Часть 1 – "Прорыв"
Ночь – время особенное. Большинство людей ночью предпочитают спать, такова физиология и циркадные ритмы людей. Ночью замедляются многие обменные процессы, продукция одних гормонов останавливается, выработка других усиливается. Организм пытается восстановить силы, а мозг, утомившись за день, требует сна, дабы иметь возможность обработать и отфильтровать накопленную информацию.
Бесспорно, все эти прописные истины верны, но только с одной оговоркой – верны они на Земле и только для людей простых гражданских профессий. На худой конец эти физиологические особенности учитываются на маленьких гражданских звездолетах и пассажирских лайнерах, где для удобства пассажиров используется штатная система имитации светового дня и ночи. В случае же с огромным межзвездным крейсером или любым другим военным кораблем никакие циркадные ритмы, никакие потребности экипажа в смене дня и ночи не работают и никак не учитываются. Экипажи военных кораблей живут своей особенной жизнью, и называется эта жизнь служба. А если точнее – вахтенная служба.
Варвара Касаткина, будучи дочерью боевого офицера, знала о том, что распорядок жизни на военных кораблях в корне отличается от такового на гражданских судах. И до поры до времени, этот факт ее никак не смущал, поскольку тут, на «Прорыве», она была лицом гражданским и уставу не подчинялась. В ее обязанности как научного сотрудника входило лишь то, к чему ее обязывал трудовой договор. Никаких вахт она не несла, ни в какие караулы не заступала и никак, по сути, в жизни корабля не участвовала. Системы жизнеобеспечения своей каюты она настроила таким образом, чтобы не чувствовать дискомфорта, который испытывают другие члены экипажа, несущие на корабле вахту в три смены. Для них на корабле не было ни дня, ни ночи, ни какого-либо иного времени суток. Были лишь часы вахты, личное время и часы отдыха. Закоренелых вояк таким распорядком не напугаешь, человек быстро привыкает к любым условиям. Что им до смены дня и ночи? Когда не вахта, тогда и ночь. Хотя, правды ради, само понятие суток на корабле все же имелось. Отмерялись эти сутки по внутреннему корабельному времени и ничего общего с земным временем не имели. Человек не может существовать без такой житейской условности, как время.
В общем, часы бодрствования экипажа и научного руководителя полета Касаткиной, частенько не совпадали. Именно поэтому, Варвара редко пересекалась с одними и теми же членами экипажа в свои рабочие часы. Ей было неудобно жить в ином ритме, и подстраиваться под ритм жизни корабля Варвара не желала. Офицерам МЗК «Прорыв», в свою очередь, было до фонаря ее желание спать ночью, а работать днем. У них своих забот хватало.
Так, собственно, и жили. Но сегодня, именно в эту глухую ночь, Касаткина впервые задумалась о том, как все-таки важен был устав во флоте. Особенно он был важен в боевом походе, когда в любой момент, в любую секунду на корабле могли произойти события, способные привести к гибели всего корабля, события обязывающие экипаж к незамедлительному осуществлению мероприятий по борьбе за живучесть.
«Да, – размышляла Касаткина, выбравшись из своей каюты, – как-то я не подумала, что ночью будет также многолюдно, как и днем. Интересно, тут вообще бывает иначе?»
И действительно,«глухой» эта ночь была исключительно для одной Варвары Сергеевны. Остальные же члены экипажа несли службу так же, как и днем. В одном только в жилом отсеке научнику Касаткиной на пути попались подряд три матроса и один заспанный офицер. Видимо, он был только с вахты, или же напротив, никак не мог проснуться перед очередным дежурством – тут уже Варвара не разобралась. В любом случае, выходило так, что осуществить задуманное можно было в любое время суток, не обязательно было дожидаться ночи. Хотя, нет, начальник медслужбы Ратушняк, скорее всего тоже не подчинялся внутреннему распорядку. Где-то Касаткина слышала о том, что внутреннему распорядку могут не следовать начмед корабля, командир и старший помощник – у этой троицы было свое особое расписание, которое, к слову, и врагу не пожелаешь. И Кольский и Сорокин, и Ратушняк могли понадобиться в любую секунду – обстоятельствам плевать на их желание поспать, поесть или, пардон, сходить в гальюн. Но устав регламентировал любые мелочи, даже полное отсутствие командования на корабле. В таких случаях за все на корабле отвечал дежурный офицер.
Что же, если так, то это было Касаткиной на руку. Лишь бы никто не прилип со своими очередными ухаживаниями. Тут все было сложнее – как-никак женщин на корабле было раз, два и обчелся.
От недостатка мужского внимания, научный руководитель полета Касаткина не страдала. Правда, за последние два месяца этот вопрос существенно сгладился. Во-первых, во время массового психоза пострадало и, к сожалению, погибло немало людей. Командир и весь офицерский состав тщательно замалчивали масштабы трагедии, но по косвенным признакам, по разговорам матросов, сержантов и старшин, в личных беседах с офицерами МЗК, Касаткина могла предположить, что пострадало никак не меньше трети экипажа. Большая их часть уже вернулась в строй, как-никак с момента бегства «шара» прошло уже два месяца, однако невосполнимые потери все же имелись, что не могло не отражаться на общем моральном духе всего экипажа. Ситуация усугублялась и тем, что все люди, пережившие психоз, помнили о том, как именно вели себя в то время. Они узнали о себе самих, о своей психике такие нюансы… В общем, не каждый мог после такого спокойно жить и работать. Многие из пострадавших до сих пор посещали корабельного психиатра Портнову, хотя она пострадала не меньше, и по мнению Касаткиной сама нуждалась в помощи. Каким образом психолог так быстро пришла в норму Варвара так и не поняла. Ходили слухи, что во время массового психоза Портнову не только избили и порезали, ее еще и зверски изнасиловали, после чего пытались придушить. Девушка выжила лишь каким-то чудом. Сама Портнова разговаривать на эту тему не желала и предпочитала захлебываться работой. Благо работы для нее на «Прорыве» было предостаточно – многие принимали специфическую седативную терапию, борясь с навязчивой и изнуряющей бессонницей, другие нуждались в антидепрессантах, иные же не могли прийти в себя без непосредственного вмешательства психиатра Портновой. Кстати, ходили слухи, что девушка творила чудеса и своими «особыми» беседами могла привести любого человека в относительную норму за два-три сеанса. Впрочем, часть ее пациентов так и не оправились от шока и были временно отстранены от несения службы. Находились они либо в лазарете, либо на самоизоляции в собственных каютах.
Саму Касаткину массовая истерия и психоз никак не коснулись – если не считать нескольких попыток изнасилования, одна из которых, чуть было, не увенчалась успехом. Касаткину передернуло от воспоминаний. Ей даже пришлось остановиться на короткое время и прижаться лбом к холодной переборке. Память вновь перенесла ее к событиям двухмесячной давности. Сама того не желая, Варвара вновь ощутила на себе руки того вахтенного матроса, который сопровождал ее в каюту, а после заперся с ней и начал домогаться. Тогда Касаткиной повезло, обезумивший матрос не позаботился о том, чтобы выключить все системы внутренней связи в ее каюте. Варваре удалось незаметно включить селектор, а после еще и время потянуть. Страшно было представить, чем могла бы закончиться та история, не обрати тогда внимание на горящий огонек вызова командир БЧ-5 Павленко. Именно ему Варвара звонила последнему, и именно до него ей удалось дозвониться по селектору во время нападения.
В общем, Павленко тогда спас девушку, тут и говорить не о чем. Но то, как он смотрел на нее после… Варвара помнила, каким был этот взгляд. Вышедший победителем из короткой схватки с обезумевшим матросом офицер выглядел не многим лучше несостоявшегося насильника. Он стоял тогда в ее каюте такой суровый, такой грозный. Тяжело дыша, с разбитой губой, в потрепанном мундире он жадно разглядывал полуголую Касаткину – к его появлению матросу удалось зайти слишком далеко. Варвара тогда предстала перед этим суровым офицером в самом соблазнительном амплуа – она была беспомощна и напугана. Что может возбуждать мужчину сильнее? Обиженная и почти поруганная, вся в слезах, в изодранной форме научного сотрудника, по сути, лишь в одном нижнем белье она представляла собой тогда легкую добычу для Павленко. Он никогда не возвращался к той минуте в разговорах с Варварой, так что его мысли в тот миг для девушки остались тайной. Но его глаза, в них она увидела все. Да он жаждал ее, да он ее вожделел. И, по сути, ему стоило лишь захотеть, и она стала бы его жертвой. Так же, как стала бы жертвой того грязного матроса, не вмешайся Павленко. Тогда Варвара понимала все – Павленко подвергся тому же искушению, которому сдался и вахтенный матрос. Но в отличие от него, Павленко устоял.
– Оденьтесь, Варвара Сергеевна. – Сказал он тогда, через силу выдавливая слова. Говорил он еле слышно, голос его дрожал, не то от возбуждения, не то от адреналина, руки не находили себе места и то сплетались в жесте замка, то принимались нервно бегать по растрепанному мундиру, поправляя его. – Запритесь и не выходите из каюты до особого распоряжения. – Мужчина еще раз окинул взглядом соблазнительную Касаткину, до боли закусил разбитую губу, развернулся на одних каблуках и медленно вышел из ее каюты.
Чего ему стоили эти слова? Через что он прошел внутри себя? Как устоял? Варвара до сих пор не нашла ответов на эти вопросы.
Так, она опять отвлеклась. Разозлившись на саму себя, Касаткина стряхнула резким движением головы наваждение и двинулась дальше по коридору. Как бы она не храбрилась, какой бы сильной себя не считала, те события не могли не оставить в ее психике травмирующих следов. До тех злополучных событий, до всего, что происходило тогда на «Прорыве», до самого полета, Варвара считала, что хорошо знает людей. Она ошибалась. Горько ошибалась. Как оказалось, большинство людей сами себя не знают. Не знают своих слабостей, не знают своей силы, не знают на что способно их подсознание. И самое ужасное для Касаткиной крылось в том, что все эти выводы о слабости человека, в равной степени, касались и ее саму.
Следующие два месяца своей жизни Варвара Сергеевна Касаткина провела в тщетных попытках принять для себя новую реальность. Ей буквально пришлось заново учиться доверять людям. Ну как доверять? В основном, все усилия сводились к тому, чтобы попросту не шарахаться от каждого шороха. В общем же, ко всем людям на «Прорыве» Касаткина отныне относилась с настороженностью. И в первую очередь, к Павленко, что было странным – он-то как раз устоял и своих демонов одолел. Но где была гарантия, что в следующий раз он вновь обуздает свои чувства? А в том, что этот «следующий раз» непременно настанет, Касаткина почему-то не сомневалась.
Девушка собралась с духом, выкинула из головы отвлекающие мысли и двинулась дальше. Ее путь пролегал через жилой отсек, где находились каюты младшего офицерского состава и кубрики матросов, затем транзитом через камбуз и продсклад к медицинскому отсеку.
Избавиться полностью от воспоминаний не удавалось, девушка шла медленно, то и дело хватаясь руками за стены и кремальеры переборок. Каждый шорох, каждый резкий звук заставляли ее хвататься за стазер, с которым она вот уже два месяца не расставалась. Варвара спала со стазером, с ним же ела, с ним же работала, даже в гигиенатор с ним ходила. Вот и сейчас она могла идти вперед, только поглаживая шершавую, прорезиненную поверхность его рукояти. Раз за разом воображение подкидывало ей ужасные картины несостоявшегося насилия. И почему эти картины так сильно ее будоражат? Неужели на самом деле она настолько слаба? И, кстати, будоражат они ее, или все-таки возбуждают?