За 20 лет до настоящих событий, описанных в книге.
Дезирия, пустыня Бларох.¹
– Веришь ли ты в судьбу, Саид?
Старая ведьма в обветшалом отрепье, помешивая костлявой рукой свое вонючее варево, с жутким, пробирающим до костей прищуром смотрела на молодого мужчину. Она прекрасно знала, что пришел к ней Саид не просто так, а еще, что не поверит ни одному ее слову. Все равно сделает по-своему и тем самым обрушит на страну четверть века бед и несчастий.
– Ты же знаешь, зачем я пришел, Зухария. Говори прямо: поможешь или нет? – пропустив вопрос старухи, грозно спросил тот.
– Саид, отступись от поисков! Пока не поздно! Ничего кроме смерти не найдешь!
В третий раз за последние полгода приходил младший сын правителя к провидице и каждый раз возвращался ни с чем. Угрожать или запугивать ведьму было делом бесполезным и даже опасным. И пусть Саид не верил в проклятья, заговоры и прочую колдовскую чушь, но больше обратиться ему было не к кому.
За это время он потерял всякую надежду еще хотя бы раз увидеть свою жену.
– Гордая птица умрет в неволе, но петь не будет, Саид. Отпусти ее, – ведьма на мгновение отвлеклась от своего зелья и приложила отощалую морщинистую ладонь к сердцу.– Отсюда отпусти.
Если бы он только мог…
– Я верю в судьбу, Зухария, – уверенно ответил Саид, даже не дрогнув от пронизывающего взгляда старухи.– Джоанна и есть моя судьба.
– О, шайтан, она— твоя погибель! Не найдешь ты ее живой, но принесешь на наши земли слишком много горя.
Вот только молодой и горячий сын эмира остался равнодушным к словам старухи. Непомерно сильна была его любовь к Джоанне – юной рыжеволосой красавице с глазами пантеры. Три долгих года он удерживал молодую европейку возле себя, не позволяя вернуться домой. Три года он прятал Джоанну ото всех и воевал с собственным отцом за право взять ее – девушку чужой культуры и с нечистой кровью— в законные жены. Три года Саид уговорами и угрозами, лаской и насилием добивался любви строптивой журналистки, на свою беду посетившей Дезирию. Он отказался от всего: от права престола, от уважения своего народа, от истинных ценностей и вековых устоев. Однако Джоанна так никогда и не смогла ответить ему взаимностью. Плененная, но непокоренная она умудрилась исчезнуть из жизни Саида, унося под сердцем его дитя.
– Где мне ее искать? – взревел Саид. И казалось от силы его голоса содрогнулись гнилые стены жилища старухи.
– Где бы ты не искал – не найдешь! Не суждено тебе, Саид, увидеть ее живой, не суждено! А дом свой покинешь – все потеряешь! Не совершай ошибок, мальчик мой!
– Пусть неживой, Зухария, но я не отступлюсь. Не от нее, не от своего сына!
– Нет у тебя сына, Саид,– зашипела старуха, – не было и не будет никогда! Не изменишь ты своей судьбы.
Зухария долго еще причитала и что-то нашептывала, только Саид уже ничего не слышал: живая или мертвая, с ребенком или без него – неважно. Он знал, что не обретет покоя пока не найдет ее. И старая ведьма это знала. Слишком многое она видела наперед.
– Стоит она на высокой скале, Саид, – закрыв и без того узкие и почти слепые глаза, прошептала старуха.– Ее тело ласкают одичалые ледяные ветра, а в лицо бьет холодный дождь. Она там, где на целый фарсах² вокруг нет ни души. Ты не сможешь удержать ее Саид. Между твоим пленом и губительным шагом в пропасть она выберет второе. Не разрушай того, что не строил. Забудь ее!
‐–
¹– Дезирия – островное государство в Юго-Западной Азии в Индийском океане в непосредственной близости с Аравийским полуостровом. Является результатом воображения автора во избежание совпадений с реальными событиями, местами и людьми.
²– Персидская мера длины, равная расстоянию, которое конь проходит за один час. По разным источникам от 3 до 7 км.
Юго-Западное побережье Исландии.
Наши дни.
На краю серого скалистого обрыва, открывающего неземной вид на безбрежную синь океана, стояла девчонка. Широко раскинув руки, она смотрела на громадные волны, разбивающиеся на миллиарды мелких брызг где-то там, под ногами. Могучий и неуправляемый ветер разбрасывал пряди ее рыжих непослушных волос в разные стороны. А потом, будто бы играючи, подталкивал свою жертву все ближе и ближе, к самой бездне. Но Энн не боялась. Совсем юная и отважная она еще не знала, что такое страх. Зато представляла себя птицей, которая вот-вот взлетит и с высоты окинет привычным взглядом эти дикие земли, усыпанные гейзерами и водопадами, вулканами и ущельями, фьордами и ледниками. Это был ее мир, ее жизнь и ее свобода!
– Энн, папа будет ругаться, – послышался позади голос брата.– Отойди!
Петер и сам понимал, что его голос, такой еще не по-мужски тонкий и недостаточно сильный, терялся в шумной песне ветра, но не позвать Энн он просто не мог. Это ему, Хинрику или Оскару подобное поведение отец спустил бы с рук, но только не Энн.
– Так не говори ему, Петер! – не оборачиваясь в сторону брата, пропела девчонка и засмеялась.
Начало лета. Ее любимое время года, когда вечная ночь с пусть и красивым, но таким холодным северным сиянием теряла свою власть и уступала место едва теплому солнцу.
– Я и не сдам, но Хинрик все еще зол на тебя.
Петер подошел ближе к сестре, к самому краю пропасти, и замер.
– Вернулись! Вернулись!– радостно прокричал он, совершенно забыв зачем пришел, а затем взял Энн за руку. Так спокойнее. Ему. В свои двенадцать Петер еще не мог похвастаться бесстрашием или безрассудностью в отличии от старшей сестры или брата. – Вот это да! Мне кажется или нынче их стало больше?
– Похоже на то! – не отрываясь от удивительного зрелища, Энн сильнее сжала ладонь Петера, тем самым обещая, что обязательно защитит.
Еще долго на краю утеса виднелись две хрупкие фигуры, крепко державшие друг друга за руки. Их взоры были устремлены в сторону океана , где то и дело из воды выныривали горбатые киты, выпуская воздушные потоки холодной воды вверх. Казалось, они были счастливы вновь вернуться домой!
– Энн, – вдоволь налюбовавшись животными, Петер все же вернулся к разговору.– Хинрик тебя повсюду ищет. Если он узнает, что ты… что мы подходили к обрыву, обязательно расскажет отцу. Нам лучше вернуться пока не поздно.
– А давай наперегонки, Петер?– девушка прекрасно понимала, чем может обернуться для нее гнев Ларуса Хаканссона, ее отца, а потому решила заранее запастись положительными эмоциями.
– До заброшенной часовни, идет?– не мог не поддаться на вызов Петер. Такой был у него возраст. Да и характер не уступал.
– На счет три. Раз, два… Петер, так нечестно!– весело прокричала Энн мальчишке, стартовавшему раньше времени.– Вот сейчас догоню! Ну, держись!
Дикий и нетронутый уголок земли. С погодой, меняющей свое настроение ежеминутно: от ясной и радостной до хмурой и отвратительной, с буйными ветрами и вечно моросящим дождем. Здесь мало кто мог выжить: вдали от цивилизации, развлечений и других людей. Но много кто мечтал побывать, чтобы увидеть величие местной природы своими глазами. Об этих местах слагали легенды и часть из них оживала, стоило только поверить… Местные жители не сомневались в существовании троллей, водяных и эльфов. И даже могли отказаться от строительства новой дороги, если та , по их мнению, нарушала покой сказочных существ. Жизнь здесь текла размеренно и ровно, что учило людей радоваться мелочам, даже таким, как простой бег.
– Энн, смотри, Хинрик идет. Ну все! Мы попали!– Петер резко затормозил, не добежав до часовни всего четверть мили.
Но даже угрюмый вид брата не заставил Энн остановиться. Пролетев мимо Петера, смеясь, она побежала дальше и, лишь достигнув конечной цели, угомонилась.
– Вы ходили на мыс? – Хинрик поочередно бросал недобрые взгляды на беглецов. И, если Петер, потупив взор, робко ожидал своей участи, то Энн решила пойти в наступление.
– Давай, беги жаловаться, злостный тролль!
– Энн, – предостерегающе рявкнул парень.– Ты же знаешь, что отец запретил туда ходить! Вроде немаленькая, должна понимать, что там опасно!
– Хинрик, ты зануда! – подбежав к брату, девчонка ласково обняла его за плечи.– Но я тебя все равно люблю! Киты вернулись! Мы просто посмотрели.
– Если отец узнает…
– Хинрик, так не говори, если не спросит! – Энн клюнула парня в щеку.– Ну же, не сердись на меня! Вот увидишь, когда перееду в город, тебе еще будет меня не хватать.
– Когда ты уже съедешь наконец! Даже представить себе не можешь, как я от тебя устал, – и Хинрик не шутил. Не умел. Не хотел. Он был занудой и моралистом. Энн называла его " юным старичком", но все равно любила и всегда заботилась.
Энн, Хинрик, Петер и Оскар жили вместе с отцом и матерью в маленькой деревушке, на юго-западном побережье Исландии. Девятнадцатилетняя Энн была самой старшей из детей Ларуса Хаканссона и Арны Бьердоттир. Хинрик же всего на год ее младше, но именно этот факт выводил парня из себя больше всего. Ему хотелось быть главным, а не подчиняться рыжей девчонке. Кстати, Энн была единственной в семье рыжеволосой с лицом, усыпанным веснушками, как ночное небо звездами. Одно время Хинрик часто подшучивал над сестрой, что та неродная. Подкидыш. Приемная. Что взяли ее Ларус и Арна лишь из жалости. А Энн переживала и бывало плакала в подушку, пока никто не видел. Но после того как подобные слухи дошли до Ларуса, разговоры прекратились раз и навсегда.
– Отец все же решил выставить Странника на продажу, – задумчиво и немного печально заявил Хинрик, когда ребята возвращались к деревне от заброшенной часовни.
– Туда ему и дорога, – поддержал разговор Петер, – это не конь, а наказание.
– Петер!– вмешалась Энн. – Это просто ты трусишка. У Странника в глазах целая вселенная. Он умный и с характером, потому с ним и непросто.
Петер надулся, негодуя, что в очередной раз его прозвали трусом и, подняв воротник толстовки, отвернулся.
– Я никогда не встречал существа более преданного, чем Странник. Отец несправедлив!– заступился и Хинрик за любимого скакуна.
– Мне тоже его будет не хватать,– Энн подошла чуть ближе к брату и бережно взяла за руку,– ты же знаешь.
И Хинрик действительно знал. Никто кроме него и Энн больше не любил Странника такой чистой и безграничной любовью.
– Выставка через неделю. Энн, как переубедить отца?
– Мы что-нибудь придумаем!
Говорят, что общее горе сближает. Наверно, именно это уберегло Энн и Петера от гнева отца. Хинрик, ощутив на себе поддержку сестры, не стал жаловаться Ларусу, хотя сегодня ребята и нарушили главное правило их семьи: не подходить к обрыву ближе, чем на полмили.
Вечерело. Арна суетилась на кухне, Ларус вместе с Петером пытались научить Оскара читать, а Энн сидела у окна и всматривалась вдаль, в сторону конюшен, где Хинрик слонялся возле пустого загона и злостно пинал воздух под ногами.
– Пап, – позвала Энн, – Хинрик сказал, что Странник с нами последнюю неделю. Это так?
—Да, Энни, я решил продать его,– весьма равнодушно ответил отец, не отрываясь от планшета с прыгающими буквами.
– Но это же Странник, пап. Как мы без него?
– Всего лишь строптивый и упрямый конь. Исландских скакунов ценят за покорность и преданность, а этот? Я устал, Энн, с ним бороться. Он слишком своевольный!
Таких не любят. Такие никому не нужны. Такой была и сама Энн. Наверно, поэтому отец всегда относился к ней более сдержанно и местами холодно, нежели к покорным и смиренным сыновьям.
– И кто же его купит? Мне кажется, молва о его несносном характере шагает на мили вперед его самого. Разве нет?
– Энн, это пока только выставка. Но знаешь, Кристоф обещал покупателей с материка.
– Папа, – раздался тонкий голос пятилетнего Оскара, – а правда, что киты вернулись?
Петер и Энн тут же напряглись: кто-то проболтался!
– Кто тебе сказал такое, малыш? – деланно спокойно и ласково спросил Ларус, но внутри у него зарождался ураган, готовый снести любого на своем пути.
– Никто, я просто слышал, как Петер болтал по телефону.
Глаза Ларуса моментально потемнели, предупреждая о неминуемой буре, но пока он держался. Пока…
– Петер?– строго спросил отец, переводя свое внимание на сына.
– Да мы просто с Марией из класса болтали. Наверно, Оскар не так все понял, – сжавшись от страха, неуверенным голосом попытался объяснить Петер, но врать он совершенно не умел. И отец это знал.
– Он ни при чем, отец!– как можно быстрее вступилась Энн. Меньше всего ей хотелось, чтобы отец срывал злость на беззащитном мальчишке. – Это я Петеру рассказала про китов. Я ходила на мыс, хотела с ним попрощаться, и увидела их.
Ларус не просто закипал, он был похож на самый горячий гейзер. Медленно встал, совершенно позабыв про планшет, который с глухим ударом упал на пол, и навис над дочерью.
– Ты знаешь правила, Энн?
– Да, – уверено ответила девчонка. Уже ни раз и ни два она нарушала прописные истины этого дома и последствия, как и поведение Ларуса, ее не удивляли.
– Молись, Энн! Чтобы Бог простил твое непослушание и ослабил наказание.
Но Энн продолжала смотреть в окно. Молись- не молись, а отец в любом случае возьмет в руки ремень и оставит на коже алые следы.
– Ларус, милый, давай отложим твой праведный гнев на вечер – пора к столу!– так вовремя подоспела Арна.
Еще одним непреклонным правилом этого дома были семейные ужины, пропускать которые без уважительной причины каралось очередным наказанием.
Ларус громко выдохнул, но спорить с женой не стал.
Уже позже за столом все склонились в благодарственной молитве. Но только Энн, задумавшись о своем, снова смотрела в окно.
– Дрянная девчонка!– взревел и без того разъяренный мужчина. Он еще не успел найти выход первой волне своего гнева, как Энн снова провоцировала его.
– Мало того, что не чтишь традиций нашего дома,– Ларус вскочил из-за стола, и, опершись мощными и мозолистыми ладонями о самый его край, наклонился к дочери.– Так еще и атеистка! Вся в мать!
Последняя фраза вырвалась из его уст случайно и необдуманно. Но именно в этот момент все сидящие за столом, пожалуй, кроме Оскара, напряглись. Арна не была атеисткой. Скорее набожной лютеранкой, о чем знал каждый житель их маленькой деревушки.
Ларус и сам понял, что взболтнул не то. Вот только сказанного не вернуть. Он сел обратно на свое место и, обхватив руками голову, вспомнил слова покойной сестры, которые та так любила повторять:
"Три вещи нельзя скрыть: солнце, луну и истину."
– Вот это город! Даже не верится, Энн, что совсем скоро мы будем жить здесь, а не в нашем захолустье!
Яркие красочные домики, манящие витрины магазинов и местных кафешек, толпы людей, да даже количество автомобилей были в диковинку для двух девчонок, приехавших в столицу из деревни. Конечно, они бывали здесь и раньше, и даже не по одному разу. Но одно дело приехать в гости на пару дней или по делам, и совсем другое – самостоятельно жить в большом городе.
Хилдер и Энн, знакомые, казалось, с пеленок, были примерно одного возраста и даже внешне чем-то похожи, пожалуй, за исключением рыжего цвета волос. В этом году они закончили старшую школу и поступили в столичный университет.
– А мне будет не хватать дома. И братьев. И мамы. И лошадей, – перечисляла Энн, держа Хилдер за руку.
Девчонки неспешно бродили вдоль улицы Лаугавегур¹, наслаждаясь атмосферой яркого города, в предвкушении скорой свободы и независимости. В столицу они приехали ранним утром, чтобы оформить необходимые документы в университете, и уже успели присмотреть квартиру, которую планировали снимать вместе в ближайшие три года. Светлая, просторная, а главное – совсем рядом с их будущим местом учебы, правда с немного более дорогой арендой, чем рассчитывали и могли себе позволить.
– Еще скажи, что и по Ларусу тоже будешь скучать!? – возмутилась Хилдер. Девушка прекрасно знала, как отец Энн любил наказывать своих детей за любую оплошность и, конечно, не разделяла его убеждений. Мало того, еще в школьные годы, замечая на Энн очередные следы от побоев, всячески старалась донести сей факт до учителей, а порой и до директора, что нередко становилось причиной ссор между подругами.
– Не знаю, – не на шутку задумалась Энн.
– Эта твоя дурацкая привычка – искать хорошее даже там, где его нет – однажды, сыграет с тобой злую шутку, – заворчала в ответ подруга.
– Представляешь, он вчера меня не наказал, – вспомнила минувший вечер Энн и, ухватившись крепче за руку Хилдер, решила поделиться своими мыслями.– Хотя, знаешь, было за что. Я вчера полдня провела на утесе, наблюдая за китами, а потом еще и про вечернюю молитву забыла. Но отец такое ляпнул, что до сих пор бегает и утешает маму.
На лице Энн проскочила мимолетная улыбка: Ларус своей несдержанностью наказал себя сам. И, если бы не эти его слова, навряд ли сегодня девчонки вот так запросто гуляли бы по центру Рейкьявика.
Однако, должного любопытства последняя фраза Энн у подруги не вызвала. Наоборот, она пролетела мимо ушей.
– Ты с ума сошла! – вспылила Хилдер. – Я когда-нибудь тебя сама поколочу! Зачем ты вечно сбегаешь на этот мыс? Жуткое место!
– Никакое оно не жуткое! Ты не понимаешь…
– Не понимаю?– перебила подруга.– Ну как же! Прекрасное место! Самое то, чтобы умереть там, как та сумасшедшая!
Мыс Скортирвона, или иначе "лишенный надежды", как прозвали его местные жители много лет назад, был еще одной причиной их разногласий. Хилдер отчаянно не понимала, как можно было любить то опасное, безлюдное и дикое место, и, что Энн находила в нем, раз за разом, несмотря на жестокие наказания Ларуса, сбегая туда.
– Она не была сумасшедшей, Хилдер! Отец всегда утверждал, что Джоанна была просто отчаявшейся.
– Когда человек бросается вниз, чтобы разбиться вдребезги из-за глупой любви, – безапелляционно заявила подруга,– он сумасшедший. О чем тут спорить? А Ларус защищает ее по одной простой причине, и ты, между прочим, прекрасно знаешь по какой!
В их небольшой деревушке об этом знал каждый. Джоанна была родной сестрой Ларуса и, конечно, тот никогда бы не признал в ней психически нездорового человека.
– Мама говорила, что там все сложно было и о любви речи не шло, – попыталась заступиться за родную тетку Энн.
– Всё, не начинай! Опять поругаемся, а мне не хочется портить такой день! – остановившись на мгновение, Хилдер заглянула в песочного цвета глаза подруги. Она волновалась за нее. Глупую и безрассудную. Боялась, что однажды Энн может сорваться и повторить судьбу той несчастной.– Но я все равно рада, что больше у тебя не получится туда сбегать.
Неумолимо приближалось время обеда, и девчонки, изрядно проголодавшись, заскочили в первое попавшееся кафе.
– Хил, я переживаю, что отец не даст ни кроны больше оговоренной суммы, – ожидая свой заказ, призналась Энн. – Тогда нам придется отказаться от квартиры, понимаешь?
– Мой тоже вряд ли обрадуется, – согласилась девчонка напротив, – но никто не мешает нам найти работу. Можем в кафе пойти или, например, в супермаркет продавцами.
– Ага, по ночам будем товары выкладывать, а по утрам, словно зомби, на учебу ходить,– выпучив глаза и высунув набок язык, рассмеялась Энн.
– Скоро же выставка, – опомнилась Хилдер. Ее отец, Кристоф Йоханссон, как раз занимался организацией данного события. – Я попрошу папу взять нас туда. Будем присматривать за лошадьми и сможем неплохо заработать. На первое время хватит, а там видно будет.
– Неплохая идея, Хил, – обрадовалась Энн, но тут же сникла. – Отец Странника хочет продать, знаешь?
– Слышала, – печально вздохнула Хилдер. И хотя она не разделяла любви Энн к этому строптивому и необузданному жеребцу, о привязанности подруги к нему знала не понаслышке, а потому грустила вместе с ней.
– Энни! – обратилась она к поникшей девчонке в надежде вернуть былой беззаботный настрой их беседе, – твоего монстра все равно никто не купит, поверь. И, кстати, у меня возникла идея!
Дождавшись, когда Энн поднимет на нее свои огромные светло-карие глаза, Хилдер продолжила:
– Все знают, что Странник не подпускает к себе чужих, да и из своих, пожалуй, только вас с Хинриком признает. Так что уговорить отца взять тебя на выставку проблем не составит. Будешь за ним смотреть, а потенциальным покупателям показывать его с наихудшей стороны. Поверь, бешеный и неуправляемый жеребец, да еще и за круглую сумму, точно никому не придется по душе!
– Хил, ты гений!– чуть не подпрыгнула от радости Энн и, соединив два кулачка возле тонких губ, добавила:
– Вот бы получилось! Убьем двух зайцев: и Странника сбережем, и на квартиру денег насобираем!
Обратно в деревню девчонки вернулись поздним вечером, правда, в июне солнце почти не уходило за горизонт и казалось, что еще самый разгар дня. Только опустевшие загоны для лошадей, да блеянье овечек, загнанных в хлев, лишали иллюзий – время перевалило за девять.
Окрыленная яркими впечатлениями и мечтами о столичной жизни, Энн не сразу заметила Хинрика, одиноко стоявшего возле конюшни. Парень казался задумчивым и опечаленным.
– Привет, – мягко поздоровалась она с братом, но ответом ей послужила тишина.
– Что-то случилось, Хинрик?– состояние юноши вызывало у нее опасения. Не то, чтобы парень до этого был душой компании, но что-то в его позе и взгляде заставило Энн насторожиться.
– Иди куда шла, сестренка! – зло выплюнул тот.
– Ты из-за Странника? Да?– не унималась девчонка. – А я как раз хотела тебя найти и обрадовать. Представля…
– Заткнись и проваливай, – грубо прервал ее Хинрик, сплюнул и немного отошел в сторону, чтобы Энн поняла: общение закончено.
Слегка потерянная и раздосадованная девушка отправилась в дом. Но стоило ей только переступить его порог, как причина настроения брата стала понятна без слов.
Несмотря на поздний час, в доме были гости. Кристоф Йоханссон, отец Хилдер, сидел на большом диване в центре гостиной. Рядом с ним развалился еще один мужчина лет сорока, которого Энн видела впервые. Высокий, даже огромный, черноволосый, с очень недобрым стеклянным взглядом и в странной одежде. Такую носили бедуины в фильмах и книгах про жаркие и безжалостные пустыни.