наш местный хулиган, Райан Хесс, во плоти, – окликает меня мой друг Пабло. Он игнорирует негласное правило «не болтать». Он работает здесь пару дней в неделю и ходит вместе со мной в Лавленд Хай. – Думал, ты будешь на похоронах, – сказал он.
Я бью по груше для разогрева.
– Я там был.
– Чего свалил так рано?
Я прекращаю бить.
– Я не свалил, Пабло. Я был там. Я ушел. Конец истории.
Он ухмыляется, у него сколот передний зуб – знак, что он частенько рискует.
– Знаешь, что тебе надо?
– Уверен, ты скажешь мне вне зависимости от того, хочу я это слышать или нет. – Я бы игнорировал его, но забыл свои наушники в спортивной сумке, так что не могу его заглушить.
– Тебе нужно поработать над навыками общения.
Как скажешь.
– Может, я не хочу общаться.
Я снова бью по груше.
И снова.
Пабло говорит:
– Тебе нужна команда, потому что ты не можешь сражаться с миром в одиночку, Хесс. Ты не остров.
О чем он, черт подери, болтает? Какой еще остров?
– Ты слишком много читаешь о саморазвитии, Пабло. Почему бы нам не пойти на ринг и не побороться?
Он смеется, и этот звук разносится эхом по спортзалу.
– Ты не увидишь меня на ринге вместе с собой, Хесс. Слышал, ты вырубил Роача на прошлой неделе, – говорит он. – И Бенито на позапрошлой.
– Они потеряли сноровку.
Его губы изгибаются в изумлении.
– Они два здешних лучших бойца, pendejо[20]. По крайней мере, были, пока ты не пришел. Ты дерешься так, словно машешь кулаками всю жизнь.
Он не знает, что я был местным слабаком, когда был помоложе. В начальной и средней школе на западных окраинах Чикаго меня много били. Я мало говорил, и одежда моя была с вешалок в «Гудвилл». Я был изгоем, парнем, который не подходил тому обществу. Черт, я все еще не подхожу. И все еще мало говорю. Но я слишком рано узнал, что быть побитым – отстойно.
Однажды в седьмом классе Вилли Рэйберн, как обычно, гнался за мной после школы. Так как этот хулиган был у меня за спиной, я не обращал особого внимания на остальное, пока не врезался в старшеклассника по имени Феликс. Он жил в трейлере рядом с нашим.
Он спросил, почему я боюсь Вилли. Я пожал плечами.
Он спросил, хочу ли я научиться драться. Я кивнул.
После этого я время от времени я встречался с Феликсом на небольшой лужайке за нашим трейлерным парком, и он учил меня боксировать. Он сказал, что его отец был боксером и что, если я научусь бить как профессионал, парни вроде Вилли Рэйберна оставят меня в покое.
Помню, как в первый раз подрался с Рэйберном. Это было славно.
Произошло это в школьной столовой. Я разговаривал с красивой девушкой по имени Бьянка. Подошел Вилли и сказал Бьянке, что я мусор из трейлера, мать которого – пьяная шлюха. Я терпеть не мог, когда люди узнавали, что я живу в старом грязном трейлерном парке на окраине города. Маму частенько навещали случайные парни, но она не была шлюхой. Она надеялась, что один из них останется достаточно долго, чтобы позаботиться о ней. А они лишь оставляли ей фингалы и желание напиться.
Я ненавидел свою жизнь, отца, который ушел, маму и Вилли Рэйберна.
В тот день все, что я сдерживал внутри, вырвалось наружу, словно извержение вулкана. Я больше не собирался себя жалеть и изображать жертву.
Прежде чем он успел ударить меня или толкнуть на землю, я врезал Вилли крепким левым хуком. Вилли упал, и я сразу же насел на него, без перерыва нанося удары, а по моему лицу текли слезы досады. Мои кулаки летали, пока трое воспитателей, следящих за обедом, не оттащили меня.
Мне было все равно, что я сломал ему нос и меня отстранили от занятий на неделю. Когда я вернулся, другие дети даже не смотрели на меня, опасаясь, что я поступлю с ними как с Вилли. Но это не расстроило меня, а придало сил. Мне нравилось, что другие больше не лезут ко мне, и я ощущал себя сильным.
Хоть и был изгоем.
Внезапно в спортзале становится тихо, когда Тодд Проянски, хозяин спортзала, заходит с четырьмя парнями, похожими на опытных бойцов.
– Кто это с Проянски? – спрашиваю я Пабло.
– Парень посередине – отличный боец, Матео Родригез, – отвечает он тихим голосом. – Говорят, он тренируется в спортзале в Мексике, где Камачо дает советы паре ребят. Я видел, как он дерется. Он хорош.
Стойте. Моему мозгу сложно переварить то, что я только что услышал.
– Погоди-ка. Этот парень знает Камачо? Ты говоришь о Хуане Камачо, легенде бокса?
– Единственном и неповторимом, – пожимает плечами Пабло. – По крайней мере, таковы слухи.
Черт. Хуан Камачо – известный во всем мире мексиканский боксер, который был чемпионом в тяжелом весе в семидесятые. Он побеждал не один раз. Он доминировал годами. А потом исчез без следа. Должно быть, сейчас ему шестьдесят. Он был бойцом старой школы, то есть тренировался как зверь.
Когда я начинал боксировать, я, бывало, смотрел видео с ним и подражал его движениям. Черт, я разыгрывал целые его матчи, копируя быстрые выпады и движения на ринге. Если этот парень Родригез знает его…
– Посмотрим, правда ли это.
– Не надо. – Пабло хватает меня за плечо и тянет назад. – Нельзя просто так подойти к такому парню, как Родригез.
– Может, тебе нельзя, а мне можно. – Я иду через весь зал с единственной целью в голове. Узнать, правдивы ли слухи.
У Матео Родригеза черные волосы, он одет в простую белую майку и шорты, словно готов к бою. Он не выглядит безумно мускулистым или пугающим, но я уже много лет знаю, что нельзя оценивать чьи-то способности, пока не увидишь их на ринге.
Он стоит, скрестив руки на груди, и наблюдает, как дерутся два парня, словно это всего лишь скот. Когда я становлюсь перед ним, он вскидывает бровь.
– Я слышал, ты знаком с Хуаном Камачо, – говорю я, не колеблясь. – Это правда?
Он не сразу отвечает и рассматривает меня с любопытством.
– Кто этот гринго? – спрашивает он Проянски.
– Райан Хесс. Он новый боец из Чикаго, – объясняет Проянски. – Переехал сюда в прошлом году, когда его мать вышла за шерифа Блэкберна.
Его челюсть дергается, когда он поворачивается ко мне.
– Слушай, парень, Камачо не раздает автографы.
– Мне не нужен автограф, – говорю я ему. – Я хочу встретиться с ним и узнать, будет ли он меня тренировать. В каком он клубе?
– Тренировать тебя? – Родригез издает тихий смешок, а потом пристально смотрит на меня. – Камачо ни в каком клубе. И у него уж точно нет времени, чтобы тратить его на молодых pendejos, которые ничего не понимают в боксе, но считают, что могут серьезно выступать.
Проблема Родригеза в том, что он допустил ошибку и оценил мои способности, не увидев меня в деле.
– Проведи со мной три раунда, – бросаю я вызов. – Если я выиграю, ты представишь меня Камачо.
– Ты бросаешь мне вызов?
– Да.
Уголок его рта поднимается в изумлении.
– А если выиграю я?
Я смотрю прямо ему в глаза.
– Не выиграешь.
– Ты нахальный сукин сын, а? – Я чувствую, что все взгляды прикованы к нам. Парни вроде Родригеза не откажутся от вызова, потому что на кону их гордость. Некоторые рискнут всем, чтобы спасти свое драгоценное эго, на ринге или вне его. – Вот что я скажу тебе, Хесс. Я облегчу для тебя задание. – Он подмигивает своим друзьям. – Мы будем драться тридцать секунд. Если ты нанесешь хоть один хороший удар, я отведу тебя к Камачо.
Один удар за тридцать секунд?
– В чем подвох?
Он широко раскидывает руки.
– Его нет. Если у тебя не хватит сноровки для одного удара, то ничего не выйдет.
Я протягиваю руку.
– Договорились.
Он ее пожимает. Сделка заключена.
Я возвращаюсь к Пабло.
– Будешь моим секундантом? Ты сказал, что поддержишь меня.
– Я не сказал, что поддержу. – Пабло так отчаянно качает головой, что, кажется, у него будет сотрясение мозга. – Я сказал, что тебе нужно быть более общительным, чтобы у тебя была команда, которая поддержит тебя. Я не команда.
– Ну, ты все, что у меня есть.
Он вытягивает шею и смотрит на Родригеза и его приятелей, которые теперь стоят на ринге и готовят его к бою.
– Думаешь, ты сможешь нанести один удар за тридцать секунд? Не пойми меня неправильно, ты прекрасный боец, Хесс. Но он пробыл на ринге дольше, чем ты. Он может просто танцевать вокруг и выставить тебя полным дураком.
– Я не собираюсь выглядеть как дурак. Я знаю, что могу справиться. Ты со мной?
Пабло разминает плечи, словно это он собирается драться.
– Ладно, я с тобой.
Когда я занимаю свое место в углу в полной готовности, ко мне подходит хозяин спортзала.
– Ты неплохой боец, Райан, – говорит он. – Но Матео Родригез – это не шутки. Если ты остановишься хоть на секунду или отвлечешься, он отобьет тебя, как кусок сырого мяса. Эти тридцать секунд покажутся тридцатью минутами.
Я киваю.
– Ты и Родригезу сказал такое обо мне?
Проянски качает головой.
– Нет. Это ты андердог[21].
Я был андердогом всю свою жизнь, так что его слова меня не расстраивают. Наоборот, они лишь делают меня сильнее и заставляют сосредоточиться на цели. Один хороший удар. Все, что нужно.
– У него сильный удар, но он слаб в обороне, так что остерегайся его мощи, – говорит мне Пабло, когда Проянски присоединяется к зрителям за рингом. – Я видел, как он вырубил парня одним ударом в первом раунде. Не подбирайся к нему так близко.
– Если я не подберусь поближе, как же мне нанести хороший удар? – спрашиваю я.
Пабло пожимает плечами.
– Ты прав, чувак.
Когда звенит звонок, сообщая о начале боя, мы с Родригезом двигаемся по кругу на ринге. Он несколько раз попадает в воздух, когда я уворачиваюсь от его ударов. Одна из этих воздушных бомб дает мне шанс ударить по печени, но я лишь задеваю его, и он отходит.
– Думаешь, что сможешь? – дразнит меня Родригез, пока мы движемся по рингу.
– Без проблем. – Я делаю ему знак подойти ближе. – Почему бы тебе не атаковать?
– Я жду, когда ты сделаешь шаг. Мы тут уже десять секунд, а у тебя ни черта не выходит.
– У меня есть время, – уверенно отвечаю я.
– Тик-так. Не забудь держать руки перед собой, – говорит он снисходительно, словно это мой первый бой.
Он и понятия не имеет, что именно на ринге я чувствую себя комфортно. Когда я здесь, все остальное не имеет значения.
Как правило, я терпеливый боец и анализирую своего оппонента. Это позволяет мне быть непредсказуемым. Иногда я стою поодаль, а иногда предпочитаю сократить расстояние и ударить быстро и сильно. Мне не подходит какая-то одна техника, и мне нравится их менять. Проблема в том, что этот раунд не длится привычные три минуты. У меня всего тридцать секунд. Пришло время делать ход.
Пабло говорит, что у Родригеза сильный удар, а это означает, что он может быть медленным, но безумно мощным. Пусть ему кажется, что он может нанести удар и вырубить меня. А потом я бросаюсь к цели.
Я сокращаю расстояние и вижу жажду крови в глазах Родригеза. Я знаю, что от его удара будет больно, но я к нему готов.
Он думает, что победил.
Он наносит апперкот, и я отшатываюсь назад, чтобы казалось, будто он справился со мной. Но, очевидно, я крепче, чем кажусь, и притворяюсь лучше, чем он бьет.
Парни с раздутым эго слишком рано радуются.
Когда он поворачивается, чтобы похвастаться победой, я быстро перегруппируюсь и наношу хороший хук ему в челюсть как раз в тот момент, когда в спортзале раздается звонок. Теперь черед Родригеза отшатываться назад.
– В следующий раз не забудь держать руки перед собой, – шучу я.
Я протягиваю ему свои перчатки, потому что больше вражды нет. Родригез пытался заставить меня проявить себя. Он установил планку, и я ей соответствовал. Теперь я получу приз.
Он касается моих перчаток – рукопожатие боксера, означающее уважение.
– Ты крепкий, – говорит он. – Большинство парней вырубились бы от такого апперкота.
– Я не большинство.
– Я вижу.
Сняв перчатки, я встречаюсь с Родригезом и его командой возле ринга.
– Ладно, гринго, ты это заслужил, – говорит он. – Хочешь провести лето, тренируясь в Мексике?
– Конечно. Я готов.
– Хорошо, дружище. – Он передает мне листок бумаги с инструкцией, как проехать в бар на другой стороне границы. – Увидимся в этом баре на следующей неделе, и я организую тебе встречу с Камачо.
Вау, это было легко.
– Большое тебе спасибо, дружище. Я очень это ценю.
– Просто держись рядом, и дела пойдут в гору.
После рукопожатия у меня появляется новое чувство цели. Мне лишь нужно рассказать маме и Полу новости о том, что я уезжаю в Мексику на лето. Я знаю, что это не вызовет энтузиазма, особенно потому что Пол пытается сломить меня и доказать маме, что я такой же никчемный, каким он меня выставляет.
Я киваю. До встречи через четыре дня.
– Я буду там.
Макс Тригер сказал мне, что закон средних чисел гласит, что станет лучше. Может быть, парень был прав. Я поднимаю взгляд и молча благодарю его.
На улице Пабло обнимает меня за плечи.
– Нужно отпраздновать твою победу, Хесс.
– Как?
Пабло широко улыбается, словно знает, что мне это не понравится.
– В пятницу вечером мы идем на вечеринку. Даже не пытайся спорить, потому что я не приму ответ «нет». Ты мне должен.
– А если я не отплачу? – спрашиваю я.
– То потеряешь команду из одного человека.
Четвертая глава
Далила
Девчачий вечер пятницы стал уже ритуалом. Иногда мои друзья идут на сальсу в городе или в кино. Иногда мы просто гуляем и балуем себя спа-процедурами.
Мы с моей подругой Суной приехали в casa[22] Деми час назад с лаком для ногтей и очищающими масками, которые купили онлайн. Родители Деми уехали на ночь в Монтеррей в свою «городскую» резиденцию, так что весь их дом в Панче теперь наш.
Деми и ее короткие волосы с розовыми прядями – просто linda[23]. Она смешная и всегда счастливая. Мне нравится проводить с ней время, потому что ее энтузиазм заразителен. Однажды вечером нам было скучно, и мы вломились на свадьбу в элитном поселке возле пляжа. В другой раз мы поехали в Мехико и разбили лагерь на две ночи, чтобы быть первыми среди желающих увидеть инаугурацию нашего президента.
Суна – подруга, которая сдерживает наши возмутительные идеи и порывы. Она консервативна и настоящий неврастеник, но мы с Деми считаем, что весело вытаскивать ее из зоны комфорта.
– Расскажи нам правду, Далила. Ты заинтересована в Рико больше, чем в друге? – спрашивает меня Деми.
– Нет, – настаиваю я. – Он везет меня в какой-то боксерский зал. Это даже не свидание.
– И когда назначено это не-свидание?
Я пожимаю плечами:
– Где-то на следующей неделе.
– Думаю, тебе нужен парень, – вставляет Суна. – Ты ни с кем не встречалась после Антонио. А это было два года назад.
Мы с Антонио познакомились в частной школе, в которую я ходила два года. Мы встречались шесть месяцев, пока я не узнала, что он мне изменял с девушкой, с которой познакомился в интернете.
– Мне сейчас не до парня. Я слишком сосредоточена на занятиях.
– Хорошо, что тебе все равно. – Лицо Суны стало задумчивым. – Я так хочу парня.
– Почему?
– Не знаю. – Она пожимает плечами. – Мне нравится, когда меня обнимают, и хочется знать, что кто-то думает обо мне.
Деми смотрит на нее так, словно у нее две головы.
– Это потому, что ты озабоченная, Суна. Я не хочу становиться противной старой замужней каргой.
– Черт, Деми, – говорю я, – в твоих устах брак звучит как тюрьма.
– Так и есть для моих родителей. Но хватит депрессивных мыслей вроде брака. – Деми поднимается на кровати, словно это сцена, и прочищает горло. – Девочки, у меня anuncio[24] о планах на вечер.
– Объявление? Я думала, мы останемся дома, – говорю я ей, глядя на принесенные лаки для ногтей и закуски.
– Нет. Это только начало. Мы отпразднуем твой день рождения, Далила!
– Но до моего дня рождения еще неделя, – отвечаю я, хотя разряд энергии пробегает сквозь меня от мысли, что мне наконец исполнится восемнадцать.
Деми хватает своего любимого розового плюшевого медвежонка и подбрасывает в воздух.
– Считай это ранним празднованием дня рождения.
Мы с Суной переглядываемся с любопытством. Деми уж точно может придумать что-то безумное. Если бы мой папа знал, как мы проводим время, то запретил бы нам видеться.
Но то, чего он не знает, ему не повредит.
Суна машет руками в попытке высушить свои только что накрашенные красные ногти.
– И что это за великая идея? Я нервничаю.
Деми вскидывает руки вверх, словно проповедник, готовящийся сказать нечто важное.
– Мы втроем отправляемся сегодня вечером в Техас.
Мое сердце ускоряется.
– Техас? Что ты хочешь делать в Техасе?
Глаза Деми зажигаются.
– Ты готова?
Я поднимаюсь на кровати вместе с ней.
– Да, готова. ¡Dime[25]!
– Ладно. – Она кладет руки мне на плечи. – «Тени Тьмы» выступают в Лавленде в Техасе, и я только что добыла нам билеты на их концерт сегодня вечером! – Деми визжит от возбуждения.
У меня перехватывает дыхание.
– Ты врешь.
Их песня «Одна ночь безумия» – последняя песня, которую я слушала со своим братом до его смерти. Лукас говорил, что их солист Аттикус Пэттон написал ее после того, как его бросила девушка. Он совершил все эти loco[26] поступки, чтобы уничтожить свою жизнь, но стал лишь сильнее.
Спрыгнув с кровати, Деми открывает ящик прикроватной тумбочки и достает три билета.
– Вот они, – говорит она, бросая по одному каждой из нас.
– Ого. – Я уставилась на билет, словно это кусочек золота. – Это лучший подарок в мире! Есть только одна проблема.
Деми хмурится:
– ¿ Qué[27]?
Мы с Суной понимающе смотрим друг на друга.
– Если ты не поняла, – говорит Суна, – мы не носим паспорта в сумочках.
Деми отметает переживания Суны кивком головы.
– Это не проблема. Мы заедем за ними.
– Я знаю, где родители прячут наши паспорта, но они не позволят мне поехать в США без их разрешения, – говорю я ей.
– И мои тоже. – Суна хмурится все сильнее. – А если мы скажем, что идем на панк-концерт, они никогда нас не отпустят.
– Так не говорите им, миз[28] Нег. – Деми зовет Суну миз Нег, сокращенно от миз Негатив, когда она разрушает наши веселые планы. – Тебе пора научиться пользоваться шансами, которые дает тебе жизнь. Просто иди домой и возьми паспорт так, чтобы никто не узнал.
– Это называется не воспользоваться шансом, Деми. А украсть, – заявляет Суна.
– Разве же это кража, если вещь принадлежит тебе? – отвечает Деми. – Что скажешь, Далила?
Внезапно во мне просыпается дух бунтарства. Лукас бы одобрил это, потому что он был беспечным и ненавидел следовать правилам. Давайте сделаем это, chicas.
– Я в деле, – говорю я им.
– И я, – говорит Деми. – Суна, как насчет тебя?
Мы с Деми киваем, желая, чтобы она поехала с нами развлекаться.
– Ладно, – наконец говорит Суна, – но, если мои родители узнают, имейте в виду, что меня могут посадить под домашний арест на всю жизнь.
Мы втроем прыгаем на кровати Деми, как в детстве, в преддверии приключений. Даже Суна начинает говорить о том, как нам будет весело.
Пересечение границы сегодня вечером – лишь начало нашего путешествия. Я уже представляю, что этот вечер закончится «Одной ночью безумия», прямо как в песне!
Пятая глава
Райан
Я стою перед залом «Клетки» вместе с Пабло. Он смотрит на постеры, рекламирующие концерт сегодня вечером.
– Ты знаешь, что «Тени смерти» – панк-группа? – спрашивает он сдавленным голосом.
– Альтернативный панк, Пабло, – возражаю я. – И не «Тени смерти», а «Тени тьмы».
– Это же бессмысленно, – морщится Пабло. – Я не хотел тебе говорить, но мексиканцы не играют жуткий альтернативный панк. Мы слушаем хорошую музыку.
– Ты сказал, что мы пойдем, куда я захочу. Я хочу послушать ТТ. – Бесполезно говорить ему, что толпа будет громче, чем любой концерт, на котором он когда-либо был. Скорее всего, он пожалеет, что не взял затычки для ушей.
Когда мы занимаем места в конце очереди, глаза Пабло расширяются при виде пары с кольцами в ушах и губах и цепочкой между ними. Он качает головой в замешательстве.
– Белые люди. По-моему, большинству из них не помешала бы интенсивная терапия.
– Ты хочешь сказать, что мексиканцам не нужна терапия, Пабло?
– Ты знаешь, что произошло бы, приди я домой с цепочками на лице, Райан? Мой старик вышвырнул бы меня из дома, а не послал бы разговаривать с психологом.
Интересно, мой папа был бы строгим или, наоборот, добрым? Возможно, он был бы одним из тех понимающих родителей, которые разрешают своим детям делать то, что хочется? Я стараюсь серьезно об этом не думать.
Перед нами остается где-то пять человек, когда парень в кассе объявляет:
– Простите. Все билеты распроданы.
Коллективный стон эхом раздается в очереди людей за нами, желавшими купить билет.
– Прости, чувак, – говорит Пабло, не раскаиваясь. – Может, пойдем в нормальный клуб и потанцуем под нормальную музыку?
Но я не хочу нормальную музыку. Я хочу услышать «Тени Тьмы». Когда у меня не было друзей, именно солист Аттикус Пэттон делил со мной мою боль.
– Слушай, ты не можешь просто продать нам два билета? – спрашиваю я кассира.
Парень смотрит на меня сквозь длинные патлы, напоминающие швабру, которые закрывают почти все лицо.
– Нет.
Пока толпа счастливчиков заходит в «Клетку», я качаю головой, жалея, что нам не повезло. Это отстой.
– Мы всегда можем пойти в кино, – предлагает Пабло, когда Голова-Швабра закрывает кассу и исчезает.
Я почти теряю надежду, когда вижу, как в переулок за «Клеткой» подъезжает фургончик «Кейтеринг Димитри». Я хлопаю Пабло по плечу:
– Следуй за мной.
Пабло идет за мной в переулок. Фургончик паркуется у заднего входа, и моя идея воплощается в жизнь.
– Вы опоздали, – рявкаю я на двух парней в фургоне. – Группа хочет знать, где еда, я еле успокоил их. – Я веду себя нервно, они должны думать, что я вот-вот готов сорваться.
– Это не моя вина, – говорит водитель, выпрыгивая из машины. – Ужасные пробки, а у нас еще две доставки сегодня вечером.
Я раздраженно выдыхаю.
– Нам нужно срочно отнести эту еду. Босс отправил нас с Пабло за вами. – Мы идем за ним к задней двери фургона.
– Тогда помогите нам. Вот, – говорит он и передает подносы с едой. Другой парень достает еще один поднос, и все мы направляемся к черному входу в клуб. Я стучу так, словно владею этим местом, а сам думаю, что, если нам удастся все провернуть, это будет чудом.
Какой-то большой парень с татуировками на обеих руках открывает дверь.
– Кейтеринг, – говорю я ему.
Он осматривает нас, а потом широко открывает дверь, пропуская внутрь. Я вообще не знаю, куда идти, так что импровизирую.
– Не туда, идиоты! – кричит какой-то костлявый белый чудак с прилизанными назад волосами, когда я ставлю поднос на свободное место. – Это для группы!
Я иду за этим чудаком по ярко освещенному коридору к двери со звездой. Он ее открывает, и внезапно я оказываюсь лицом к лицу ни с кем иным, как с Аттикусом Пэттоном. На нем черные джинсы и футболка с названием группы. Его черные как смоль волосы торчат на затылке, а спереди закрывают пол-лица – его фирменный образ во всех видео «Теней». Здесь и остальные ребята, сидят на диванчиках, совершенно расслабленные. Оказаться прямо среди них – это что-то нереальное, и я едва не роняю поднос.
– Наконец-то, – говорит Аттикус, лениво растягивая слова. – Мы чертовски проголодались.
Я ставлю поднос на пустой стол, и Пабло с работниками кейтеринга повторяют за мной. Кажется, Пабло чувствует себя некомфортно, словно боится, что нас поймают.
– Спасибо, парни, – говорит чудак и, достав кошелек, выдает нам четверым двадцатидолларовые купюры.
Работники кейтеринга кажутся сбитыми с толку, не понимая, почему чаевые дают мне и Пабло, но лишь пожимают плечами и уходят.
Я не из стеснительных, так что подхожу к Аттикусу.
– Я большой фанат, – говорю я. – Ваша песня «Сражайся за это» помогла мне преодолеть тяжелые времена.
Он улыбается:
– Рад это слышать, дружище. Как тебя зовут?
– Райан. А это Пабло, – говорю я, показывая на друга.
– Рад познакомиться, парни. – Он протягивает руку для рукопожатия. – Эй, вы можете остаться и посмотреть концерт, если хотите. Если у вас больше нет доставок.
Мы с Пабло обмениваемся взглядами, а потом поворачиваемся к Аттикусу.
– Доставок больше нет, – бормочет Пабло.
Я прочищаю горло.
– Э-э, да, это была наша последняя доставка. Было бы классно послушать концерт, друг.
Аттикус кивает худощавому парню.
– Брайан, дай им проходки, – приказывает он.
Брайан показывает нам следовать за ним по коридору. Я уже думаю, что нас сейчас выкинут, когда мимо проходит Голова-Швабра, но, к счастью, он так занят сообщением в телефоне, что не замечает нас. Мы проходим мимо охраны к огромной толпе, собравшейся перед сценой. Клуб забит.
Когда Брайан оставляет нас в первом ряду, я бросаю взгляд назад на огромное количество людей в зале. Здесь только стоячие места. Я толкаю Пабло.
– Это офигенно.
– Для кого? – Пабло рассматривает слишком большие колонки. Мы стоим так близко к ним, что могли бы коснуться. – Э… Райан, кажется, мы слишком близко.
– Нет. Это идеально, мужик.
Толпа начинает реветь, когда выключается свет и на сцену выходит группа на разогреве. Это менее известная панк-группа «Псиклоны». Вскоре огни сцены снова вспыхивают яркими цветами. Толпа двигается еще ближе, и мы стоим почти друг на друге, но мне все равно. Пол вибрирует в такт биту, я машу кулаком в воздухе и прыгаю под музыку. Обычно я сдержанный и замкнутый, но эта музыка проникает мне в душу.
Пабло изумленно качает головой, словно не может поверить, насколько я расслабляюсь.
Солист «Псиклонов» поет кому-то на другом краю сцены. Я слежу за его взглядом и вижу латиноамериканку с длинными каштановыми волосами и синей прядью. Кажется, она проживает лучшие моменты своей жизни. С ней две подруги, они улыбаются и наслаждаются панк-музыкой.
Я хватаю Пабло за локоть и указываю на девушек в толпе.
– Видишь? Мексиканцы любят панк-музыку, – говорю я ему.
Он пожимает плечами.
– Они классные chicas, но, должно быть, они loco.
Loco? Мне так не кажется. Я смотрю на девушку с синей прядью в волосах. Она подпрыгивает в такт музыке, совершенно расслабленная, словно ничто в этом мире ее не заботит. Я не могу отвести от нее глаз.
Когда «Псиклоны» допевают все песни из сет-листа, в зале снова становится темно, и энергия поднимается в преддверии «Теней Тьмы».
– А теперь мы можем уйти? – спрашивает Пабло. – Мне кажется, вон та девушка с татуировкой паука на лице только что схватила меня за зад. Я чувствую себя оскверненным.
Я вскидываю бровь:
– Оскверненным?
– Ты ее видел? Старик, я боюсь пауков. Можешь представить, каково это – целовать ее, а потом открыть глаза и увидеть огромного паука так близко к твоему лицу? – Он притворяется, что его тошнит. – Я бы не жаловался, если бы мы стояли рядом с теми горячими латинас на том конце сцены, которых ты показал.
– Тогда пойдем, – говорю я ему, но, прежде чем мы успеваем протолкнуться к другому краю сцены, вспыхивает цветное пламя, и выходят «Тени Тьмы».
Аттикус Пэттон стоит у подножия сцены и крепко держит микрофон.
– Йо, Техас! – кричит он изо всех сил, и толпа сходит с ума.
Барабанщик дает бит, и Аттикус начинает исполнять «Хаос» – песню о парне, чей разум по ночам заполняется случайными мыслями.
«В голове начинает стучать, а мой мир начинает сотрясаться» – поднимается голос Аттикуса над быстрым ритмом музыки.
Такое впечатление, что песня вдохновляет толпу на хаос, внезапно все очищают место перед сценой, и образуется пространство для слэма[29] тем, кто готов врезаться друг в друга и толкаться. Меня это не пугает. Это словно вызов. Мне сразу же хочется оказаться в самом центре.
Хаос!
Что со мной не так? Эти мысли не дают мне покоя.
Хаос!
Я толкаю Пабло и показываю на слэм. Ему хватает одного взгляда на кучу фанатов, дико врезающихся друг в друга, и его глаза широко распахиваются.
– Ну уж нет! – отвечает он.
Только когда безумие выходит наружу, я свободен!
К черту правила, к черту общество!
– Мы идем туда, – обращаюсь я к Пабло, перекрикивая громыхающую музыку.
Он качает головой, но в это мгновение кто-то толкает его в слэм. Я тоже пробираюсь туда, наслаждаясь тем, как толпы людей просто отрываются. Аттикус Пэттон прав. К черту условности и правила. Кому какое дело до опасности? Жизнь заключается в безумии и освобождении от запретов.
Сперва осторожный, Пабло начинает смеяться, пока его толкают с одного края потного слэма в другой. Мы – компания глупых, сумасшедших ребят, которые не боятся рисковать. Это не для слабохарактерных, но, взглянув в центр круга, я вижу, что туда затянуло девушку.
Девушку с синей прядью в волосах.
Вот черт!
Это нехорошо. Она врезается в парня, и удар практически отправляет ее в воздух. Должно быть, она в ужасе от парней в два раза больше, толкающих ее.
Кто-то должен ее спасти, и, хотя мой девиз – «К черту геройство», я не собираюсь наблюдать, как девушку ранят или убивают, потому что какой-то идиот решил затолкнуть ее в слэм.
Я бросаюсь в шумную толпу, намереваясь добраться до девушки, прежде чем ее растопчут.
Пришло время хоть раз побыть героем.
Шестая глава
Далила
Люди в слэме потные и громкие. Они скачут, словно их ударило током.
И мне это нравится!
Это стоило того, чтобы проникнуть в дом и стащить паспорт без разрешения.
Аттикус Пэттон выкрикивает слова, словно хочет, чтобы его услышал весь штат Техас… и Мексика тоже. Я наблюдала за слэмом со стороны, но потом решила присоединиться к веселью. Дома я изображаю идеальную дочь. Здесь я могу быть кем угодно. Меня мотает туда-сюда в хаосе, но я чувствую себя более свободной и дикой.
Пока меня не останавливает железная хватка на талии. Внезапно меня вытаскивает из круга какой-то придурок с твердыми, словно камень, бицепсами и широкой грудью.
Что за…
Когда он ставит меня на ноги, я разворачиваюсь и встречаюсь взглядом с самыми голубыми глазами, которые когда-либо видела. На его идеально высеченном лице играет самодовольная улыбка. Неужели он думает, что, раз он симпатичный, то может таскать меня, как какую-то тряпичную куклу?
Он наклоняется и громко говорит:
– Можешь поблагодарить меня потом.
Поблагодарить его?
– За что? – Я пытаюсь перекричать музыку.
– За твое спасение.
С губ срывается смешок. Мое спасение? Он что, шутит? Это меня так раздражает, что первым делом мне хочется сделать ему выговор на моем родном языке.
– Меня не надо спасать, pendejo! – объявляю я, и раздражение просачивается в мой голос. – Я могу о себе позаботиться, мистер Америка.
Он просто стоит, застыв на месте.
Не желая пропускать веселье, я проталкиваюсь мимо него и снова бросаюсь в слэм. Аттикус исполняет следующую песню, ту, что восхваляет уникальность, – «Это я».
«Это я, я не стану меняться ради тебя.
Принимай меня таким, как я есть, или я найду кого-то другого».
Пока меня кидает из стороны в сторону, весь стресс, который я недавно испытывала, каким-то образом улетучивается. Стресс из-за давления родителей, чтобы я приняла правильное решение по поводу моего будущего; стресс, потому что я не уверена, смогу ли соответствовать их ожиданиям; стресс, потому что я хочу помочь облегчить их боль из-за потери Лукаса.
Внезапно они начинают петь «Одну ночь безумия». Я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить, каково было сидеть в машине с братом. Я помню, что он всегда стучал по панели, словно играл на барабанах и уговаривал меня делать то же самое. Между песнями он рассказывал мне про свои надежды и мечты стать доктором. Он хотел помогать тем, кто не мог помочь себе. Я взяла на себя эту роль после его смерти.
«Хватило одной ночи безумия.
Ты украла мою душу одним лишь взглядом».
Когда песня заканчивается, я ухожу из слэма и направляюсь к бару.
– Эй, – окликает меня чудаковатый парень с короткострижеными волосами и круглым лицом. – Этот концерт – потрясающий!
– Да, – соглашаюсь я.
Он наклоняется.
– Меня зовут Скайлер, – кричит он мне на ухо так громко, что моя барабанная перепонка начинает дрожать. У него короткие ноги, и своим коренастым телосложением он напоминает мне персонажа из мультиков.
– Я Далила.
Я качаю головой в такт музыке и жду, когда подойдет бармен, чтобы заказать напиток. Во рту так пересохло, что мне хочется потянуться и попить прямо из крана на барной стойке.
Я машу бармену, но вокруг собралось так много людей, что он меня не замечает. Эх.
– Я пытаюсь заказать пиво уже пять минут, – говорит Скайлер. – Хочешь, я тебя угощу?
Я качаю головой и показываю на руку, на которой нет печати «Старше 21».
– Мне просто колу, – говорю я ему. – Если этот парень когда-нибудь подойдет.
Вытянув шею, я вижу Суну на другом конце клуба. Она разговаривает с тем же парнем, с которым болтала последние двадцать минут. Ее глаза горят вниманием, и она искренне смеется над его словами. Она точно хорошо проводит время.
Деми привлекает внимание гитариста «Теней Тьмы», который улыбается ей со сцены, словно она богиня. Наверное, он думает, что она окажется какой-то фанаткой, готовой пойти с ним за кулисы, но он сильно ошибается. Деми, может, и любит пофлиртовать, но она против отношений на одну ночь.
Скайлер хлопает меня по плечу.
– Вот, – говорит он, передавая мне прозрачный пластиковый стаканчик. – Кола, правильно?
Я киваю и забираю у него напиток.
– Спасибо.
– Ты живешь здесь? – спрашивает он.
– Не совсем.
– И я тоже. – Он отпивает пиво, и я чувствую, как его рука опускается мне на талию. Я делаю маленький шаг в сторону, чтобы между нами было расстояние. – Я приехал из Невады с однокурсниками. Мы остановились в отеле на углу.
– Круто. – Когда я поднимаю стакан ко рту, тот парень с голубыми глазами, грубо вытащивший меня из слэма, подбегает и выбивает колу из руки. Стакан взлетает в воздух, и его содержимое выливается на меня.
– Что с тобой не так? – кричу я и смотрю на свою промокшую одежду.
– Да, чувак, – говорит Скайлер, надувая грудь, словно павлин, готовый к схватке. – Она со мной.
Прежде чем я успеваю моргнуть, кулак мистера Америки врезается в челюсть Скайлера. Парень отшатывается назад и падает на пол.
– Ты с ума сошел? – кричу я на незнакомца, неловко отталкивая его.
– Он подсыпал что-то в твой напиток, – говорит мистер Америка спокойным, ровным голосом.
– Что? – Я сердито гляжу на Скайлера, который все еще валяется на полу. – Это правда?
Глаза Скайлера распахиваются, и он прижимает ладонь к покрасневшей щеке.
– Я ничего не добавлял в твой напиток! Клянусь!
– Чувак, я, черт возьми, это видел! – Мистер Америка хватает Скайлера за ворот и поднимает на ноги. – Оставайся здесь, – рычит он сквозь стиснутые зубы. – Я позову охрану.
В моей груди нарастает паника, когда я бросаю взгляд на охрану. О нет! Я узнаю среди них Джерардо – телохранителя, которого папа нанимает на вечеринки и корпоративные мероприятия. Нельзя, чтобы он меня допрашивал. Что, если он расскажет отцу, что я пересекла границу без разрешения? Я попаду в такие неприятности! Как только мистер Америка разворачивается, чтобы позвать охрану, я подскакиваю и закрываю ему рот рукой.
– Не делай этого!
Он отталкивает мою руку.
– Почему?
– Потому что это неважно.
– Неважно, что он пытался опоить тебя? – спрашивает он.
– Забудь.
Теперь, когда мы отвлеклись, Скайлер выбегает через выход и исчезает.
Мистер Америка тихо выругивается.
– Кажется, ты не так уж можешь позаботиться о себе, как думаешь, – говорит он мне.
Я тычу пальцем ему в грудь.
– Тебе нужно… – Я замолкаю, потому что краем глаза вижу, как Джерардо пробирается сквозь толпу, направляясь к нам. Зрители окружают нас, наслаждаясь развернувшейся драмой. Я пытаюсь найти выход из этого беспорядка и избежать внимания, но бесполезно. Офицер в форме загораживает мне дорогу. Он крупный парень с пронзительными глазами и острым носом.
– Что здесь происходит? – спрашивает он грубым голосом.
– Ничего. – Я хватаю мистера Америку за руку и наклоняюсь к нему, чтобы скрыть лицо от Джерардо. – Не так ли, малыш?
– Так, – отвечает мистер Америка ровным голосом.
Офицер задерживается на минутку. В попытке заставить его уйти я поднимаюсь на цыпочки. Молясь, чтобы мистер Америка подыграл, я погружаю пальцы в его густые волосы и прикасаюсь губами к его губам. Я намерена сделать этот поцелуй убедительным.
Вместо отвращения прикосновение его мягких, но напряженных губ к моим посылает поток восхитительных ощущений по моей спине. Я и раньше целовала парней, но никогда не было таких мурашек, как сейчас. Это чувство приятное и успокаивающее. Очевидно, этот парень не новичок по части поцелуев.
Когда мы отрываемся друг от друга, чтобы вздохнуть, его глаза прикованы к моим. Я едва осознаю, что офицер ушел, а Джерардо обратил внимание на других. Я прочищаю горло и медленно и долго выдыхаю, чтобы сердце перестало скакать. На мгновение я забываю, где мы, пока не слышу снова пение Аттикуса.
«Смерть стучится ко мне в дверь. Больше не приходи».
– Как удачно все получилось, – огрызается на нас рыжеволосая девушка. Она смотрит на наши все еще переплетенные руки. – Просто небольшой совет, – обращается она ко мне, перекрикивая музыку, – он парень на одну ночь. Утром этот лузер бросит тебя и ни разу не обернется.
Мистер Америка забирает свою руку из моей. Он, кажется, совсем не в восторге от присутствия этой девушки.
– Микайла, мы не…
– Мы не на одну ночь, – прерываю я его, потом с любовью беру за локоть. – Потому что мы встречаемся уже два месяца и собираемся вместе пойти в колледж.
Прежде чем он успевает ответить, Микайла заливается смехом.
– Колледж? Ха! Хорошая шутка. – Ее смех все еще звенит в воздухе, но она уходит от нас, чтобы присоединиться к компашке друзей, наблюдающих за разговором.
– Теперь мы квиты, – говорю я мистеру Америка и убираю руку с его руки. – Ты спас меня от того парня, подсыпавшего что-то в мой напиток, а я спасла тебя от злобной девицы.
– Ты не права, – говорит он хрипло. – Я помог тебе спрятаться от того охранника и отвлек копа. Очевидно, что ты прячешься от закона. Ты что, вооружена и опасна? – дразнит он.
Я расправляю плечи и выпячиваю подбородок, пытаясь выглядеть уверенной. Я стараюсь не обращать внимания на его мягкие полные губы, которые были моими всего минуту назад. – Ты не знаешь, о чем говоришь. Я ни от кого не прячусь.
Он облокачивается на барный стул и скрещивает руки на груди, словно ничего в мире его не заботит.
– Тогда зачем ты меня поцеловала?
Быстро придумай что-то, Далила.
– Я думала, что ты хорошо целуешься, – говорю я ему и добавляю: – Но я ошибалась.
С этими словами я разворачиваюсь на каблуках и иду в толпу. Мое сердце бьется так же быстро, как бит музыки. Когда я нахожу Суну, она все еще болтает с тем парнем, от которого не отходила всю ночь.
– Dios mios, ты в порядке? – спрашивает она взволнованно, когда я становлюсь рядом с ней. – Твоя одежда промокла. И твое лицо все красное.
– Я в порядке, – вру я. Я так смущена, что мое сердце все еще колотится после поцелуя. – Мне просто нужно немного подышать воздухом.
Седьмая глава
Райан
Я направлялся в бар, когда увидел, что парень у стойки подсыпает что-то в ее стакан. Я чуть не растолкал всех на своем пути, чтобы добраться до нее раньше, чем она его выпьет. Вместо того чтобы позаботиться об аресте этого придурка, она стала протестовать. Было очевидно, что она что-то скрывает, когда я позвал охрану.
А потом она меня поцеловала.
Я и раньше целовал девушек, но эти полные сладкие губы пробудили во мне то, что я считал уже давно мертвым. Возможно, все дело в этом месте и безумном концерте. Вся эта ночь была какой-то нереальной.
Я бросаю взгляд на море людей и вижу, что мне машет Пабло. Когда мне удается подойти поближе, то я понимаю свою ошибку. Пабло разговаривает с девушкой с синей прядью и ее подругами.
Я встаю рядом с ними, но сразу же чувствую все взгляды на себе.
– Кто ты? – спрашивает ее подруга, словно я вторгаюсь в их личный разговор.
– Все круто, – говорит ей Пабло. – Это мой друг, Райан. Это Суна и ее подруга Далила. – Он указывает на девушку в нескольких футах от него. – А это Деми.
Девушка с синей прядью, Далила, даже не смотрит на меня, когда Аттикус начинает петь «Потерянный, но не забытый». Такое впечатление, что я внезапно стал невидимым.
«Может, тебя и нет, ты далеко.
Божий ангел, не дай мне сбиться с пути.
Воспоминания о тебе никогда не уйдут,
Это сердце будет твоим
каждый день моего горя».
– Далила, ты в порядке? – спрашивает ее подруга Суна.