Множеству странных и чудесных лицедеев, которых мне повезло называть своими друзьями (клянусь, это не про вас)
Я сижу, прикованный наручниками к столу, и думаю: «Когда бы не запрет / На разглашенье тайн моей темницы, / Поведал бы такое, что любой / Пустяк терзал бы душу»[1]. Охранник стоит у двери, наблюдает за мной, будто ждет, чтобы что-то произошло.
Входит Джозеф Колборн. Он уже начал седеть, ему почти пятьдесят. Раз в несколько недель я с удивлением вижу, насколько он постарел, – а он понемногу стареет, раз в несколько недель, уже десять лет. Он садится напротив меня, скрещивает руки на груди и произносит:
– Оливер.
– Джо.
– Мне сказали, слушания по условно-досрочному прошли в твою пользу. Поздравляю.
– Я бы сказал спасибо, если бы думал, что вы всерьез.
– Ты знаешь, я считаю, что тебе здесь не место.
– Это не значит, что вы считаете меня невиновным.
– Нет.