В оформлении обложки использовано фото Александры Трубиной
© Машевич С.В., 2019
© Оформление, серия, Издательство «У Никитских ворот», 2019
В моей каморке, на краю
У мироздания благого
Я песенки себе пою
О невозможности другого
Житья-бытья. Почтенный ход
Часов да спутанные нити
Вязанья брошенного – вот
И всех делов. А верный кот,
Свернувшись, сны седьмые видит.
Ночь покойная, тёмная, сонная,
Повозилась подушка в углу,
Одеяло раскинулось, сонное,
Мягкий коврик сопит на полу.
Звёзды кружатся, подымаются
К чёрной башне всю ночь напролёт,
Зелье булькает, зелье варится,
И певунья песни поёт.
Глаз не сомкнёт.
Ты точно сон, ты словно сон прекрасный,
Какой-то ослепительный обман.
И, выйдя из тумана, месяц ясный
Поглаживает потайной карман.
И никогда ещё не пах так сладко вечер,
Таким безоблачным не лился горизонт.
И, снова юная, отважно и беспечно
Спешу и падаю в твои объятья, сон.
Шар огромный завис между ёлок.
Сладко пахнет цветущей водой.
В эту тропку из прелых иголок
Лёгкий след не впечатался мой.
До чего же всё вышло глупо!
И колючих касаясь ветвей,
Я иду. Я смеюсь.
Почему бы
И не стать мне любимой твоей?
По тонкой ниточке, прочерченной твоим
Карандашом решительным, весёлым,
Иду, цепляя воздух. И под ним
Всё зыбким видится и невесомым —
Не то что пар, сгустившийся вокруг
До самых плотных атмосфер, до плоти.
И стайка бабочек – моих подруг —
Летит ко мне на ветре-вертолёте.
В дурман-траве лежу, дурман-травою
Дышу одной. Кружится и поёт
Летучий мир над сонной головою,
Облюбовавшей райское жильё.
Кузнечик вёрткий знает своё дело:
Трещит не хуже верного сверчка.
Беспечная крапивница уселась
На львиный зев. Нарядней башмачка
Не сыщешь ты ни летом, ни зимою.
Не улетай, побудь ещё со мною.
В подушках утопает шёлк.
Сижу я, туфелькой качая,
Средь шума в комнате большой
И думаю себе, скучая,
Как одиноко в этом тесном,
Земном пространстве бытия.
Пусть мне приснится сон чудесный,
Что ничего не знаю я.
Да потому что лето. Потому что
Прохладой полон мой пустой балкон.
С ветвей в саду слетела стайка дружно
И унеслась куда-то в небосклон.
Поставить столик, полистать газеты,
В качалке старой помечтать часок,
Облечься ветром – потому что лето
И потому что огненный песок
Прилип к ногам босым, и каждый пальчик…
Не тронь меня! Я глиняный болванчик.
Солнце кочегарит, и который день
Духота-парилка и жара-жарень.
Кто там на хозяйстве у больших верхов? —
Сини много в небе, нету облаков.
Что он – сумасшедший или просто спит? —
Даже тень сияет и глаза слепит.
Птицы не летают, птицы не поют,
Скоро пепел станет веселиться тут.
Но с пернатым людом мы друзья и братья,
Вот и достаю я ливневое платье.
Хмурься, высь пустая, позавидуй мне:
В небе много сини, а оно синей.
Конечно, я уйду. Да я уже ушла.
Есть у меня и важные дела,
Не только глупости. Не то чтобы сама —
За легконогой мчусь, она веселий ищет.
Мне тихий смех почудился и шорох
Её шагов у твоего жилища,
Вот и зашла. Но мне уже пора:
Нельзя надолго же оставить без дозору
Растрёпанных пионов аромат,
Безделье гулкое и посреди стола
Бумаг моих неистребимый ворох.
Ах, еду, еду – очень далеко.
С тобой, с тобой – куда глаза глядят.
В гостиной комнате тревожно и легко
Секунды ходят. Воробьи галдят
На липе ветреной, как будто бы сороки:
Дождь собирается. У всех приспели сроки.
Что взять с собой? Здесь все мои года,
Флакон духов и шляпная картонка.
Мне слаще мёда слово навсегда!
А никогда… – ведь это слишком долго.
Укрылось солнце тучею, остыть
Боясь. Куст трепетал стоустый.
В такой вот день мне был дарован ты
Наградою за все безумства.
Прощай, мой друг. Прошу ещё… Вот только
Чего бы мне ещё желать?
И было ливня столько, сколько
Один лишь он умел послать.
Тогда сам бог дождя пролился на жару,
На раскалённый камень подо мною.
И если я когда-нибудь умру,
Пусть не забуду этот день с тобою,
Как воздух плыл кругом, и как рекой
Гудели лужи в люках водосточных;
Как ветер распахнул рукой балкон
В небесной горнице, и с голубиной почтой
Пришло письмо: «Люблю навеки точка».
И грады сыпались в ладони целиком,
И золотой песок в часах песочных.
Как руки, ветки тянутся ко мне,
Лица коснутся, обнимают плечи.
Иду тропинкою, как в сладком сне,
В том самом сне, в котором ты навстречу
Бежишь, смеясь, летишь и близко ты,
Кружится куст, наломанный у дома, —
Дурман знакомый, белые цветы…
Любой дурман мне кажется знакомым.
Дрожит сплетённая для мошек паутина,
И близится загаданный мне год,
Как лапы елей, аромат жасмина
И ласточки стремительный полёт.
Мы страшный перешли рубеж —
И веры нет пока, что живы
И вместе что.
Нет клятвы лживей,
Чем клятва жизнью.
Ветер свеж
И голову назад относит,
Но не перевернуть главы.
Давай у Господа попросим
Немного солнца
и травы,
Благоухающей дурманом сладким
Того желанного навеки сада,
И тот покой, какой
доступен смертным.
…И окна взгляд бросают незаметный
На нас с тобой, ещё идущих рядом.
Ещё тепло, но день счастливый каждый
Уже прожит, уже отсчитан мной.
Разбита гладь свинцовая одной
Рукой неосторожною, и важный
Паук ведёт хозяйский смотр сетям,
И дождь холодный листья окропил
Перед паденьем долгим, и сентябрь
Не на ногу, а просто наступил.
Стемнело очень рано почему-то,
И ничего не видно из-за туч.
Но вот сверкнул, сверкнул во тьме кому-то
Последний солнечный, последний луч.
Он осветил тебя, но не заметил,
Что корчится неладное с тобой.
По небу чёрному летит холодный ветер
В прозрачной – призрачной – накидке голубой.
…И нет уже ни правых, ни виновных.
Уже темнеет рано.
Звёзд и тех
Не видно в небесах, таких покойных,
Что неприличен даже вздох во сне.
А утром – чай, на травах заварённый.
Потом – морозный воздух, белый снег…
Как небеса, ты вечный и спокойный.
И нет вины.
И невиновных нет.
А ведь на улице зима
И снегу, снегу – по колено.
Какое счастье из окна
Глядеть и наслаждаться пленом
Жилища ветхого и рук,
Скрещённых на груди холодной.
Превыше всех щедрот и мук
Есть упоенье – быть свободной.
Быть ро вней – ветру; снегом белым
На землю падать. Из окна
Глядеть и наслаждаться пленом
Сугробов, выросших с дома.
Последний солнца луч скользнул на столик,
На мандарины в яркой кожуре —
Всё жертвы ждал. Страданий ждал и боли.
Но рассиялись звёзды во дворе.
А боги, даже мёртвые, тиранят
Ослушницу, и нестерпим их дар.
И радужной свивается спиралью
От зелья сонного тревожный влажный пар.
Она уже не улыбнётся. Свиток —
Весь перечень обид – в руке её.
А у меня свои богатства свиты
Из паутины дней. И в сундуке моём
Накоплены мильоны оправданий —
Всё кесарю добро. Но что с того,
Когда предстанет высеченным в камне
Предначертаний зыбких торжество.
Марионеточный и звонкий,
Ты, голос, невесомым стал.
И балаганные постройки
Холодный ветер разметал.
Как будто бы, в сопровожденьи тени
По лестнице взбираясь со свечой,
Ступаешь в высь, а там – там нет ступени,
Там звёзды разлетаются в смятеньи
И только ночь подставила плечо
Безмолвное,
как преданный лакей,
Хранящий под ливреей ужас знанья;
И чувствуешь на собственной щеке
Истории горячее дыханье.
Пылает дух – ему везде просторы.
И хоть бы хны ему живые муки
Живой меня. —
Окостенеют скоро
Мои уже немеющие руки,
Распахнутые – словно для полёта,
Увязшие в еловых душных лапах.
И в этаких ветвях, сетях, тенётах
Мне невозможно колдовать и плакать.
Пылает дух. Синицы верещат.
И шишки обожжённые трещат.
Я знаю всё:
что любишь ты меня
И что с тобой расстанемся мы скоро.
Что купишь ты прекрасного коня.
А я уеду в свой далёкий город.
Я знаю, сколько слёз во мне бессильных,
И сколько силы устоять в тебе.
Мы рождены быть вместе до могилы.
Зачем не покоряемся судьбе?
Ты нынче – здесь. Весь, во своей плоти,
Откинувшись, сидишь на табурете
И улыбаешься. Как будто жизнь – почти
Тебе родня, и ни к чему все эти
Приличия, прошения, долги —
Когда весь мир перед тобой открыт,
И новый день приходит лишь к таким,
И чайник на плите уже шумит!
Пускай котлы небесные кипят
И конь храпит. Пускай простимся скоро,
Ты нынче – здесь. И юная Аврора,
Зардевшись, смотрит на тебя.
Я мечтала всю неделю
Быть твоей, быть половинкой.
Только ветры мне напели,
Только петли наскрипели
Про заросшую тропинку.
От ворот
Поворот.
Поворот всегда налево.
Там в конце тропинки верба
И, конечно, кот случайный.
А над вербой вместо неба
Туча белая с лучами.
Вот мы и пришли.
Свет приглушён. Ни выдоха, ни вдоха.
Ну что же ты стоишь, беги, беги!
Там колесницы триумфальный грохот.
И Командора гулкие шаги
На лестнице.
А небосвод картонный,
Как будто гильотины лезвиё,
Простёр над головою обнажённой
Владычество надменное своё.
Тот день был так похож на все другие:
Текла вода холодная из крана,
И друг мой зеркало скрывало возраст мой…
Кусты друг к дружке жались; листьев рваных
Насыпало с деревьев, и нагие
Как небеса они свисали надо мной.
И, как на службу, на служенье – к дому
В четыре этажа, где купол звёздный
Вздымается, где торжествуют вёсны
И где незримая струится тишь.
Чудесная соперница! Горгона!
Окаменевший, ты стоишь.
Я думала, ты шутишь – невозможно
Отнять всё то, что сам сказал: Держи.
Твоей рукою слеплена, о боже,
Была твоей забавой эта кожа
Змеиная, и дуновеньем – жизнь.
А мой ответный вдох был жалким криком,
Молитвой жаркою, безумьем. Вдох был страх
Увидеть торжествующей улыбку
На милых и предательских губах.
Таким родным, таким невозвратимым
Ты не был и не будешь никогда.
И круг поёт, вращая эту глину,
Выдавливая горло и года.
Теперь мне можно всё начать сначала,
Глазеть в окошко и считать ворон,
Да что угодно, лишь бы не торчало
В чернильнице проклятое перо.
В глаза сто тысяч звёзд небесных светят,
И ветки ходят, ходят, отпусти.
День простоять и утром солнце встретить:
Ответ написан, и гонец в пути.
Два креслица, четыре тома,
Подушки, сушки и ключи:
Тебе полдома, мне полдома —
Мы очень-очень богачи.
Поделим ночи и рассветы
И разойдёмся по домам:
Тебе полсвета, мне полсвета —
Не встретиться вовеки нам.
Как на горы те мгла падёт.
Как искрошится в пыль стена.
То не я у дубовых ворот,
То не я у резного окна.
Это тени ведут хоровод,
Белых свечек кружится свет.
Как меня уж никто не ждёт.
Как мне горлинке веры нет,
Как мне горлинке веры нет.
Раствор, кирпич огнеупорный —
Упор для сердца моего.
Толчок в груди – и углем чёрным
Начертано: люблю его.
О, даже взгляд туда не кинуть —
В два отвернувшихся окна.
И хоть стена всего лишь глина —
И мёртвая пройду я мимо:
Ты не один на свете, милый.
А я, естественно, одна.
Когда-то всё пройдёт – но лучше не сегодня,
Когда светло ночам, а день, как вечер, мглист;
Когда кривит рогами месяц-сводня
И клонится к земле казнённый лист.
В такие призрачные леты, в леты эти,
В дому, забытом небом и людьми,
Наверное, ещё живёшь на свете,
С улыбкой провожаешь дни и дни.
Ты позабыл – забудутся они.
Ты позабыл меня, и грустно мне, счастливой,
Сжигать тебе дарёные труды.
Мне в помощи лукавой нет нужды!
Я всё пройду – и грустно мне, счастливой.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.