Читать онлайн
«Казаки-разбойники»

Ирина Енц
"Казаки-разбойники"

Пролог

На чердаке было сумрачно, пыльно и тихо. Сквозь щели в старой крыше пробивались тоненькие лучи солнца, в которых причудливо танцевали пылинки. С улицы доносились звонкие детские голоса. Кажется, меня потеряли. «Казаки-разбойники» – это не просто какие-то вам догонялки-пряталки, которые только для малышни. В двенадцать лет ты сам себе уже кажешься невозможно взрослым и дерзким. И игры уже «взрослые», как например «казаки-разбойники», где «казаки» ищут тебя, а если найдут, то начнут «пытать», чтобы узнать, где ваша «разбойничья» база, в которой спрятаны награбленные «сокровища».

В этот старый, давно заброшенный особняк никто не совался. Говорили, что здесь водятся привидения, потому что, когда-то, очень давно, может сто, а может двести лет назад, здесь убили молодую и прекрасную (конечно, прекрасную и молодую, а какую же еще!) девушку. Кто-то утверждал, что она сама покончила жизнь самоубийством из-за несчастной любви. Основными носителями этой версии в нашей дружной компании были, конечно же, девчонки во главе с моей подружкой Валькой. Я не поддерживала ее версию, и на этой почве мы с ней иногда ссорились, так, не взаправду, понарошку. Потому что, ссориться из-за подобных глупостей нельзя, если вы настоящие друзья. В общем, слухи ходили разные и всякие. Причем, сложность развития сюжета зависела от возрастной категории. Например, бабка Клава, соседка моего деда страшным свистящим шепотом рассказывала своим соседкам, сидя на скамейке возле своего палисадника, что девица эта была дочкой барина, который жил в этом поместье, и ее насильно хотели выдать замуж за нелюбимого, отчего она и удавилась, грех на душу взяла. Что такое «грех», и как это «удавилась» мы с Валькой не очень хорошо понимали. А спросить у деда я боялась. Тогда пришлось бы сознаться, что мы с подружкой, притаившись в чужом палисаднике под огромным кустом цветущих ярко-лимонных георгин, подслушивали. А за такое дедуня мог и выпороть. Так что, оставалось только гадать и самим фантазировать. В любом случае, дом этот считался местом странным и нехорошим. И все, и взрослые, и дети, старались обходить его стороной, особенно, по ночам. Но сейчас-то был белый день, а как известно, привидения днем не появляются. Именно поэтому, я забралась на чердак, в надежде, что меня тут никто не найдет. И потом, я считала себя уже достаточно взрослой и серьезной, чтобы не бояться и не верить в подобные страшилки. Хотя, какой-то червячок зарождающейся настороженности и копошился у меня в глубине души, но я старалась на него не обращать внимания. Вот еще!! Мне не семь, и даже не девять, а уже целых двенадцать лет. А взрослые в подобную чепуху не верят!

Судя по крикам, раздававшимся с улицы, меня и вправду потеряли. Вот и славно! Я возглавляла «банду разбойников», а всем известно, что именно атаман и хранит тайну спрятанного клада. А пока клад не найден, игра продолжается!

Шли последние дни лета. Стояла жаркая душная погода. Дед говорил, что такая духота обычно бывает перед грозой. На прогретом солнцем чердаке было жарко, но я терпела. Игра есть игра. Если не можешь – не берись, а уж коли взялся – терпи. Так говорил дед Иван. Крики на улице стали отдаляться. И возбуждение, вызванное погоней, несколько улеглось. Я, наконец, стала осматриваться по сторонам. Чего тут только не было! И кипы старых газет, связанных аккуратно бечевкой, и какие-то древние, покрытые толстым слоем пыли сундуки, ящики и коробки. Вот бы заглянуть туда!! Наверняка, там найдется масса интересных вещей! Выбираться отсюда было еще рано. Голоса ребят еще были слышны, и я, усевшись поудобнее в своем убежище, приготовилась ждать.

Наверное, я задремала. Потому что, когда вновь открыла глаза, вокруг царил сумрак и тишина. В чердачное окошко было видно темнеющее вечернее небо, и наползающие фиолетовые тучи, подсвеченные снизу алыми всполохами заходящего солнца. Нужно выбираться отсюда. Меня, наверное, уже все потеряли. Даже сама себе я бы ни за что не призналась, что мне ужасно не хотелось больше оставаться в этом доме в наступающих сумерках. Только я стала выбираться из-за своего укрытия, как из люка, ведущего вниз раздался скрип старой лестницы. Кто-то поднимался наверх. Я, закусила губу, то ли от страха, то ли от досады, что меня все же обнаружили. Неприятный холодок пробежал по спине. Опять забившись в щель между деревянной стойкой, подпирающей крышу и старым, облезлым сундуком, я сжала пальцы в кулаки, борясь с подступающей дрожью. Шаги были тяжелыми, осторожными. И я принялась про себя повторять, что привидения не могут так шагать. Они же должны быть бесплотными! По крайней мере, так утверждала бабка Клава.

Из люка показалась чья-то голова. С некоторым облегчением я выдохнула. Это точно не было привидением. Но радоваться пока не торопилась. Неизвестный человек – тоже не очень хорошо. Света было еще достаточно, чтобы понять, что это был мужчина. Правда, разглядеть его как следует не удавалось, так как он стоял ко мне спиной. Но короткая стрижка и широкие плечи, явно выказывали его принадлежность к сильному полу. На его плече лежал какой-то огромный тюк. Неужели здесь кто-то еще что-то прячет?! Любопытство преодолело страх, который заставлял мое сердце биться, словно у зайчонка, спрятавшегося под кустом от охотящейся за ним лисицы. Он быстро огляделся, а я перестала на мгновение дышать, борясь с собой, чтобы не заорать. Но он меня не заметил. По углам чердака уже собирался ночной мрак. Мужчина наклонился и положил свою ношу на пол. С облегчением выдохнул, и что-то пробурчал себе под нос. Слов разобрать я не могла. Подошел к старому большому, сколоченному из деревянных досок ящику, и стал выкидывать из него какой-то хлам. Я, немного отдышавшись, выглянула прикидывая, как бы мне выскользнуть из своего угла незаметной мышкой, и проскочить в люк, который был за его спиной. От места, где я спряталась, спасительный выход находился всего в каких-нибудь пяти метрах, перебежать незаметно, пока человек так увлечен своим делом ничего не стоило. Но при этом, меня продолжало разбирать любопытство, что же за тюк он приволок на чердак этого старого заброшенного дома. Это был какой-то старый ковер, а может и просто большое одеяло. Я рассматривала его внимательно, пока мой взгляд не остановился на паре ног, торчавших с краю этого невнятного тюка. Одна нога была босая, а на второй я увидела черную туфельку-лодочку с кокетливым белым бантиком в мелкий черный горох. И вот тут мне сделалось совсем нехорошо. Зажимая рот ладошками, я, полусогнувшись мелкими шажками рванула к открытому люку, наплевав на всякую конспирацию. Мужчина резко оглянулся, и я замерла на месте под его взглядом. Мы смотрели друг другу прямо глаза в глаза. И я почувствовала себя кроликом, сидящим перед удавом. Застыла, выпрямившись столбиком, не в силах отвести взгляд от его черных, похожих на провал старого колодца глаз. От них исходил морозящий душу холод, который словно приморозил меня к месту. Я не могла пошевелиться, будто и впрямь, превратившись в кусок льда. Не знаю, сколько длилось это мгновение, но мне показалось, что я уже полжизни стою на этом проклятом чердаке. На его лице появилась ядовитая усмешка, от которой у меня что-то булькнуло в горле, и он сделал один короткий шаг в мою сторону. Это его, почти неуловимое движение, словно невидимая спусковая кнопка, «разморозила» меня. И тут, все долго сдерживаемое мое напряжение, наконец, прорвалось в захлебывающийся дикий вопль. В несколько прыжков я допрыгнула до люка в полу и скатилась по лестнице кубарем, умудрившись при этом не переломать себе кости. Я летела, словно вихрь, не разбирая дороги, и только слышала позади себя хриплое дыхание догоняющего меня человека, да звук тяжелых мужских шагов.

Глава 1

Стол накрыли скромный. Дед Иван не любил пышные пиршества. Пришли соседи. Бабку Клаву, почти ослепшую, опирающуюся на изогнутую деревянную клюку привела ее дочь, тетя Наташа. Пышных речей не говорили. Старики скорбно вздыхали, старушки вытирали уголками платочков выступающие слезы. А я чувствовала себя сиротой, какой, по сути, и стала. Оглядела с тоской старый дом. Ходики на стене, кот Васька, обычной «дворовой» масти, называемой в простонародье «бусенький», испугано поглядывал из-за печки. Домотканые половички, чистенькие шторки на окнах, вышитые еще моей бабулей в молодые годы, старый расписанный розами, облезлыми от возраста, сундук, сверху прикрытый круглым половичком. Все, что мне в детстве казалось таким загадочным, таким таинственным и прекрасным, сейчас словно полиняло, поблекло. Как будто приехавший передвижной цирк свернул свои гирлянды, флажки и шарики, после окончания представления, превратившись в серенький и, полинявший от частых дождей, хлам.

На меня навалилась такая тоска, что хоть волком вой. Валентина, моя давняя подруга, несколько суетливо разлила водку по стопкам, и торопливо провозгласила:

– Ну что, еще раз за помин души… Пусть земля деду Ивану будет пухом… – Шумно выдохнула и опрокинула стопку целиком в рот. Сморщилась, и схватив корочку хлеба, занюхала, не закусывая.

Видимо, своей короткой речью она хотела дать понять собравшимся, что пора, мол, и честь знать. Народ, отследив взглядами весь процесс от наливания, до занюхивания корочкой, потянулся за своими стопками, с невнятными бормотаниями, на тему «земля пухом». Бабка Клава намахнула стопку без слов, затем, сгребла своей куриной, высохшей от старости лапкой очередной блин, макнула его в густую сметану и принялась его шамкать беззубым ртом. Наталья, ее дочь, только неодобрительно головой покачала, но возражать или делать замечания на людях не стала. Прожевав блин, бабка не успокоилась, и потянулась за вторым, при этом с любопытством принялась меня расспрашивать:

– Полинка, а ты, чай, дом-то теперь продашь? Поди, обратно в Рязань умотаешь? – И не дожидаясь от меня ответа, пробурчала недовольно. – Вам теперь все города подавай… А про корни свои-то и не помните вовсе. Оторвались вы от корней своих! Эх… Молодежь, молодежь… – И потом, сразу без перехода, глянув на меня остро так, что я уже сомневаться начала в ее плохом зрении. – А дед-то твой в жизни толк знал. Хоть и суровенек был, а понимал, что к чему… – И она опять повторила манипуляцию с блином, не дожидаясь от меня ответа.

А я сидела за столом, глядя в одну точку перед собой. За всю свою жизнь я не помнила, чтобы дед когда-либо болел или на что-то жаловался. Он всегда был крепок. На замечания соседских старух о «слишком долгом веке» всегда отшучивался, со смешком отвечая, что из вредности переживет их всех. Девяносто два года, это вам не хухры-мухры. Три войны прошел, ранения имел, ордена, как иконостас, а скромен был. О подвигах своих не хвастался. На мои детские недоуменные вопросы всегда отвечал, что выполнял свой долг, как и положено мужчине, и не видит в этом чего-то необычного. Ведь не считает же женщина подвигом стирку, уборку, воспитание детей. Подобный подход меня всегда несколько обескураживал, но в споры с дедом я не вступала, мотая на ус, как и положено, его житейскую простую и безыскусную мудрость. Дрова рубил, раздевшись на морозе до пояса, колодезной водой обливался на рассвете. А тут, он просто вечером уснул, а на утро уже не проснулся. Смерть деда потрясла меня до глубины души. После гибели родителей, он оставался единственным родным мне человеком в этом мире. И, разумеется, я винила себя, за то, что не была с ним рядом в это время. Врачи меня уверяли, что это бы ничего не изменило. У него в один момент просто остановилось сердце. И мое присутствие вряд ли бы что-то изменило.

Когда мне сообщили о его смерти, позвонив на работу, я сгоряча решила, что избавлюсь от этого дома, и уеду из этих краев навсегда, и никогда больше не вернусь в эти места. Работа в Рязанском горзеленстрое меня вполне устраивала, у меня была квартира, мои друзья, и в общем-то, своя привычная жизнь. То приключение, произошедшее со мной много лет назад в старой усадьбе, уже почти забылось. И только еще изредка во снах, топот тяжелых шагов за моей спиной заставлял вскакивать меня с постели в холодном поту.

Помню, тогда, дед сразу кинулся в милицию. Они выслали наряд, но, разумеется, ничего и никого на чердаке не обнаружили. Посоветовали деду рассказывать поменьше всяких страшилок детям и с тем удалились. Но дед был мудр, он знал меня очень хорошо, и видел, в каком состоянии я тогда принеслась домой. Он поверил моему сбивчивому рассказу сразу и безоговорочно. И, от греха подальше, сразу же отправил меня обратно в город. То событие постепенно стерлось у меня из памяти. Детям вообще свойственно очень быстро забывать плохие вещи. Но однажды, когда мы с мамой отправились в обувной магазин, чтобы купить мне к школе новые туфли, я устроила истерику при виде черных «лодочек» с белым бантом в мелкий черный горох.

Прошло много времени с той поры, но изредка я мысленно возвращалась в заброшенный дом, пытаясь понять, что же я тогда увидела на самом деле.

Валентина тронула меня за плечо, и я словно очнулась. Вздрогнув, огляделась вокруг. Все гости уже ушли. И умница-Валька, даже со стола уже успела убрать и вскипятить чайник. Налив себе и мне по большой кружке чая, она уселась напротив меня и, не прибегая ни к какой особой дипломатии спросила: