Читать онлайн
Маргарита
Маргарита
Об авторе
Бывает, ищешь в жизни человека, который воодушевит тебя своим примером, поменяет направление в жизни, заставит мыслить иначе. И вот ищешь его, смотришь во все глаза, в ожидании нащупываешь новые нотки в своей душе. Но поиск ни к чему не приводит, увы.
Мне повезло: лет десять назад я встретила Риту Богорад, как всегда, в обычных условиях – у нее дома на уроке немецкого языка. До этой встречи я не могла представить людей с диагнозом ДЦП, а тем более – себя в их компании, компании деловой, объединенной общей целью: научиться немецкому языку. Обычному человеку представить это трудно. Но чем дольше я ходила на уроки, тем больше понимала, как мне интересно в семье Риты, как меня тянет в ее и ее папы Ильи Ароновича дом – не столько из-за научных достижений, сколько из-за человеческих впечатлений. И хотя сейчас мы редко видимся и, к сожалению, не в том же составе из-за кончины Ильи Ароновича, я все равно ухожу из дома Риты с тем же вдохновением, с мыслями, что возможно все. Да, это звучит как-то наивно-глобально, но когда ты видишь пример нереальной силы духа человека, жажды жизни, стремления идти, ползти, скрестись – но только вперед, то понимаешь, что в жизни нет преград. Вопреки, несмотря на, назло!
Я искренне желаю Рите добрых людей, которые поддержат ее во всех замыслах. Я знаю, эти замыслы всегда будут в ее светлой голове. Хоть Рита скептически относилась к амбициозным начинаниям папы, но гены не исправишь – она сама такая. Рисковая, авантюрная, тонко чувствующая, желающая любить и быть любимой. С ней всегда интересно выпить бокал красного, а то чего и покрепче, на уютной кухне, пошутить, посмеяться, забыть о времени, хотя часы висят над столом. Да, именно такой я тебя знаю, Рита Богорад, моя любимая фрау Марго.
Лена Рогова
Почему я написала эту книгу
Писать на сайте «Проза. ру» я начала давно.
Богорад Маргарита.
Это были небольшие истории из жизни. Все, кто меня знал, говорили, что меня ни с кем не спутаешь по стилю. Многие знакомые лет пять-шесть назад даже предлагали попробовать издать книгу. Я только смеялась: ну какой из меня писатель!
А потом папа издал две книги… И мне захотелось объединить мои истории. Тем более что один из знакомых сказал, что такая книга была бы интересна и полезна многим людям. Когда я ответила, что издание требует денег, а их, как всегда, нет, он посоветовал: «Ты, главное, пиши, все решится само». И оказался прав. Видимо, то, что должно произойти, происходит обязательно.
А что из этого вышло – судить вам, мои дорогие читатели.
Часть 1. Дорога
Начало. Семья
РОЖДЕНИЕ. ДЕТСТВО
Я родилась в обычной советской семье. Маме тогда было двадцать четыре года, папе – двадцать пять. Родилась мертвой – двадцать минут не дышала. Дабы не ухудшать показатели смертности, врачи оживили меня. В Совке главное – хорошие показатели, то есть меньше смертности в роддомах – любым путем. Папе в армию послали телеграмму: «Приезжайте, родился больной ребенок».
В роддоме маме и отцу советовали написать отказ: мол, молодые, еще родите. Бабушку и дедушку тоже уговаривали. Моя семья не послушала советы – забрали меня, хотя столько времени я не дышала и могла оказаться умственно отсталой. Ну и далее, не жалея себя, семья занялась мной. Бесконечные хождения по врачам, занятия дома. Для любимой дочки и внучки делали все. Санатории, поездка в Ейск дикарем, лечение. Мама бросила прежнюю работу и пошла работать в детсад для детей с ДЦП – со мной.
Бабушка и дедушка жили в Рузе, до школы я больше любила находиться там. Санки, дети соседей, печка, любовь семьи. Летом весело, все внуки приезжали. Кроме меня, еще четыре внучки с разницей в возрасте от года до пяти лет. Мы очень дружили. Всегда вместе.
Читать я начала в четыре года, любила сказки. Еще обожала играть в куклы. Кукол было много, и самая любимая – немецкая кукла-красавица. Большая, мягкая, руки и ноги гибкие, волосы светлые, кудрявые. Я ее кормила, укладывала. У меня была детская посуда и детская мебель. Мне нравилось садиться и все раскладывать. Когда я уже училась в школе и у нас были занятия ЛФК, я приходила домой и занималась гимнастикой с куклой, сгибала красавице руки и ноги. Со временем ее костюм порвался, и моя бабушка сшила новый – синий, в желтый мелкий цветочек. Когда мы переезжали в другую квартиру, моя красавица потерялась.
В Рузе, когда в выходные приезжал папа, мы до ночи вырезали кукол из модных журналов и наклеивали их на картон. Очень любили строить из картонных коробок домики с окнами и дверьми. Еще папа катал меня на велосипеде – сажал на раму; это незабываемо.
В Москве мы жили в коммуналке, в четырнадцатиметровой комнате. Там стояла моя кроватка, диван, стол, черно-белый телевизор на тумбочке у стенки. И сейчас я помню ту комнату и длинный коридор, по которому носилась на самодельных ходунках.
Кроме нас, в квартире жили соседи – Борискины, семья рыжего Коли-пьяницы и бабушка Полина.
У Коли было трое детей намного старше меня, но они играли со мной. Коля-пьяница работал проводником поезда. Он избивал всех: свою семью, соседку – бабушку Полину, моего папу. А меня любил, привозил мне из поездок арбузы, семечки, фрукты.
Лида, я ее так и звала, жена Коли, очень хорошо ко мне относилась. Она была женщиной крупной, громкой, отменной матерщинницей. Однажды зашла к нам в комнату и спросила маму, не стесняясь в выражениях, с матерками: «Рая, а что, Ритка никогда не была в Мавзолее? Одевай ее немедленно». Мне было тогда пять-шесть лет. Лида посадила меня на плечи, и мы поехали на метро в Мавзолей. Очередь туда стояла бесконечная. Лида всех растолкала, и мы прошли к Ленину. Это одно из ярких впечатлений детства.
Бабушка Полина – седовласая женщина с протезом – казалась мне старушкой, хотя ей было, наверное, около пятидесяти пяти лет. После войны она попала под трамвай, ногу пришлось ампутировать. Работала Полина на текстильной фабрике, а дома шила, вышивала и вязала удивительные вещи. Моей маме шила красивые платья, мне вышила корону. Помню, на ее диване лежали маленькие подушечки с красивыми вышитыми узорами на наволочках. Каждый Новый год бабушка Полина клала мне под елку мешочек с подарками. Когда мама уходила в ночную смену (детский сад – пятидневка, в выходные я оставалась дома), она всегда говорила: «Жди папу, не выходи из комнаты». А я шла к бабушке Полине.
Зимой после семи лет я жила в Москве. Мы с мамой часто выходили гулять, а по выходным – с папой. И изредка – с дедушкой, когда он приезжал из Рузы.
Помню, как мама меня подводила к окну, девочка из соседнего подъезда открывала окно и показывала мне свои игрушки, а я ей – свои.
Во дворе дети со мной играли, и я к ним тянулась. Лепили снеговиков, и я вставляла носик из морковки и делала им глазки. С папой мы катались с горки, и он меня отпускал одну съезжать с нее наравне с другими детьми. Один раз я пришла с огромной шишкой на лбу. Мама начала ругать папу, а он ответил: «Пусть растет, как все дети». Мы многого маме не говорили: как сильно меня папа раскачивал на качелях, как катались на каруселях и на аттракционах.
Когда мне было пять лет, родители развелись. Я очень болезненно переживала развод родителей. Хорошо помню тот день. Я обняла маму; когда женщина-судья сказала: «Разведены», заплакала громко. Мама со мной выбежала на улицу, папа тоже. Они поговорили и пошли в разные стороны. Я осталась с мамой.
В СССР женщине, имеющей ребенка-инвалида, положена была отдельная квартира. Давали неохотно, предлагали однокомнатную вместо двухкомнатной. Мама постоянно ходила в жилотдел и просила если однокомнатную, то хотя бы поудобней, не на высоком этаже, без высоких лестниц, но получала отказ. Выбора не было, и мама, хотя это не в ее характере, посадила меня в коляску и повезла к начальнику жилотдела. Стояла зима. Маме тяжело было везти коляску по снегу, да и я уже большая – восемь лет.
Начальником оказалась немолодая женщина. Она ничего не обещала, только внимательно смотрела на меня.
Через месяц-два нам дали ордер на малогабаритную двухкомнатную квартиру на улице Цурюпы. Бабушке она показалась дворцом. Яркая, солнечная, просторная. Переехали мы в марте. А через полгода я пошла в школу. Школа № 17 находилась недалеко.
Папа после развода получил комнату в коммунальной квартире, через дом от нашей старой квартиры, у станции метро «Профсоюзная». Когда пришлось возить меня в школу, это было далековато. Конечно, в жилконторе ему никто не пошел навстречу, чтобы поменять его комнату к нам поближе. Тогда папа взял мои фотографии и показал их самому большому начальнику в торговле, Лобанову. Он был, по словам папы, мужик суровый и только сказал, посмотрев фотографии: «Хорошая у тебя девчонка». Через какое-то время Лобанов помог папе получить однокомнатную квартиру рядом с нами. Очень удобно. В девяностые годы мы объединили наши квартиры в одну трехкомнатную на той же улице Цурюпы. В апреле 1990 года мама с папой снова расписались, и мы опять стали одной семьей.
РОДИТЕЛИ МАМЫ
Моя бабушка Мира Моисеевна Казакевич родилась в Белоруссии в деревне Костюковичи. В семье было девять детей, трое умерли от тифа. Моя бабушка 1911 года рождения, самая младшая. У семьи был хороший дом, хозяйство, жили безбедно. Многие их родственники после революции уехали в Америку.
Ее мама Хася из рода Ломоносовых – властная, даже жестокая женщина. Не позволила детям окончить учебу. Бабушка очень хотела в школу, но ей дали проучиться только три года. Она была озорная, способная к учебе, играла на балалайке.
В восемнадцать лет бабушка вышла замуж за Абрама Михайловича Шпринца. Дедушка 1909 года рождения. Семья у него была бедная, кроме него, еще брат и сестра.
У бабушки с дедушкой родились трое детей: сын и две дочери. Мой любимый дядя Шура – самый старший, 1932 года, средняя дочка – тетя Эмма, 1936 года, а самая младшая – моя мама Рая, 1939 года. Мама родилась в день, когда дедушку призвали на войну с Польшей. Когда бабушка узнала об этой вести в роддоме, закричала: «Не хочу этого ребенка!» Такой был шок.
Когда в 1941 году немцы пришли в их маленький городок, бабушке было тридцать лет. Дедушку сразу призвали на фронт. А бабушка почувствовала, что надо уходить. Интуиция подсказала: нельзя оставаться с немцами в одном городе. Бабушка начала уговаривать сестер с детьми. Да к ним еще на лето приехала из Москвы ее двоюродная сестра Рая с годовалым сыном Аликом. Родители уезжать отказались категорически. Отец бабушки говорил, что в Первую мировую войну он был в плену у немцев, что это культурный народ и они ничего им не сделают. Так думал не только он, много евреев осталось; конечно, никто не хотел бросать хозяйство. Была и еще причина, мистическая: мама бабушки верила снам, а ей приснилось, что кто-то ей сообщил о гибели ее сына Яши. Она говорила, что ей незачем больше жить, что, если суждено, она умрет в Студенце. Позже к папе бабушки приходили партизаны, говорили, что в соседнем районе убивают евреев, звали его с собой. Не пошли.
Всю семью бабушки в 1944-м расстреляли. Об этом она узнала уже после войны и позже поехала на то место на родину, где, как ей рассказали очевидцы, это произошло. Детей на глазах у родителей кидали в ямы. После этой поездки она вернулась вся больная.
В нашем доме хранится «Книга памяти», изданная в девяностых годах в Белоруссии, в которой рассказано о расстреле семьи Казакевич. Их расстреляли в последнюю очередь, так как папа бабушки был кузнец и подковывал немцам лошадей.
Папа узнал об этой книге и заказал ее в белорусском посольстве, нам ее привезли поездом, передали через официальных лиц. Основана книга на рассказах очевидцев: тех, кто смог спастись. А деревню сожгли.
В августе 1941-го бабушка с детьми двинулись из Студенца. Уходили вместе с семьей директора школы Исаака Абрамовича Аренкова – с его женой Рахилью Наумовной и дочерьми Евой и Бертой, вместе купив лошадь. Аренков знал дороги и направления, куда еще не дошли немцы, а Мира знала, что ее муж служит в Курске. Кажется, в медицинской части на хозяйственной работе. С ними были Рая и Алик. От верной гибели их спасла моя бабушка. Москвичей никто не брал, бабушка выкинула свои вещи и посадила их.