Больно смотреть на губы любимого, на которых видишь следы чужой помады. Но еще больнее видеть испещренные морщинами губы директрисы, на которых за шестьдесят лет она так и не смогла найти контур и поэтому мазала помаду, как придется, просто нащупав отверстие, из которого прямо сейчас исходил укор за укором.
– Я сколько раз говорила вам, Марина Олеговна, не делать из мухи слона?! – задала Анна Ивановна очередной вопрос, наконец, закончив втирать в губы сухую красную помаду. Небольшой красный штрих на зубах она тоже не забыла оставить. – Кто вам сказал, что голову скелета украл именно сын Кострова?
– Череп, – уточнила я машинально. – И именно сын Кострова на прошлой неделе уже выносил его из моего кабинета, чтобы поиграть им в спортзале в боулинг.
– Вы со своим… скелетом, Марина Олеговна, вытрепали школе все нервы! Сдался он вам? – директриса швырнула помаду в свою сумочку и плюхнулась в кожаное кресло, чтобы в очередной раз посмотреть на меня из него свысока. – И что вы хотите от меня?
– Я хочу, чтобы вы поговорили с Костровым и его отцом. Очевидно, мои просьбы он не понимает. Кстати, отцу Кострова я уже позвонила. Он едет сюда.
– Конечно, она уже позвонила! – всплеснула руками Анна Ивановна и хлопнула ладонями по столу, отчего мои глаза непроизвольно моргнули. – До вас, Марина Олеговна, в нашей школе не было ни одной проблемы с этим скелетом. До вас в нашей школе, вообще, проблем никаких не было.
– Кондратий.
– Что? – поморщилась женщина.
– Скелета Кондратием зовут. Елена Владимировна, когда мне его передавала, сказала, что его зовут Кондратий.
– Это меня скоро Кондратий хватит. Скелет у нее Кондратий… – Анна Ивановна глубоко вдохнула и, оттопырив мизинцы, начала массировать виски указательными пальцами.