Книга
Гавань

Ключ и устье Максима Шмырёва

это книги для зрелого ума

«А впереди длинный коридор, много дверей: только все они ведут ещё глубже: в позавчерашнее, позапозавчерашнее».

Максим Шмырёв "Устье"

Стиль Максима Шмырёва – изыскан и, в то же время, крепок, звонок, точно шпага мушкетёра эпохи барокко. В текстах Максима есть то, чего так недостаёт современной русскоязычной литературе – благородство. Нынешний хромой постмодерн и немытый псевдореализм, настоянный на хайпе, не даёт никаких ответов, хотя, он и вопросами не задаётся. Шмырёв – воин-одиночка. Несмотря на то, что он создаёт фэнтези-сагу (а это самый лакомый кусок для графоманов, и потому – засада), его тексты отличаются от привычных образцов этого жанра. Ещё приступая к первой части повествования – "Гавань", я испытывала двойственные чувства. Да. Было понимание, что выпускник Литературного Института, в принципе, не может писать банальности, но вертелась и ехидная мысль: фэнтези бывает плохое и очень плохое. Я хотела ошибиться и – ошиблась.

Передо мной – продолжения темы, и снова мы видим названия-ребусы: "Ключ" и "Устье". Часто бывает, что автор выдыхается не только к третьему действию, но и ко второму – Шмырёв держит марку до конца. Пересказывать содержание – бессмысленно, ибо это не обычный экшн с поисками артефактов и победами, но утончённая вязь разума, близкая "Игре в бисер" Германа Гессе. Полагаю, сама фабула тут неглавное – тут безраздельно властвует Слово.

«Вечером, когда в моём парке будут ложиться длинные тени, перевитые лунным светом…», - пиршество для глаз. Волшебные картины, рисуемые Шмырёвым, осязаемы и – ощущаемы. Более того, они пригодны для вольных интерпретаций. Читая "Ключ" и "Устье", поймала себя на мысли, что это – не «задекларированный» Асгард – город богов, но… удивительные осколки человеческой цивилизации, как-то уцелевшей после глобальной Катастрофы.

Это – постапокалиптика, но не мрачная, как это модно у писателей, а – светлая. Люди будто бы пытаются собрать Культуру из тех самых артефактов, башен, книг, легенд, ножей и курительных трубок. Позволю себе небольшую цитату: «Стародуб был древним городом. Его прошлое, будто древесные корни, укоренялось в неизвестной глубине, днях, когда здесь жил тайный незаметный народ, который потом делся куда-то: то ли ушёл в леса, то ли уплыл по реке Осёнке, протекавшей через город. Впрочем, некоторые из последующих жителей, поселившихся здесь, – русые и голубоглазые охотники и воины – утверждали, что видели костры на холмах, горящие факелы в чаще – будто древний народ иногда навещал свою родину, и на могильных курганах звучали его песни, которые разносил ветер». Стародуб стоит на границе с Окраиной. Это реальный город в Брянской области, расположенный недалеко от Украины. Что это, как не коллективное воспоминание о реальности, которую персонажи хотят уловить в своих грёзах? Самый пронзительный фрагмент выглядит обыденным – сон одного из героев, где видится девочка в белом, качели, ранний вечер: «Мне тогда было три года, и я думал, что прожил очень долгую жизнь, но почему-то почти забыл её».

Этот замкнутый и при этом – разветвлённый мир собран из мемуаров и обрывков текстов. Призрачные всадники и короли в длинных плащах, а потом резко – барные стойки и "Осеннее дефиле моделей". Некие Торговых Города, где создаются деревянные мечи, Тайные Башни, библиотека Асгарда, которая «…была огромным парком» и здесь же – мотоциклы, механики, моторы, запах кофе и табака. У Шмырёва – идеальное чувство прекрасного, а оно – вездесуще. То оно возвышенно, как "Младшая Эдда" или поэзия менестреля, то внезапно становится мило-обывательским, как старый буржуйский «глянец», утративший ныне весь свой лоск под спудом бодипозитива и толерантности. Неслучайно именно этот автор создал в 2015 году самую красивую эпитафию на могиле "Плейбоя".

Эффектные описания красоток – один из козырей Шмырёва: «Её смуглые руки украшали браслеты, в мочках ушей раскачивались крупные круглые серьги. Скулы были затенены, на губах появились тёмно-красная помада и тени под глазами – Паола позаботилась о макияже. Она шла по улице, на которой то вспыхивали, то гасли фонари, выцветшие рекламные плакаты были в подтёках дождя». Из этих силуэтов и дуновений складывается колдовской образ – вечное возвращение в Сад.

Художественный вымысел соседствует с публицистическими откровениями, а глава "Старики" может считаться гимном мудрой успокоенной, старости: «Наше время проходит под знаком вечной молодости – сорокалетние только вступают в жизнь, пятидесятилетние влюбляются, подобно мальчишкам. Старость отодвинута куда-то далеко… Нам не хватает старости - в жизни, в политике, в искусстве. То есть прошлого у нас много. Однако не хватает именно старости - твёрдой, честной, подобной пропитанному солью дереву». Шмырёв рассуждает изящно и с удовольствием. Это – книги для зрелого ума, распознающего намёки и умеющего ценить игру в бисер, которая по факту и не игра вовсе…

Галина Иванкина

Галина Иванкина

ФАНТАСМАГОРИЯ “ГАВАНИ”

решив написать роман-приключение, Максим Шмырёв создал книгу-настроение и — книгу-воспоминание

Я откровенно не люблю два жанра: фэнтези и приключенческую литературу. В детстве тяготилась обязанностью "нормального" советского школьника читать Луи Буссенара и засыпала над тягомотиной Жюля Верна с Майн Ридом. В зрелые годы не осилила и половины "Хранителей" Джона Толкиена, не говоря уже о Гарри Поттере, который мне был скучен даже в киношном исполнении. Почему же я взялась писать рецензию на книгу Максима Шмырёва "Гавань", если эта вещь — соединение фэнтези с тем самым Луи Буссенаром? Нет! Зачем я решила её прочесть?

Ответ незатейлив и прямолинеен: мне нравится хороший русский язык, а выпускник Литературного института Максим Шмырёв знает его таинственные правила. Грамотная речь – сокровище. Я ожидала, что здесь не будет жаргона и примитива, равно как блогерского новояза и псевдо-молодёжной тарабарщины. Тем паче, статьи Шмырёва для газеты "Завтра" – по самым разным вопросам – всегда писались образно и небанально. Меня интересовали именно слова, а не фабула — то есть "как?", а не "что?". Виды и описания, а не динамика – её тоже хватает, но мне она не была важна.

Красная линия "Гавани" – скандинавская "Младшая Эдда". Впрочем, взяты лишь имена: Хёд, Фригг, Ньёрд, Фрейя и некоторые архетипы, вроде Мирового Древа, тогда как содержание почти никак не связано с мифом. Кроме того, писатель зашифровывает в своей книге-лабиринте многоуровневые послания. Мир-фантасмагория "Гавани" – это сплетение историй и сюжетов, обрывков чего-то виденного или – слышанного. Или – пойманного за секунду до пробуждения.

Это – сновидческая конструкция. Или – осознанное сновидение? Автор обладает потрясающей фантазией – иные фрагменты просятся на полотна сюрреалистов: "Это была Большая эстакада, странное, необычное место, которая частично примыкала к Ближним снам, причём в них — неподалёку от этого въезда – располагался морской залив. Было любопытно наблюдать, как на дорогу накатывают ярко-голубые, почти прозрачные волны, скользит лёгкая рыба, а там, где должен быть дорожный знак, вдруг расцветает вниз головой хризантема медузы". В "Гавани" есть то, что однозначно будоражит – Призрачный Город и Поезд, идущий вне расписания, какие-то хемингуэевские бары с роскошными блондинками и – волнующее слово "ралли" – оно напоминает ветер с запахом карамели. Пляжи, дороги, закоулки подсознания и притягательные объекты, вроде водонапорной башни на краю света: "Она проржавела настолько, что стены стали рыжими и тонкими, как осенние листья, а вода, замёрзшая внутри неё (на краю света зима) просвечивает наружу ледяными прожилками. И кажется, что это уже не башня, а огромный сияющий ствол дерева". Лирические отступления и диалоги перенасыщены романтически-волшебной символикой. Надо быть утончённым мастером, дабы выразить, что "скипетр – ветка, горящая в костре", а "держава – припорошенное снегом яблоко".

Автор делает намёки, предваряя каждую главу эпиграфом. Трудно сказать, что было в начале: сама глава или цитата, на которую Шмырёв нанизывает очередной поворот. Тургенев, Кэррол, Гофман... Сказка пересекается с явью, а Гоголь с Юнгером. На пути нам попадаются и Псалтырь, и "Песнь о Роланде". Решив написать роман-приключение, Шмырёв создал книгу-настроение и – книгу-воспоминание. Этому способствуют художественные приёмы – отрывки из школьных учебников или мемуарные вставки о былых сражениях. Однако здесь не столько выдуманная память героев, сколько — наше коллективное бессознательное. Существует вполне научное, хотя и оспариваемое понятие – Ноосфера, информационное поле Земли и всего человечества. Читая "Гавань", может показаться, что Шмырёв каким-то образом получил прямой канал в Ноосферу и транслирует сюда изумительные сочетания тамошних мыслеформ.

Автор "Гавани" выстраивает свои – тоже особые – взаимоотношения с пространством и временем. "В разных окнах было то утро, то вечер, то ясный день, но в доме потемнело — как будто тут существовал собственный вечер, собственная ночь. Мягко горели лампы, Фригг где-то нашла и поставила на стол свечи", – пространственно-временное колдовство, запредельный Кочующий Дом, который возможно (и — невозможно) найти. Есть нюанс. Край света и финал мироздания оказываются также реальны. Книга наполнена занимательной философией, перетекающей в не менее красивые построения: "Сломанные часы дважды в сутки показывают правильное время, сломавшийся поезд каждые сутки находится в нужной точке, но проваливается во времени: во вчера, в позавчера. Его опоздание становится фатальным, будто бы его колёса заменены на шестерёнки часов, увозящих его в обратную сторону". Шмырёв творит свою вселенную, подобную Толкиеновским выкладкам, расширяя смысловое поле мифами и полуязыческими легендами, типа "Медвежьего монастыря" и "Мышиной звезды" – поданные как "найденная рукопись", они встраиваются в общую канву легко и полнозвучно. Являясь "вещью в себе", роман Шмырёва представляет собой ключ к тайникам подсознания.

Книга не только написана с восторгом, она ещё и оформлена с любовью. Мы давно уже привыкли к уныло-креативному дизайну и массовому исполнению. "Гавань" содержит иллюстрации-коллажи из американских комиксов 1950-х с виньетками и рокайлями, часовыми шестерёнками и силуэтами зданий-призраков. Интересно и читать, и листать, а в наши с вами времена это – поистине барское наслаждение.

Алексей Лампси

ПРОШЛОЕ ОБЯЗЫВАЕТ

“Если за часами ухаживать, чтобы все шестерёнки крутились как надо, в общем, поддерживать в них порядок, то время может завершиться раньше, то есть часы переживут время! Вот так штука, часы без времени, корабли без моря - на песчаном дне сплошного прошлого! Что они будут делать тогда?.. "Когда вещь теряет свой смысл, она становится бессмысленной, то есть открытой для любых смыслов”.

Максим Шмырёв «Гавань»

Когда берёшь в руки книгу знакомого всегда есть чувство неловкости. А вдруг это окажется плохой литературой, придётся отводить глаза, отделываться общими фразами и всячески избегать написания настойчиво требуемой рецензии. В случае с «Гаванью» опасений было меньше: и отрывки, которые Максим публиковал, и его иная публицистика, и стихи (очень хорошие и настойчиво мной рекомендуемые) позволяли надеяться, что текст будет высокого качества. Но ведь текст – это полдела. Есть сюжет, есть атмосфера. По прочтении первой главы эти опасения ушли, а вот острое желание написать рецензию появилось. Что с лёгким сердцем я и сделал.

Не даром ЭКСМО поместил "Гавань" в серию "Мастера прозы". Максим смог рассказать свою историю на высочайшем уровне. Историю про мир танков, цеппелинов и говорящих снеговиков, где на мировом древе явь так тесно переплетена со снами, что и героям “Гавани” и читателям порой невозможно отличить одно от другого.

Сложно с ходу определить жанр.

Атмосферно? Однозначно.

Есть ли эффект “погружения” так важный для фантастики? Безусловно.

Интрига, сюжет, слог - всё на месте, всё на уровне.

Стимп-панк? Да, конечно.

Тэйл-фентази? Несомненно. И отличное.

Роад-стори? Присутствует.

Сюрреализм? Постмодернизм? Есть и от того и от другого.

Это мир белых мужчин с суровыми скандинавскими и германскими именами из «Младшей Эды» и негнущимися спинами, где техника, магия и мистика ткут по-настоящему самобытную реальность, где герои и их боевые подруги, мчатся на своих байках навстречу судьбе, прорубая путь сквозь ожившие кошмары.

Каждая глава открывается цитатами (всегда к месту, всегда точными, всегда стильными) великих мастеров слова Кэрролла, Гофмана, Хэмингуэя. Мне это кажется болезнью взросления автора. Этаким детским желанием подкрепить свой труд авторитетом великих. Право это лишние. Потому что весьма скоро самого Шмырёва будут цитировать также как он сейчас цитирует Фолкнера или Селина. Взять хотя бы и цитату, которой я открыл рецензию. По уровню владением языка, насыщенности текста образами Максим с ходу вышел на самый высокий уровень.

Блестящее владение языком, стилем и слогом прекрасно увязывается с интересным и динамичным сюжетом. Это тем более удивительно, если знать, что Максим окончил Литературный институт. Ведь всем известно, что звёзды журналистики не оканчивают журфак, а талантливые писатели - Литинститут. Но если предназначением сей шарашкиной конторы было вложить в руки Максу Шмырёву его картонный меч, то она его выполнила.

Это книга подростка для подростков. Речь не возрасте, конечно. Она для тех, кто в этом скучном и эффективном мире помнит слова честь, благородство, верность. Для кого эти слова наполнены смыслом и живы.

Как и в каждом эпосе, а «Гавань» это и эпос тоже, герои немного картонные. Если любовь, то сквозь века, если верность– то же самое, если искупление – то вечное. Белое – это белое, чёрное – чёрное. Оттенки есть, но перепутать невозможно.

И всё же. И всё же.

Картонны ли герои «Песни о Роланде», легенд про короля Артура? Картонны ли образы на старых иконах? Да. Так. Но от этого всё перечисленное не перестаёт быть сокровищницей мировой культуры.

Удивительно, но взгляд подростка совмещается в «Гавани» со взглядом взрослого, умудрённого жизненным опытом. Оттого книга слегка печальная. Читая, её ты понимаешь, что тебя обволакивает красивая и притягательная, но сказка, что мир этот – ушедший вместе с молодостью, и его не вернуть.

И всё же. И всё же.

Возможно мы ещё сядем на свои джипы и байки и пустимся в бессмысленную дорогу. Потому что нам так захочется, и потому что так надо, и потому что прошлое обязывает (девиз танкового полка из "Гавани"). Ведь человек отличается от животного способностью совершать бессмысленные поступки, а Край света – это очень близко.

P.S. "Гавань" ждут переиздания. Но я бы от души рекомендую покупать первое издание пока есть возможность. Ведь к отличной работе прилагаются отличные авторские иллюстрации. Тоже весьма стильные и уместные. Навевающие память о консервативной Америке пятидесятых-шестидесятых годов XX века. По нынешним временам наличие хороших авторских иллюстраций - большая роскошь, но книга Максима этого достойна.

КЛЮЧИ ОТ ВСЕЛЕННОЙ

Русское фэнтези… В этой книге самое важное – присутствие чуда, ощущение тайны…

Все на свете – лишь сон…Или, может, игра? Вопрос лишь в том, своя или чужая? Но и сон, и игра, как больше понравится читателю, в романе поэта и прозаика Максима Шмырева одинаково захватывающие.

А реальность? Как тут не вспомнить фразу неподражаемого «грязного реалиста» Ч. Буковски, взятую эпиграфом к одной из глав «Гавани»: «…Я ускользал от реалий, не нравились они мне».

Проза М. Шмырева не только извлекает тебя из раковины унылой обыденности, тех самых «реалий», но своей мощной,

эксцентричной фантазией уводит в реальность иллюзии, где происходящее видится сквозь радужные морские туманы или

просветы в кроне легендарного ясеня Иггдрасиль, уводящего к древнейшему индоевропейскому мифу… К Древу Жизни, ее

источнику, связывающему собой все земные и космические миры…

Там течет, замирает, возвращается вспять и летит стрелой в неизвестность не привычное нам, на земле, время… Время из наших снов или – из иных измерений… Кому-то покажется, это время, существующее в компьютерной матрице … А кому-то – в параллельной привычному миру жизни. Но редко кто наделен даром различать пути в эти невидимые пространства посреди торжествующего кошмара мегаполисов.

Подчинившись авторскому времени, осознав его уловки и непредсказуемость, читатель получает шанс приподняться до «всеохватывающей общности»: настоящего, прошлого и непредставимого рациональным, «дневным» умом будущего, которое, скорее всего, никогда не наступит в расчисленных наукой земных координатах, не преодолеет установившиеся понятия о конечности человеческого существования. А в «Гавани» подобное может с вами произойти. Время здесь не отрицает Вечность. Оно есть некая часть Вечности. По словам философа, «время… какая-то внутренняя эпоха самой вечности. Это значит, что существует не только время нашей земной действительности, но и истинное „небесное“ время, в котором это время отражается» (Н. Бердяев).

В «отраженном времени вечности», в ауре предбытийного Ясеня, в окружении множества соседствующих и разнообразных миров, вплоть до жутких хтонических, читатель переживет то, о чем давно позабыл в комфорте потребительского уюта: духовный порыв, мужество риска, соблазны любви, предательства и насилия, утолит наивное стремление к познанию тайн власти и мироустройства. Может стать участником метафизической битвы темных и светлых сил, где все относительно, а исход не предопределен…

Вместе с тем, даже драматические эпизоды повествования у М. Шмырева проникнуты надеждой и светом. А еще – незаметной, легкой иронией в отношении штампов и клише поп-масскульта, вроде появляющегося среди персонажей- масок и двойников зловредного Снеговика из «мусорных» триллеров…

При чтении этой книги вспомнились слова философа Ивана Ильина, неожиданно точно характеризующие творческую настроенность автора «Гавани»: «Искусство не есть промысел, приспособляющийся к внешним условиям, к спросу и заказу; оно есть служение, ориентирующееся по внутренним требованиям, по духовным звездам».

Каковы же ориентиры, «духовные звезды» писателя М. Шмырева? Наверное, главное – это творческая увлеченность автора темой Пути человечества от его зарождения. Историческое предание или Мистерия в «Гавани» словно своеобразный ключ или мост от нашей Души к Мировой Душе. Ведь Мистерия и есть способ одухотворения нашей глубинной памяти, перенесенной на судьбу человечества во времени. Так, через символы, раскрывается философия истории, происходит преображение исторического процесса, когда удается увидеть и понять причинно-следственные связи между событиями и фактами.

Автор стремится напомнить современникам-прагматикам об архетипических началах в человеческой истории, о том неделимом ядре личности, которое связывает каждого из нас с нашими предками в необозримой перспективе веков. Можно даже сказать, в обратной перспективе, которая, как в иконописи, образует целостное символическое пространство, ориентированное на зрителя и предполагающее его духовную связь с чередой символических образов, которые ощутимы в некоторых персонажах «Гавани». Здесь обратная перспектива – это своеобразное «окно в ноуменальное пространство» (П. Флоренский) иных миров.

В книге М. Шмырева все происходит без привязки к национальной специфике, в ней нет русских героев и даже попытки отрефлексировать, пусть бы и символическим образом, какое-то отдельно взятое событие российской истории или его последствия. Все, о чем повествует писатель, это творчески переосмысленный им миф, уходящий корнями в легендарные сказания, родственные и понятные всему человечеству. М. Шмырев привлек в свое повествование вечные сюжеты и вечных героев, которые потому и называются «вечными», что они заложены в подкорку людей, к какой бы национальности они не принадлежали. Меняются жизненные обстоятельства, бытовые подробности, исторические декорации, волшебники и чудовища могут быть с рогами, копытами или из стали, а прекрасные девы – в шелках или в джинсах, рыцари – с мечом или автоматом. Но вечные сюжеты всегда про схватку защитника с монстрами, про любовь и про то, как испытания меняют человека.

«Гавань» – не та проза, которая дает простые ответы или развлекает не желающего думать читателя; не способному принимать жизнь с ее равнодушием и беспощадностью она начинает мстить за легкомыслие, корысть, стяжательство и пр. Настоящие книги вообще не должны быть простыми. К тому же роман М. Шмырева, как это происходит со многими популярными ныне фэнтези, не «прикидывается классическим скандинавским нуаром в исторических декорациях». Писатель создал абсолютно самобытный мир, продуманный до мельчайших деталей и ярких подробностей, где давно забытое неожиданно приобретает новое значение.

Людмила Лаврова