Читать онлайн
Самодержавие и либерализм: эпоха Николая I и Луи-Филиппа Орлеанского
Самодержавие и либерализм. Эпоха Николая I и Луи-Филиппа Орлеанского
Государственный академический университет гуманитарных наук
Исследование осуществлено по гранту Правительства Российской Федерации в рамках подпрограммы «Институциональное развитие научно-исследовательского сектора» государственной программы Российской Федерации «Развитие науки и технологий» на 2013–2020 гг. Договор № 14.Z50.31.0045.
Рецензенты:
доктор исторических наук А. В. Чудинов
доктор исторических наук Д. Ю. Бовыкин
© Таньшина Н. П., 2018
© Политическая энциклопедия, 2018
Введение
Россия в годы царствования императора Николая I (1825–1855) и Франция в эпоху правления конституционного короля Луи-Филиппа Орлеанского (1830–1848). Казалось бы, это был период крайнего ограничения контактов, что было вызвано негативным отношением российского самодержца к режиму, имеющему революционное происхождение во главе с «королем баррикад». Однако несмотря на жесткое, порой на грани конфронтации, противостояние, между нашими странами происходило и постоянное взаимодействие. Можно сказать, что это был первый опыт сложных и противоречивых контактов между российским самодержавием и французским либерализмом. Взаимодействие Российской империи с режимом Реставрации (1814–1830), основанном на Конституционной хартии 1814 г., вряд ли является типичным примером такого сотрудничества. Как известно, после 1815 г. и вплоть до Июльской революции 1830 г. отношения между Санкт-Петербургом и Парижем были едва ли не идиллическими: со стороны Франции в первые годы Реставрации за них отвечал бывший генерал-губернатор Новороссии, ставший главой французского кабинета, герцог Э.О. Ришельё; со стороны России на протяжении двадцати лет – бывший депутат Законодательного собрания Франции, кровный враг Наполеона Бонапарта, «русский корсиканец» граф Ш.-А. Поццо ди Борго. Однако Александр I и тем более его брат Николай I старались не замечать, что имеют дело с конституционным режимом. Для обоих монархов главное заключалось в том, что речь шла о легитимной династии Бурбонов. Ведь Николай I не предъявлял тех же претензий к фактически конституционной британской монархии (в 1832 г. в стране была проведена парламентская реформа, названная Великой), которые он ставил в упрек «фальшивой», по его выражению, Июльской монархии.
На первый взгляд, русское самодержавие Николая I и французский либеральный режим короля Луи-Филиппа – две противоположности. Но только на первый взгляд. В России, действительно, существовало самодержавие, но готовое пойти на реформы, пусть и ограниченные, умеренные и осторожные. Либерализм Луи-Филиппа, именуемый по названию династии орлеанизмом, – это либерализм умеренный, яркий пример либерально-консервативного синтеза, сочетавшего либеральную категорию «свободы» с консервативной ценностью «порядка». В этом отношении изучение опыта взаимодействия двух политических режимов и идеологий, выяснение эволюции этих отношений от непризнания к признанию и взаимодействию представляется весьма важным.
Изучение этого опыта невозможно в отрыве от представления государей, возглавлявших режимы и олицетворявших разные идейные платформы: «Государь всея Руси» и «король французов» персонифицировали самодержавие и либерализм.
В исторической памяти сформировались устойчивые представления о противоположности двух монархов, да и сами они никогда бы не согласились со своей общностью. Один – «жандарм Европы», «рыцарь самодержавия», «душитель революций», убежденный сторонник принципа легитимизма, вынужденный признать режим Июльской монархии, но до конца своих дней считавший Луи-Филиппа узурпатором трона, «похитившим» корону у малолетнего герцога Бордоского, и так и не пожелавший называть его, как было принято между коронованными особами, «государь, брат мой». Другой – «король баррикад», «король-буржуа», получивший корону в результате Июльской революции 1830 г., ставшей катализатором революционной бури, пронесшейся по Европе. Все верно, но это одна сторона медали. Однако при внимательном рассмотрении окажется, что при всем внешнем различии и даже противоположности обоих монархов, между ними было очень много общего.
Отношения между странами – это не только отношения между правителями, но и между народами. И здесь опыт контактов русских и французов того времени крайне любопытен. К незнакомому, «Другому», будь то на уровне межличностном или государственном, люди испытывают эмоции двоякого рода: интерес и страх. Именно так Россию и русских во все времена воспринимали во Франции: нас либо любили, либо ненавидели; либо восхваляли и связывали с Россией надежды на будущее европейской цивилизации, либо воспринимали как варварское деспотичное государство. Последнее гораздо чаще. Но, главное, интерес к загадочной «русской душе», русскому менталитету не иссякал во все времена, причем независимо от характера отношений между нашими странами, корнями уходящими в Киевскую Русь. С одной стороны, неприятие российским императором революционной Июльской монархии, а также курс на ограничение двусторонних контактов только подогревали интерес русского человека к Франции. С другой – к России и русским французы, особенно после Июльской революции и подавления императором Николаем Польского восстания, испытывали, как правило, крайнюю настороженность, переходившую порой в откровенную русофобию. Почему нас не любили? Связано ли это было с глубинными причинами, истоки которых надо искать в противостоянии между Востоком и Западом, расколе христианской церкви, событиях Ливонской войны, когда Запад открыл для себя Россию, тогда еще Московию? Или же антирусские настроения подогревались активной внешней политикой Российской империи, направленной на защиту национальных интересов, но воспринимаемой на Западе как экспансия и поток, который необходимо остановить и оградить Европу от новых гуннов, готовых заполонить Европу?
Рассмотрение этих разных аспектов взаимоотношений России и Франции тех лет определило структуру книги: первая глава посвящена сравнительному анализу личностей императора Николая Павловича и короля Луи-Филиппа Орлеанского, воссозданию их двойного портрета. В центре внимания второй главы – политические отношения между нашими странами – как их видели дипломаты и политики – с выходом на проблематику политической русофобии и журнальных войн, спровоцированных публикацией книги маркиза Астольфа де Кюстина. В третьей главе реконструируются образы России в представлениях французских дипломатов, политиков, путешественников, а также рассматриваются отдельные сюжеты из истории научных и иных контактов между Россией и Францией. Образу Франции, созданному русскими, а также пребыванию русских в Париже Луи-Филиппа, посвящена четвертая глава книги. В заключительной главе подводятся итоги правления императора Николая I и короля Луи-Филиппа.
* * *
При изучении истории Франции времен Луи-Филиппа меня всегда особенно интересовали сюжеты, связанные с взаимоотношениями между нашими странами, с восприятием французами России и русскими Франции. Меня привлекали люди, русские и французы, олицетворявшие двусторонний диалог: граф Шарль-Андре Поццо ди Борго и барон Проспер де Барант, княгиня Дарья Христофоровна Ливен и Франсуа Гизо, художник Орас Верне. Этим сюжетам и персонажам в разные годы мною был посвящен ряд статей, которые, переработанные и дополненные, стали основой этой книги, обогащенной новыми материалами.[1]
Книга не претендует на всесторонний анализ политико-дипломатических отношений между Россией и Францией в годы правления Николая I и Луи-Филиппа, это тема для отдельного исследования. Моя работа – это скорее калейдоскоп образов и впечатлений французов и русских друг о друге и о Другом, своеобразные наброски к истории двусторонних отношений, представленных через историю людей.
В том, что касается личности и правления императора Николая I, я опиралась на труды современных специалистов по российской истории XIX века, прежде всего – на работы Л.М. Ляшенко и Л.В. Выскочкова. При изучении вопросов, связанных с восприятием французами России и русских, большим подспорьем послужили книги Мишеля Кадо и Шарля Корбе[2].
Хочу выразить огромную благодарность доктору исторических наук Александру Викторовичу Чудинову и доктору исторических наук Дмитрию Юрьевичу Бовыкину за помощь в работе над книгой, а также ценные советы и рекомендации. Я признательна также доктору исторических наук, члену-корреспонденту РАН Петру Петровичу Черкасову за идею написания этой книги и многолетнее сотрудничество. Я искренне благодарна научному сотруднику Отдела рукописей Российской национальной библиотеки Елене Михайловой за доброжелательное отношение и помощь в поиске материала.
Немного историографии
Прежде чем начать повествование об истории российско-французских отношений и личностях государей двух стран, остановимся вкратце на историографическом аспекте, дабы воздать должное предшественникам, коллегам-историкам. Что и как они изучали в истории двусторонних отношений России и Франции XIX столетия?[3]
Прежде всего, внимание историков привлекало начало века: время проникновения в русское общество идей Французской революции, идеалов свободы и прав человека, оказавших немалое влияние на умонастроения русской интеллигенции и всю интеллектуальную жизнь эпохи[4], а также конец столетия: время заключения франко-русского союза. А вот российско-французские отношения в 1830– 1840-х годах долгое время оставались почти не исследованной темой. Во многом это было связано с тем, что и эпоха Николая I, и годы правления Луи-Филиппа воспринимались советскими историками как период господства консерватизма, закончившийся в одной стране смертью императора и поражением в Крымской войне, в другой – с Февральской революцией 1848 г. и отречением Луи-Филиппа от престола. Период Июльской монархии и во французской, и в отечественной науке рассматривался как некое промежуточное звено, переходный этап между революциями и империями, когда не было достигнуто значимых позитивных результатов (за исключением экономического роста), а напротив, зрели предпосылки очередного революционного взрыва.
В настоящее время историографическая ситуация во многом изменилась, и отношения между Россией и Францией в эпоху императора Николая I и короля Луи-Филиппа становятся привлекательными сюжетами для исследователей.
За последнюю четверть века историческая наука претерпела серьезные изменения парадигмального свойства, пройдя через ряд кризисов, или «поворотов». Если «поворот» конца 1980 – 1990-х гг. был обусловлен прежде всего политико-идеологическими процессами, имевшими место в нашей стране, то переосмысление методологии истории в последней четверти века во многом связано с глубинными процессами, происходившими в историческом знании как таковом. Это связано с очередным кризисом исторической науки, на сей раз постмодернистским, который если и не расколол сообщество историков, то поставил новые вопросы, очертил новые методологические подходы и приемы. И те, кто принял постмодернистский вызов, и те, кто, по их собственному определению, так и остались «позитивистскими троглодитами», вынуждены реагировать на изменения, происходящие как в исторической науке в целом, так и в интеллектуальном пространстве.
Это не могло не затронуть и исследователей, занимающихся проблемами внешней политики и международных отношений. В данной сфере, помимо собственно методологических аспектов изучения истории, существенную роль играют текущая политика и международная ситуация. В работах, посвященных международным отношениям прошлых столетий, очень часто прослеживается тенденция актуализации истории, а идея о том, что «история – служанка идеологии», причем без всякой негативной коннотации, наглядно иллюстрирует современное состояние исследований во многих странах по данной тематике.
Казалось бы, история двусторонних отношений – это в первую очередь дипломатия. Но классические дипломатические исследования в духе Антонена Дебидура уже давно не появляются, причем это общемировая тенденция. Современные французские ученые сожалеют о сложившейся в науке ситуации: дипломатическая история не привлекает такого пристального внимания, как прежде. Видимо, это связано с общим кризисом позитивистской методологии с ее стремлением к глобальным обобщениям и конструкциям.
Можно сказать, что современная дипломатическая история российско-французских отношений развивается в модернизированном виде, а именно сквозь призму персонификации истории, рассмотрения ее через личности – как известные, так и не очень. То есть это история дипломатии в лицах. Здесь бесспорным лидером является Петр Петрович Черкасов, создавший целую галерею образов в рамках дипломатической истории Франции и России. Применимо к XIX в. – это работы о Якове Толстом и продолжение серии двойных портретов – императоры Александр II и Наполеон III[5]. С присущим ему литературным мастерством П.П. Черкасов создает не просто яркие портреты, порой извлекая своих персонажей из исторического забвения, но и проводит глубокий анализ истории двусторонних отношений, основанный на детальном изучении российских и французских архивов. На мой взгляд, работы этого автора являются одним из ярких примеров плодотворного синтеза классической науки и новаций, основанного на высочайшем профессионализме и тщательнейшем анализе документов.
В жанре научно-популярной истории написана книга П.П. Черкасова «Шпионские и иные истории из архивов России и Франции»[6]. С одной стороны, эта книга удовлетворяет интерес широких читателей ко всему шпионско-детективному. С другой – приучает к серьезной научной литературе, написанной на основе изучения архивных материалов, при этом талантливо, литературно и доступно.
Особо отмечу выпускаемый под руководством П.П. Черкасова сборник «Россия и Франция. XVIII–XX века». Анализ публикаций этого периодического издания может быть предметом самостоятельного научного исследования. Сам факт того, что сборник пережил сложные времена (а счет его выпусков пошел уже на второй десяток), – это, несомненно, личная заслуга его главного редактора.
В русле классических дипломатических исследований плодотворно работает петербургская исследовательница Татьяна Николаевна Гончарова. В своей кандидатской диссертации, написанной на основе документов из российских и французских архивов, она анализирует деятельность французских и российских дипломатов, а также французских консульств в России[7]. Это весьма важное исследование, содержащее ту самую фактуру, без которой никакие методологические повороты просто невозможны. Кроме того, у Т.Н. Гончаровой имеется целая серия научных статей, посвященных дипломатическим и культурным контактам между Санкт-Петербургом и Парижем в 1814–1848 гг.[8], в том числе с выходом на историю повседневности.