Так воин хочет отдохнуть. А ворон хочет есть,
И принимает долгий сон он не за то, что есть.
А мне велели передать, что воин будет спать,
И просыпаться, и впадать в беспамятство опять.
Денис Новиков
Дыхание с хрипом вырывалось из узкой груди Прошки. Прижав к груди баранью ногу, парень стремглав несся по темной улице.
– Дердзи его! – отчаянно вопили вслед. – Дердзи ворёнька!
«Еще чуть, – думал Прошка. – Еще немного».
До переулка всего ничего. Сейчас Прошка добежит до переулка, свернет в него – и только они его и видели. Проклятые китаёзы! Удавятся за кусок баранины!
Прошка крепче прижал к себе баранью ногу. Вот и переулок. Свернуть в него, добежать до деревянного забора, перемахнуть, еще раз свернуть, юркнуть в дыру, перебежать через подклет разрушенной школы и – вот она, сытая седьмица!
Прошка свернул в переулок и бросился к забору, но в этот миг жилистая рука китайского мясника-забойщика ухватила его за шиворот и резко рванула назад. Ворот Прошки затрещал, а сам он резко сбавил ход, но еще пару шагов протащил китаёзу за собой, однако еще несколько жилистых желтых рук ухватили Прошку за плечи и повалили на землю.
– Попался, гадзёнысь! – заорал один из китаёз.
Тут к трем мясникам подоспели еще двое. Прошка попытался встать, но его снова сбили с ног. Мягкий войлочный сапожок китайца ударил его в скулу. Прошка вскрикнул от боли, но баранью ногу не выпустил. И рад был бы выпустить, но руки сами вцепились в парное мясо, и приказы им отдавал совсем не разум, а пустой, урчащий желудок.
Били Прошку сильно, от души. Он уж было собрался отдать богам душу, как вдруг один из китайцев крикнул:
– Упы́ря!