Читать онлайн
Черный Арагац
Чёрный Арагац
Выражаю благодарность С.В. Петросяну
Вода уходит, песок остаётся.
Армянская пословица
Глава 1
Чёрный коршун
28 июля 1890 года, окрестности г. Ростова-на-Дону.
Солнце палило нещадно. Вдали виднелись крыши хат станицы Гниловской. Разогретый воздух дрожал над степью, точно студень. Посвистывали неунывающие суслики. Восточный суховей шевелил коричневые заросли камыша, и у самого берега Дона гулко била хвостом огромная рыба. Раскалённая земля, не успевшая остыть за короткую ночь, затвердела и не поддавалась лопате. Казалось, ещё один удар и металл сломается, но человек, обливаясь потом, с упорным остервенением продолжал вгрызаться в поросшую жухлой травой поверхность холма. Траншея уходила всё глубже, и земля постепенно становилось мягче. Время от времени он пил воду из носика медного чайника и, закурив папиросу, ложился на спину, глядя в безоблачное, будто выбеленное известью небо. Ветер трепал его рыжие волосы, точно колосья пшеницы. «Господи, – размышлял он, – помоги мне! Говорят, что на смену чёрной жизненной полосе всегда приходит белая, то есть счастливая. Но у меня никогда не было белых полос! Были только серые и чёрные. И теперь меня может спасти только чудо… или смерть. Третьего не дано. Я слишком долго шёл по краю жизни. И кем только не был! Начинал хорошо. Служил не где-нибудь, а на Большой Садовой в «Комиссионерской конторе Дионисия Пападато», что в доме Мелконова-Езекова. Контора, как писалось в газетных объявлениях, «имела солидные рекомендации и принимала на себя поручения касательно торговли и денежных операций». Но подвёл соблазн провернуть сделку мимо хозяина и положить куртаж в карман. Трижды мне удавалось, а на четвёртый раз – попался. Выгнали взашей. Хозяин-грек, не пожалев конвертов и марок, разослал письма с отрицательными рекомендациями по всем комиссионерским конторам Ростова и Нахичевани[1]. Куда оставалось идти? В кондитерскую «Люрс», что на Большой Садовой. В Ростове три класса: мужик, купец и жулик… Так вот в «Люрс» являлись все трое. Кто с «пробами» зерна, кто со «спросом и предложением», а кто с мыслями, как сыграть на ценовом понижении курса зерна, кожи или мануфактуры… Словом, сборище мелких маклеров, мошенников и почти разорившихся купцов. Да, сделки заключались, только навару с них комиссионеру было столько же, сколько животного жира в родниковой воде, и поэтому приходилось не брезговать и посредничеством при найме прислуги. Стихийная лакейская биржа образовалась в Ростове на Старом базаре. Бывало, что деньги за устройство брал, а работу лакею предоставить не мог. Приходилось скрываться. Дошёл до того, что в паре с Грызуном, вором-карманником, завладевшим дубликатами накладных на предъявителя, получал чужой груз на железнодорожном складе. Не от хорошей жизни промышлял и подделкой тех самых дубликатов. Так и познакомился ростовскими ворами, получив от них прозвище Пройда-малой. У тех немногих, кто ещё помнил меня как честного человека, я брал взаймы, но отдавал не всем. Долги превратились в кошмар, от которого невозможно скрыться. Теперь от кредиторов меня может спасти только чудо… или смерть».
Неожиданно штык лопаты ударился во что-то твёрдое и раздался глухой звук. Он начал обкапывать препятствие, и взору открылся камень ракушечник. Затем другой, третий. Появилась стена, сцементированная тёмной глиной с примесью рубленой соломы. Постепенно обрисовались очертания погребального сооружения, расположенного под курганной насыпью, и вход, куда можно было проползти на четвереньках, что он и сделал. Забравшись внутрь и зажегши свечу, человек увидел скелет, облачённый в парадные одежды, расшитые штампованными бляшками в виде разных фигур: змеи, лани, лошади, быка и орла. На ногах погребённого сохранились куски кожи, вероятно от сапог, а колени были прикрыты бронзовыми кнемидами[2]. Меч в ножнах и россыпь бронзовых наконечников, а также деревянный горѝт[3] лежали рядом с ларцом, доверху наполненным монетами.
Сердце учащённо забилось. «Клад! Неужели мне повезло?» – мысленно обрадовался он, вынул из-за пояса холщовый мешок и пересыпал в него монеты. Туда же положил сорванные с одежды бляшки, меч и наконечники стрел. Снова, став на четвереньки, он полез назад, к свету. Выбравшись наружу и отряхнув грязь с колен, он сунул руку в карман за папиросами, как вдруг услыхал:
– Ну что, Пройда-малой, всё-таки отыскал клад?
Он повернулся:
– Грызун? Как ты здесь оказался?
– Не твоё дело. Мешок положи на землю.
– Это ещё почему?
– А вот потому, – поигрывая финкой, ответил незваный гость.
– Ты же отказался со мной курган раскапывать. Говорил, что это пустая затея. Только мозоли набивать…
– И что с того? Говорил одно, теперь другое. Повторяю, мешочек брось в сторону, он тебе больше не понадобится.
– Там нет ничего ценного. А золотишко осталось внутри… Я же не дурак, чтобы с ним на свет божий выбираться. Дай думаю сначала гляну, всё ли спокойно наверху, а потом и вернусь…
– Ага, так я тебе и поверил!
– А ты взгляни, что в мешке.
– Успею ещё… А правду гутаришь, что золото в могиле осталось?
– Хочешь, сам полезай и увидишь.
– И много его там?
– Оно на скелете. Украшения на шее и запястьях. Видать, царёк древних кочевников похоронен.
– И ты не взял?
– Нет.
– Не верю я тебе. А ну дай мешок!
– Бери. Смотри.
– Ладно, поживи несколько минут, – засовывая финку за голенище сапога, осклабился Грызун. Он раскрыл мешок и сунул в него голову.
А высоко в небе, чуя добычу, над курганом уже кружил чёрный степной коршун.
Глава 2
Сирена
На перроне железнодорожной станции Невинномысская, находящейся в шестидесяти двух верстах от Ставрополя, как всегда при посадке на ростовский поезд, царило оживление. Носильщики с медными бляхами бегали как угорелые. На дальних путях мимо станции медленно, точно гусеница, проползала вереница товарных вагонов. Между шпалами чернели масляные лужи, а на карнизе вокзала нежились ещё сонные голуби. Дворник чистил станционный колокол толчёным кирпичом. Пахло дёгтем и угольной пылью, и только порывы свежего ветра доносили запах степных трав.
Состав должен был тронуться через четверть часа. Железный монстр натужно посапывал, выпуская из котла струи густого пара, будто готовясь вырваться из вокзальной суеты на степной простор. Белый знак, нанесённый на нижней части будки машиниста и на буферном брусе, говорил о том, что локомотив серии «ОВ» числится за 116-м порядковым номером и приписан к Ростово-Владикавказской железной дороге. Паровозы такого типа стали выпускать лишь в этом году, и потому стальная машина ещё находилась в поре своей юности.
Несмотря на раннее утро, солнце уже приготовилось жалить лучами, точно казацкими пиками, всё живое, и пассажиры пытались укрыться от него в вагонах. Но, оказавшись в тесном пространстве, они начинали страдать от наступающей духоты. Все ждали с нетерпением отправления поезда, втайне надеясь, что ветер не будет забивать сажу через открытые окна.
Молодой человек двадцати трёх лет, с саквояжем и тростью уверенной походкой, рассекая толпу, двигался к вагону. Правильные черты лица, тонкая нитка усов и модный гардероб, состоящий из шляпы, лёгкого тёмного-синего костюма, жилетки того же цвета, белоснежной сорочки со стоячим воротником, чёрного галстука, слегка зауженных брюк и чёрных туфель английского фасона, выделяли его из толпы. Вероятно, именно поэтому на нём задержала взгляд дама бальзаковского возраста, провожавшая чиновника в прокурорском мундире.
Предъявив кондуктору серую картонку билета, Ардашев поднялся в синий вагон и, пройдя несколько шагов по коридору, отворил дверь восьмого купе с надписью «1-й класс», «Для курящих».
Купе оказалось пустым, бронзовые ручка двери пускала солнечные зайчики. Из потушенных ламп пахло керосином. Он занял место на мягком диване у окна, вынул из саквояжа книгу и положил её на стол. Слава богу, что в подобных отделениях не имелось верхних полок и потому не стоило ожидать более трёх соседей. А если повезёт, то, возможно, до Ростова он будет вояжировать в полном одиночестве. Ведь не каждый может позволить себе путешествовать первым классом. Собственно говоря, для студента факультета восточных языков Императорского Санкт-Петербургского университета первый класс был непозволительной роскошью, но так решил его отец – гласный городской думы и одновременно основной пайщик ставропольского завода земледельческих орудий «Хлебопашец» Пантелей Архипович Ардашев, внёсший в уставной капитал товарищества шестьдесят процентов собственных средств. Первую продукцию завод начал выпускать только в мае этого года, но, как писала газета «Северный Кавказ», «из-за обильного урожая хлебов в Ставропольской губернии спрос на земледельческие машины и орудия возрос». Заказов было так много, что новое производство не могло с ними справиться. В видах сохранения покупателей было решено приобрести необходимое количество сельскохозяйственных орудий на плугостроительном заводе «Аксай», что в Ростове-на-Дону, для последующей продажи в Ставрополе. Теперь крестьянам не нужно было ехать за плугами, боронами и сеялками в соседнюю область. Всё можно было купить здесь. С этой целью и был открыт магазин от завода «Хлебопашец» с одноимённым названием. Особенным спросом у крестьян пользовались конные молотилки и приводы, а также одно и многолемешные плуги. В будущем планировалось, что выпущенная товариществом «Хлебопашец» продукция заменит «Аксайскую», но сейчас стояла другая задача – удовлетворить ажиотажный спрос. А возник он благодаря тому, что в сёлах Ставропольской губернии начало действовать поддержанное генерал-губернатором Н. Е. Никифораки общественное самоуправление, которое не только решало вопросы текущей жизни (например, сколько зерна следует хранить селу на случай неурожая в так называемом общественном магазине), но и вскладчину открывало местные, совсем небольшие банки с капиталом пять-шесть тысяч рублей. Теперь крестьяне могли в долг покупать в Ставрополе земледельческие орудия и даже паровые машины под векселя банка, открытого односельчанами. К тому же управляющим завода «Аксай» был давний армейский приятель отца Клима – отставной полковник Виктор Тимофеевич Верещагин. Тринадцать лет тому назад он, командуя передовым отрядом, потерял руку в сражении с турками под Карсом. Ему-то и отписал Пантелей Архипович письмецо с просьбой о срочной поставке в Ставрополь земледельческих орудий и заодно попросил скидку в десять процентов, объяснив её тем, что ему предстояло ещё оплатить доставку товара поездом до станции Невинномысская, а оттуда на волах везти уже в губернскую столицу, не имеющую не только вокзала, но даже и близлежащих товарных железнодорожных путей. Верещагин в просьбе не отказал, но поставил условие: оплата должна быть произведена наличными и полным авансом. Старший Ардашев поразмыслил, но выхода не было. И второго дня он отбил в Ростов-на-Дону телеграмму: «Согласен. Встречай сына завтрашним поездом».
Но стоит добавить, что перед этим событием Клим ни сном ни духом не ведал о замысле родителя. Ещё в июне, сдав экзамены, он получил увольнительное свидетельство университета и приехал в Ставрополь. Первым делом студент навестил теперь уже иеродиакона Ферапонта[4], помогавшего священнику в храме Святых Петра и Павла, что при Тюремном замке, приближать к Господу души грешников, преступивших закон. Бывший псаломщик Успенского храма, принявший монашеский постриг, изменился, и, как показалось Ардашеву, не в лучшую сторону. Его взгляд потух, и лицо, словно замороженное, не выражало эмоций. Он всё больше безмолвствовал, ни о чём не спрашивал и на вопросы отвечал неохотно. Когда паутина молчания, разделявшая друзей, стала невыносимой, Клим понял, что прежних отношений между ними уже не будет. Прощаясь, он заметил в глазах Ферапонта ту самую грусть, которая читается во взоре безнадёжно больного, смотрящего вслед уходящему от него здоровому родственнику.
Уже на следующий день Ардашев купил огромный букет роз и, вложив записку, прислал его в меблированные комнаты, снятые оперной певицей Завадской. Не прошло и получаса, как он был с радостью принят своей прошлогодней пассией. Сусанна Юрьевна, как выдержанное вино, стала ещё прекраснее. Стройная брюнетка с большими, как маслины, глазами, прятавшимися под длинными ресницами, всё так же сводила с ума… Чувства вспыхнули с новой силой и не гасли. Завадская наслаждалась молодым любовником с неторопливым удовольствием, точно смаковала дорогое шампанское. То же самое происходило и с Климом. Да, она была несколько старше, но это обстоятельство только придавало ей дополнительный шарм. А ему всегда нравились дамы, а не барышни. Наверное, поэтому, расследуя в Лондоне убийство известного английского профессора, Ардашев сначала увлёкся миссис Тейлор, а потом влюбился в очаровательную молодую вдову миссис Пирсон, предложив ей переехать в Россию… Но судьба распорядилась иначе, и Клим до сих пор считал себя виновником той страшной трагедии. Студент вздохнул и подумал, что среди всех его увлечений лишь Анна, оказавшаяся потом Софией, была исключением, хотя именно из-за неё Ферапонт и принял монашеский постриг…
Слухи и сплетни неслись вслед за экипажем, увозившим Клима и Заводскую на воды. В Кисловодске, спрятавшись от любопытных глаз ставропольских обывателей, пара чувствовала себя намного свободнее. Горный воздух, прогулки по парку и ужины в приятных компаниях были незабываемы. Актриса, привыкшая к мужскому вниманию, купалась в лучах собственного очарования теперь уже и среди водяного общества. Всё бы ничего, но Ардашева всё чаще раздражали её новые воздыхатели, надоедавшие своим якобы случайным появлением чуть ли не ежедневно. И один из конфликтов с неким штабс-капитаном чуть было не закончился поединком. Секунданты с трудом уговорили дуэлянтов примириться.
Когда портмоне Клима изрядно похудело, они вернулись в Ставрополь. К концу подходили не только ассигнации, но и вакации. Новый учебный семестр в Императорском университете начинался 20 августа. Успокаивала лишь мысль о том, что оставалось ещё две беззаботные недели. Но в один из вечеров, когда Ардашев только что воротился домой, отец и попросил его не только отвезти пятьдесят тысяч рублей в Ростов, но и организовать отправку купленного товара в Ставрополь.