Автор обложки Наталья Динер
© Ткачёва Я. Э., текст, иллюстрации, 2023
© ООО «Издательский дом «КомпасГид», 2023
858 год от Сотворения Столпов
Молочное плотное пространство небытия разрезает вспышка света, и три фигуры показываются в этом неприятном неуютном месте. Они идут рядом, но между ними явно чувствуется отчуждение.
Красивый рыжеволосый мужчина – бог, объявленный павшим, – и две его жертвы. Первая – едва уловимо похожая на него, словно между ними есть кровное родство, златовласая красавица с тонким станом, но с пустым безразличным ликом, и вторая – изуродованная до неузнаваемости калека. Но не увечье делает ее безобразной, а маска ненависти, исказившая лицо.
– Я с места не сдвинусь, прихвостень Верховного, – шипит уродливая женщина. На удивление, она ненамного старше своей прекрасной спутницы, но злоба превращает ее в каргу.
– Как невежливо, Юстрица, – насмешливо тянет рыжеволосый. – Я лишь выполняю волю Верховного. Все мы верные слуги твоего отца и должны служить ему.
– Он мне не отец! – почти кричит та, которую назвали Юстрицей. – Весь этот суд был фарсом. Не знаю как, но вы обвели нас вокруг пальца!
Златовласая никак не участвует в споре, лишь смотрит перед собой, покорная судьбе.
– Как скажешь, – пренебрежительно отзывается бог. – Ты меня порядком утомила.
– Тогда делай свое дело, – презрительно цедит Юстрица, и рыжеволосый небрежно взмахивает рукой.
Клубящиеся щупальца тьмы вырываются из его пальцев и устремляются к Юстрице. Она не кричит, но полный предсмертного ужаса взгляд сдержать не в силах. Страшная рука тьмы впивается в горло женщины, и та лишь беспомощно хватает ртом воздух, пока в ее глазах меркнет жизнь. Спустя несколько напряженных мгновений, наполненных лишь судорожными звуками удушья, все заканчивается. Златовласая красавица никак не реагирует на смерть в шаге от нее; бог же скучающе приподнимает брови, когда тело Юстрицы падает с глухим стуком – словно не в белесый туман проваливается, а бьется о твердую землю. Несколько секунд ничего не происходит, а после молочная белизна затягивает Юстрицу, жадно поглотив ее тело.
– Хочешь что-то сказать напоследок, Жара? – рыжеволосый оборачивается к оставшейся девушке.
Златовласая вздрагивает от своего имени, на секунду встречается взглядом с зелеными глазами своего палача и прикрывает веки. Бог, поднимая ладонь, чтобы призвать смертоносные щупальца, смотрит на свою жертву спокойно и ясно. Без злорадства, но и без привязанности. Ощущая скорый конец, Жара вскидывает руки и накрывает ладонями живот, будто защищаясь. Рыжеволосый бог замирает, глаза его расширяются, и во взгляде впервые мелькает что-то похожее на боль.
– Ты… – бог силится задать вопрос, но голос изменяет ему. Наконец он хрипло давит из себя слова: – Ты ждешь дитя?
– Птенцов, – впервые подает голос Жара, не открывая глаз.
Рыжеволосый опускает руку, словно не может решить, что делать дальше. Те, кто хорошо его знает, – а таких не слишком много – подивились бы сейчас состраданию, мелькнувшему на лице мужчины. А вот боль, исказившую черты рыжеволосого бога, они без труда узнали бы.
– Я могу спасти тебя, – шепчет бог, словно против воли.
– Спасти? – эхом повторяет Жара.
– Ради птенцов, – поспешно уточняет рыжеволосый, будто бы оправдываясь.
Жара распахивает глаза, и во взгляде ее загорается надежда. Эмоции делают ее прежде безучастное лицо живым и почти нестерпимо красивым. Рыжеволосый бог вмиг понимает, отчего несчастный следопыт потерял голову и так бездарно умер, убитый остальными девоптицами.
– Но ты сослужишь мне службу, – голос бога приобретает деловые нотки.
– Если мои девочки будут жить, – в голосе Жары слышится страсть, что присуща материнскому отчаянию, – я буду служить тебе верой и правдой до последнего вздоха.
– Почему ты уверена, что будут девочки? – вдруг спрашивает рыжеволосый. – Возможно, ты ждешь… сына.
– Райские птицы потому и девоптицы, – ровно отвечает Жара. – У нас не бывает… мужских особей.
– Любопытно, – произносит бог, и на мгновение на его лице мелькает странное выражение, будто он продумывает, как бы применить эти сведения с пользой.
Девушка равнодушно молчит, и рыжеволосый, тяжело вздохнув, вновь подает голос.
– Я переправлю тебя на остров в другом мире, – говорит бог и, не дождавшись никакой реакции, добавляет: – Ты не удивлена…
– Мне все равно, где быть.
– В мире Империи все не так, как в Яви, – продолжает бог, хмыкнув. – Ты будешь жить уединенно и следить за своим отцом.
– Мой отец мертв, – ровным голосом отвечает Жара.
– Ты знаешь, о ком я… – угрожающе молвит рыжеволосый. – Не играй со мной.
– Я лишь сказала, что мой настоящий отец был казнен вместе с моей матерью, – замечает Жара. – Верховный Бог мне абсолютно безразличен, и я готова служить тебе. Он должен ответить за свои преступления. Моих родителей использовали и подставили, превратив в предателей.
Рыжеволосый еле заметно морщится, но быстро берет себя в руки, кивая.
– Мы договорились, – он протягивает руку, а Жара поспешно обхватывает его ладонь. Сгусток тьмы обвивается спиралью вокруг них, словно скрепляя договор. – Ты должна быть осторожной в Империи, – бормочет рыжеволосый бог, приготовившись перенести их обоих в реальный мир. – Никто не должен знать о тебе… и птенцах.
– Я что-нибудь придумаю, – воркует Жара. К ней будто бы вернулась жизнь: глаза горят ярким огнем.
– Отправимся к Столпам, а после – сразу в Империю, – в голосе бога слышатся приказные нотки, он привык повелевать. – Я все расскажу по пути.
Белесое пространство небытия выталкивает их, и больше здесь никого нет.
524 год эпохи Каменных драккаров
В детстве мы чаще радуемся жизни, задаем много вопросов, но почти ничему не удивляемся. Бо́льшую часть событий воспринимаем как приключение, не думая, что в наш маленький мир может пробраться зло или порок. Так было и со мной.
Меня интересовало все вокруг, но совершенно не заботило то, что я не знал своих родителей. Единственным взрослым, которого я видел, пока не подрос и не отправился в ученичество, был немой старик. Лишь позже я узнал, что это Старый бог, отец Верховного и глава клана Путешественников. Я рос с такими же, как я, мальчишками, в общей зале с рядом одинаковых кроватей, общей уборной и учебным классом. Мы всё делали по расписанию. Принимали пищу, учили языки и даже играли. Забавы строго карались, а любые капризы порицались. Но я был счастлив и не чувствовал себя обделенным.
Только через несколько лет мне предстояло узнать, что бывает другая жизнь. Что не все дети растут вот так, лишенные материнского тепла, любящей, но твердой руки отца, игр со сверстниками и беззаботности. И лишь те, кому не посчастливилось родиться старшим близнецом, присоединялись к нам. К клану Путешественников.
Мы отрекались от семьи, не могли продолжаться в детях, должны были хранить тайны мироздания и служить богам в их стремлении удержать власть над людьми. Могли жить бесконечно долго, словно боги, но нас можно было убить, как и обычных людей.
Но прямо сейчас я не чувствовал важности своей миссии. Я не думал, что приближен к богам и что в моей жизни было хоть что-то хорошее. В это мгновение я трясся от страха у Столпов Священного драккара и не знал, в какую сторону идти к Храму Жрецов. Мой наставник, хмурый и вечно злой Бартоломеус, с которым я учился науке Путешественников уже целый год, предавался увеселениям с Верховным Жрецом, а меня отправил за дополнительной порцией браги. И если путь до кладовых я нашел, то обратная дорога превратилась в страшное испытание.
Как ни вглядывался я в темноту ночи, но разглядеть огни Храма не мог. Бушевал шторм, и на Священном драккаре, который был самым маленьким в нашем мире, холодные злые волны долетали до самых Столпов. Я так и ждал, что меня вот-вот смоет с поверхности земли в суровое ледяное море. Мне даже казалось, что Священный драккар качался на волнах, хотя умом я понимал: это невозможно. Я знал, как устроен наш мир.
Страх был постыдным чувством для моего народа. Но проблема заключалась в том, что я боялся многого и довольно часто. И стыдился самого себя. Скользя ладонями по каменной поверхности одного из Столпов – полностью обхватить его не получалось, словно передо мной было самое толстое дерево во всех мирах, – я старался удержаться на ногах под порывами ветра. Страх заставил меня зажмуриться крепко-накрепко, и я пытался прочитать короткую молитву на всех языках, что знал. Хотя бы умру на святой земле.
– Вот это буря разыгралась, не правда ли? – услышал я громоподобный голос и поспешно отдернул руки от святыни, расправил плечи и широко раскрыл глаза. Не хватало еще, чтобы меня поймали трясущимся как заяц.
Передо мной, прямо в центре Столпов, возвышался мужчина, и мне показалось, что тело его чуть видно сияло. Он был одет до нелепого легко, словно суровая погода ему не страшна. Но кое в чем он от меня не отличался: мокрый насквозь, длинные белые волосы облепили голову, а борода свисала с подбородка будто бы плетьми. Резкие сильные порывы ветра не пугали незнакомца. Он крепко стоял на земле, широко расставив ноги, а в руке сжимал… Разрази меня гром!
Я упал на колени и ткнулся лбом в землю. Мне явился Верховный Бог. И кто его знает, счастливая ли это встреча. Правитель миров был суров нравом, об этом нам неустанно повторяли наставники.
– Полно, мой мальчик, – пророкотал Верховный. – Поднимайся.
Мне оставалось лишь послушно распрямиться, но с колен встать я так и не решился. Лишь во все глаза рассматривал бога передо мной. Что делал Верховный в такую погоду в Мидгарде? Я уже знал, что есть миры куда гостеприимнее нашего. И, будь моя воля, моя нога никогда бы не ступала на каменные драккары во время штормов.
– Ты ученик? – спокойно спросил Верховный, гроза будто бы стихла, а потому его голос казался очень громким. И я усиленно закивал. – Разве ритуал отсечения языка проводят так рано? – бог усмехнулся.
– Не… нет, мо… мой повелитель, – заикаясь, ответил я. Прозвучало как блеянье овцы. Никогда не стать мне достойным представителем клана.
– Отчего же ты словно проглотил его? – гаркнул бог и засмеялся во всю мощь легких. Камень драккара подо мной заходил ходуном, зато теперь я точно уверился, что гроза и правда стихла.
Как только Верховный прекратил смеяться, воцарилась полная тишина. Я был уверен, что слышу, как квакают лягушки на соседнем драккаре. Небо стало ясным, засияли звезды и полная луна. Порывы ветра больше не хлестали меня по лицу, только легкий ветерок ласкал щеки, как нежное прикосновение крыльев бабочек из мира Империи.
В Мидгарде редко случались такие тихие моменты. Моменты, когда мир наполняла красота. Я одернул себя. Бартоломеус очень часто на языке жестов звал меня Неженка Матти. Потому что в прошлом году я рассказал ему о своих наблюдениях за природой. Сейчас, когда мне уже целых восемь сезонов, я был бы осторожнее, держал бы язык за зубами. Но тогда я был слишком поражен путешествием по мирам, а потому позволил себе лишние восторги. Бартоломеус никогда больше не давал мне забыть об этой небольшой слабости, так как в прошлом сезоне я уже и ребенком не считался. Путешественник вообще не может быть ребенком, только служителем. Даже ученик. Любые детские шалости, искажения речи и забавы наказывались строго. Обычно к четырем сезонам ученики становились неулыбчивыми, настороженными и сосредоточенными. Такими и хотели видеть нас боги.
Из мыслей меня вырвал уже невеселый оклик бога.
– А ты, часом, не блаженный? – участливо поинтересовался Верховный. – Неужто тебя заставляют служить в клане, а ноша тебе не по плечу?
– Нет-нет, повелитель, – зачастил я. Слишком хорошо знал, что делают с теми, кто не в силах нести службу. – Я лишь оробел от вашего величия.
– Э, как заговорил, – хохотнул бог. – Да ты словоплет.
Такого выражения я пока не знал, а потому лишь потупил взгляд, не зная, благодарить за похвалу или смиряться с оскорблением.
– Рад, что ты крепок умом, малыш, – Верховный понизил голос до шепота. – Потому что мы встретились сегодня не случайно.
– Не случайно? – испуганно спросил я. За нами следили? Я провалил какой-то экзамен?
– Да, – продолжил бог, словно не замечая моего замешательства. – Тебя мне послала судьба.
Я не нашелся с ответом, но, кажется, этого и не требовалось. Верховный подошел ко мне и уселся на влажную землю спиной к Столпу, за который я недавно цеплялся. Бог вел себя как простой смертный.
– Присядь, мой мальчик, – он шлепнул по мокрому камню, и я поспешно сел. – Я уже стар, и нести бремя пророчества одному почти невмочь.
– Пророчества? – просипел я. Не слышал ни о каком пророчестве.
– Что ты знаешь о сотворении миров, малыш? – внезапно спросил бог.
– Мир был большим и бескрайним столетия назад, – затараторил я слова из Великой Книги, которые каждый учил наизусть. – Но брат бога грома… то есть… то есть ваш брат возжелал власти и решил обманом заполучить ее. Коварство темного бога вскрылось, и завязалась Война богов. Бог тьмы сотворил страшное заклятие, которое убило почти всех людей и разрушило мир. Великий и милостивый бог… вы… сотворили Столпы и соединили уцелевшие осколки мира между собой. Люди не знают о разных мирах, лишь боги и Путешественники.
– Все верно, ты прилежный ученик, – похвалил меня Верховный. – Но было еще кое-что. Этого не знает ни одна живая душа, кроме меня. И я хочу рассказать это тебе.
Я задохнулся от выпавшей мне чести. Вот, вот он передо мной, Верховный Бог! Поделится тайной!
– Когда темный бог сотворил страшное заклятие, – повелитель понизил голос до шепота, и мне пришлось наклониться ближе, чтобы все расслышать, – то призвал в миры разрушительную сущность.
– Какую? – пискнул я. И от ужаса и – одновременно – предвкушения мой голос действительно походил на писк.
– О мой мальчик, – грустно продолжил бог. – Это и есть самая страшная часть всей истории. Сущность выглядит как обычный ребенок. Девочка.
Я глупо хлопал глазами. Девочка? Как это может быть? За всю свою жизнь я не часто видел девчонок. Их наряжали в тонкие красивые одежды, они были ужасно изнежены и только и могли, что капризно заявлять: «Папа, я хочу эту диковинку!» или «Мамочка, мне срочно это нужно!». Поэтому мнения о девочках я был невысокого: они не годились на роль страшного соперника.
– Девчонок легко победить, – от пренебрежения я даже забыл благоговеть перед собеседником.
– Ты прав, но есть другая проблема, – тяжело вздохнул Верховный. – Они всегда выглядят безобидно и просят о пощаде. Выглядит так, словно ты убиваешь ни в чем не повинного ребенка. И лишь ты знаешь, что спасаешь миры от страшной угрозы. Понимаешь?
И я понял его. Я, маленький ничтожный слуга, понял Верховного Бога! Потому что я вспомнил Сигмаса, который спал на соседней койке в нашей спальне. Он был гнилым мальчишкой, но при наставниках и Старом боге, возглавлявшем наш клан, менялся. Становился ласковым и услужливым, притворялся добрым и заботливым. Но стоило взрослым отвернуться, Сигмас делал гадость или даже подлость. А обвиняли в ней кого-то другого. Однажды даже дошло до беды. Это случилось в позапрошлом сезоне. Я точно не знал подробностей, потому что все произошло, когда я был в Империи с Бартоломеусом, а когда вернулся, два моих товарища были мертвы. Сигмас рассказал, что один погиб, избитый до смерти. А второго казнили за жестокость и отнятую жизнь. Сигмас выглядел невинным и скорбящим, но я знал, кто главный заводила в компании мальчишек. Без ведома Сигмаса не делалось вообще ничего. Я был уверен, что казнили невиновного, я видел подтверждение этому в лживой скорби Сигмаса, в его жестоких ухмылках, пока никто не смотрит. Но с тех самых пор он был куда осторожнее, выбирая жертву для издевательств, не допускал больше смертей. Я прогнал воспоминание, не желая думать о Сигмасе. Вместо этого я поспешил ответить Верховному:
– Я понимаю, о чем вы говорите, повелитель.
– Понимаешь? – удивился бог. – Ты слишком умен для своих лет, вот что я тебе скажу. Многие не поняли меня и решили, что я делаю плохое дело. Поэтому теперь мне приходится держать свою миссию в тайне. Но я так устал нести это бремя в одиночестве.
– Может… – пробормотал я и, пока не пропала смелость, выпалил: – Может, я смогу помочь вам, Верховный?
– Правда? – обрадовался бог, но потом сразу сник. – Нет-нет, это слишком тяжелая ноша…
– Но я смогу! Мне эта ноша по силам, повелитель!
Казалось, что моя горячность может передаваться по воздуху, так жарко я пытался убедить Верховного в своей способности. Мне слишком хотелось быть причастным к чему-то великому. Каким глупым мальчишкой я был!
– Ты так думаешь? – бог всматривался в мое лицо, словно искал доказательства, которые помогут решить, принять мою помощь или отклонить. – Если ты поможешь мне, то я одарю тебя, как никого другого из своих подданных.
– Но мне ничего не нужно, Верховный! – честно заверил я.
– Думаю, все же тебе понравятся мои дары и привилегии, – усмехнулся бог. – Я дам тебе первое задание, которое потребует от тебя того, что детям обычно не свойственно.
– И что же? – с придыханием спросил я.
Я даже не расстроился, что повелитель назвал меня ребенком, которым я уже и не считался, и не был. Все мое внимание поглотили мечты о путешествиях по мирам с Верховным Богом, я представлял, как мы вместе выслеживаем коварную маленькую девчонку с лицом Сигмаса и предаем ее богомерзкое тело смерти.
– Тебе потребуется терпение, – тихо сказал Верховный. – Я хочу, чтобы ближайшие годы ты впитывал все знания и умения, которые могут понадобиться. И почаще бегал за брагой для своего наставника Бартоломеуса.
Я совсем не понял, как это связано с нашей великой миссией, и едва не застонал от разочарования. Но, казалось, Верховный терпеливо ждал моего ответа, а потому я заставил себя почтенно кивнуть.
– Это важное задание, мой мальчик, – заметил Верховный, и я понял, что он распознал мое недоумение от простоты задачи. Не так-то просто обмануть бога. – Только кажется, что оно никак не поможет в нашей борьбе. Выполняй его старательно и честно, и будешь вознагражден.
Я закивал с бо́льшим пылом, а Верховный поднялся, потрепал меня по голове и направился в центр Столпов. Я знал, что сейчас бог покинет меня и неизвестно когда посетит вновь.
Радужное сияние портала уже мерцало между Столпами, но Верховный внезапно обернулся ко мне и спросил:
– Как тебя зовут, ученик?
– Маттеус! – крикнул я вслед закручивающимся вихрям энергии, но бог уже растворялся в мерцании портала, и я не был уверен, что меня услышали.
Я остался в полном одиночестве среди Столпов Священного драккара. Могло показаться, что встреча с Верховным Богом привиделась мне со страху, но черное бархатное небо, очистившееся от грозовых туч, ярко мерцающие звезды и еле уловимый гул от Столпов сказали мне, что все было взаправду.
Дорогу к Храму Жрецов я нашел без труда. Правда, перед этим вернулся в кладовые и взял еще две дополнительные бутылки браги.
531 год эпохи Каменных драккаров
Я не видел Верховного следующие семь сезонов. Не знаю, что помогло мне поддерживать веру в то, что та далекая ночь не вымысел. Возможно, одиночество. А быть может, желание быть не таким, как все. Во мне было мало смирения со своей судьбой. Я ненавидел безликость Путешественников. Попробуй поставить нас, учеников, в ряд – одного от другого не отличишь. Все лысые, в наглухо застегнутых дорожных плащах. Просто маленькие копии наставников. Только язык пока что на месте. И это заставляло меня ненавидеть свой клан еще больше.
В ученичестве магической меткой молчания с нами делился наставник. Она никому не была видна, но жгла горло, стоило только захотеть сказать что-то о мирах. Язык сохраняли, чтобы легче было постигать наречия всех народов и науки. Наставник же должен был всегда быть рядом и следить, как мы ведем себя на людях. Не болтаем ли лишнего. При переходе из ученичества каждый Путешественник получал свою метку от Старого бога, а язык отсекали. Так было не всегда. Некоторые Путешественники, пресытившись слишком долгой жизнью и служением, пытались уйти из клана и продать знания о мирах, чтобы заработать на жизнь. Даже с магической печатью хитростью и обходными путями можно было рассказать многое. Теперь за эту слабость расплачиваются все.
Мне, правда, до получения собственной метки далеко, я еще долго буду на побегушках у пьяницы Бартоломеуса. Но я боялся, снова боялся. Как это – жить не только с магической печатью неразглашения, но и совсем без возможности говорить? Только скудный жестовый язык. Наверное, именно тогда я узна́ю новые глубины одиночества.
Хотя не все из нас были одинокими. В закрытом мужском сообществе случались союзы. Дружеские и не только. Об этом было не принято говорить (какая ирония!), но все об этом знали. Но у меня не получилось подружиться ни с одним сверстником. Поэтому при любом удобном случае я проводил у Столпов в каждом из миров столько времени, сколько мог, ожидая Верховного. Иногда мне удавалось схватить краем глаза еле заметное радужное сияние. Значит, кто-то использовал Столпы как портал. Порой приходилось спешно и скрытно сбегать, чтобы меня не застали Жрецы. Но в остальном я не встречал ни единой живой души в своих бдениях у мировых святынь.
Я уже было отчаялся, когда в ночь смены сезонов Столпы Священного драккара, у которых я провел уже несколько часов, замерцали и налились насыщенным сиянием всех цветов. Когда Верховный Бог возник будто ниоткуда во плоти, я обрадованно вскрикнул. Все же я оставался сущим мальчишкой. Повелитель был таким, каким я его и помнил. Не изменился ни на миг. Я благоговейно упал на колени, но лицо к земле не склонял.
– Маттеус, мальчик мой! – удивленно воскликнул Верховный, а внутри меня разлилась теплой волной радость.
Он помнит мое имя!
Повелитель сделал шаг в мою сторону и, схватив за плечи, поднял с колен. Я опешил, когда бог заключил меня в объятия и похлопал по спине.
– Как ты вырос, – по-отечески засмеялся Верховный. – Неужто столько лет прошло…
Я растерялся. Он забыл о времени, но помнил мое имя? Это было странно.
– Ах, прости старика, – спохватился бог. – Для нас время всегда бежит чуть по-другому.
– Понимаю, повелитель, – я постарался, чтобы голос звучал ровно, достойно помощника Верховного Бога, хотя на самом деле не понимал. Время есть время, как оно может течь иначе?
– Как хорошо, что ты был здесь, – повелитель выглядел воодушевленным. – Не пришлось искать тебя по всему остро… драккару.
Я заметил, что он хотел назвать Священный драккар островом. Меня кольнуло раздражение. Если я, всего лишь мальчишка, мог запомнить особенности миров, то он – бог, который правит ими уже очень давно, – и подавно. Да, наш мир островной, мы не неучи и понимаем это. Однако традиционно острова называются драккарами, и это важная особенность Мидгарда. Я сразу же одернул себя, погасив раздражение. Это Верховный Бог! Наверное, одновременно он думает о стольких вещах, что небольшие оговорки случаются. Тем более что он сразу же поправился. Мне стало стыдно за свое внутреннее брюзжание, а потому следующие мои слова прозвучали чрезмерно пылко:
– Я всегда готов услужить вам, повелитель!
– Мне радостно слышать, что ты верный человек, Маттеус, – пророкотал бог. – Много ли браги пьет твой наставник?
– Теперь он держится на месте Путешественника только с моей помощью, повелитель, – ответил я. – Почти всю работу выполняю сам, а Бартоломеус лишь прохлаждается в питейных заведениях.
– Это нам на руку, Маттеус, – кивнул Верховный. – Наша миссия должна оставаться в тайне. И лишние вопросы, куда ты исчезаешь временами, были бы ни к чему.
– Куда я исчезаю? – мне была непонятна последняя фраза.
– Да, мой мальчик, – торжественно проговорил повелитель. – Сегодня начинается твоя миссия спасителя миров. Я научу тебя всему, что знаю и умею, хоть эта ноша тяжела и неприятна.
– Мы дадим бой сущности? – внутри меня все задрожало в предвкушении. Спаситель миров. Мне нравилось, как это звучало. Я стану героем!
– Пока что нам предстоит найти, в какой из миров чудовище явилось в этот раз, – вздохнул бог. – А потом, конечно, мы непременно дадим ему бой. Хотя это слишком громкие слова. Ты готов отправиться в путь?
– Да! Да, я готов! – мне показалось, что голос прозвучал слишком громко и напористо, но Верховный лишь добродушно усмехнулся, а я подумал, что наконец-то у меня появился настоящий наставник. Тот, кто будет опекать меня, направлять и оберегать. Я больше не буду одиноким!
531 год эпохи Каменных драккаров
Впервые я увидел сущность в тот же сезон. Наша первая охота длилась не слишком долго. Мы нашли ее в мире Яви, и я, хоть и ждал увидеть девчонку, все равно опешил. Ей едва сравнялось четыре сезона. И у нее не было ехидного выражения лица Сигмаса. Она вообще не была похожа на моего вероломного соседа по общей спальне. Она была маленькой, пухлой, и на голове вились светлые кудряшки. Как может что-то темное и злое выглядеть настолько невинно?
Я тяжело сглотнул. Мы искали ее три луны, и сейчас было не время сомневаться. Но я сомневался. Верховный Бог предупреждал меня о силе сущности. Она умела притупить внимание, вызвать жалость и сострадание. Но все эти уловки были направлены лишь на то, чтобы выжить, войти в пору и уничтожить миры. Нам нельзя этого допустить, говорил повелитель. Не зря я тащил эту ношу лишь на своих плечах столько лет, твердил он. Если для тебя это слишком сложно, то я пойму, шептал Верховный.
Но я не собирался сдаваться хитрой силе сущности в первом же бою. Хотя на бой это никак не тянуло. Мы были в городских садах Дидили, таясь за густым кустарником и наблюдая, как сущность роется в песочнице. Она была на игровой площадке с другими детьми. Неподалеку на скамейках сидели матери. Следили за своими чадами и вели приятные беседы, которые иногда прерывались смехом.
А в песочнице проходило негласное соревнование. Сущность и мальчик примерно такого же возраста лепили терема, которые служат жилищами в Яви. В моем мире не было подобных забав для детей, потому что весь песок был привезен Путешественниками и стоил очень дорого. Я точно не знал, для чего мы постоянно таскаем песок в Мидгард, но мы привозили его на драккар Фрейи каждую луну. Удивительно, что здесь, в мире Яви, песок считался настолько ненужным, что им позволяли играть детям.
У обоих малышей – и у мальчишки, и у сущности – были специальные формочки и ведро с водой. Чтобы проще было создавать терема из песка.
Сначала девочка, точнее сущность, опережала друга, но потом вдруг остановилась, окинула строгим взглядом оба песочных творения и без промедления разрушила свое одним махом. Глаза мальчика в ужасе расширились, и сущность показала ему язык, а потом они оба засмеялись. Это было до того озорно, до того человечно, что внутри меня сжалось что-то, живот прихватило от страха.
– Тебе жаль ее? – раздался над ухом голос Верховного Бога, и я вздрогнул. Совсем забыл, что не один.
– Я… нет, повелитель, – я постарался звучать уверенно, но даже мне были слышны неуверенность и страх в своем собственном голосе.
– Знаю, что жаль, – участливо пробормотал бог. – И мне было. Сущность коварна. Это ее способы выживания на то время, пока она беззащитна и не обладает силами. Смотри…
Верховный Бог поднял руку, и время начало замедляться. Все словно погрузилось в кисель, который так любят пить жители этого мира, а после и вовсе застыло. Люди замерли на середине движения, подброшенный мальчиком песок завис в воздухе, как поток песчинок, который словно никогда не сможет упасть на землю. Я тоже застыл – в удивлении. Все помнят, что Верховный повелевает громом и молнией, но порою забывают, что ему подвластно все сущее. Именно это делает его главенствующим из богов. И сейчас он замедлил течение времени.
Свободно двигаться могли только мы двое. И… пухлая светловолосая девочка.
– Видишь: она не человек, – прошептал Верховный. – Она умеет задурить тебе голову, словно опасаться нечего. Но на самом деле сейчас мы с тобой смотрим на самое опасное существо во всех мирах. Пойдем, мальчик мой, нельзя медлить.
Повелитель шагнул на детскую площадку, я торопливо последовал за ним. Слишком быстро – или же мне так казалось из-за застывших людей – Верховный схватил под мышки начавшую сопротивляться сущность и, накинув ей на голову подготовленный заранее мешок, пошел в противоположную от подлеска сторону.
– Это обязательно? – взволнованно спросил я, догоняя Верховного. – Она еще ребенок, не думаю, что запомнит…
– Поверь, мы делаем доброе дело, – ответил бог на ходу. – И лучше, если она не увидит ничего.
Я нахмурился, не понимая. Если сущность должна быть уничтожена, то почему важно, чтобы она знала как можно меньше? Неужели она сохраняет память о прошлых жизнях? Я напомнил себе спросить об этом Верховного, когда все будет кончено.
Мы следовали к Столпам тайными тропами, избегая городов и поселений. Повелитель усыпил сущность, и она лишь иногда беспокойно металась на моих или его руках. Нести ее было тяжело, я был еще юнцом, а потому Верховный соорудил мне специальную переноску из тряпки.
– Что будет, если мы встретим кого-то в пути? – спрашивал бог день за днем.
Кажется, наша слабая природа – моя и сущности – утомляла его. Мы не могли перемещаться с помощью магии на длинные расстояния, иначе сразу же мучились тошнотой, обмороками и животом, поэтому Верховный решил путешествовать пешком. Я чувствовал его нетерпение и был благодарен за великодушие, а потому старался угодить богу во всем и послушно затараторил:
– Мы паломники, которые направляются к Столпам. Вы – мой отец, а она, – я указал на мирно сопящую под боком сущность, – моя младшая сестра. Она больна, и мы идем просить у богов исцеления для малышки.
– Хорошо, – удовлетворенно кивал бог. – Ты просто молодец, найти лучшего помощника я и не мечтал.
Я раздувался от гордости после этих слов. Похвала заглушала боль от тонкой острой иглы беспокойства, которая нет-нет да и колола меня в самое сердце. Особенно в те моменты, когда я кормил сущность, полусонную. Смешивал в бутылке молоко, которое мы покупали в поселениях на пути, и сонные травы и совал соску в приоткрытый беззащитный детский рот, когда она начинала хныкать. Она сразу же успокаивалась и доверчиво цеплялась за мой большой палец, глядя осоловелыми глазами. Благодаря травам она снова засыпала, и повелитель снова хвалил меня. А беспокойство и любые вопросы стихали до следующего раза.
Когда мы наконец прибыли к Столпам, я совершенно вымотался от этих противоречивых эмоций и передал сущность в руки Верховного с превеликим удовольствием. Я хотел, чтобы все закончилось. Мечтал избавиться от этой девчонки.
– Дальше мы должны разделиться, Маттеус, – сказал бог, принимая у меня ношу.
Я чуть не вскрикнул от радости. Мне не придется видеть, как она умирает. Но тут же я одернул себя и испугался. Сущность пустила свои щупальца мне в душу.
– Вы не доверяете мне, повелитель? – прошептал я, боясь смотреть на Верховного.
– Я полностью верю тебе, мой мальчик, – бог прикоснулся к моему подбородку указательным пальцем и развернул мое лицо так, что мне пришлось посмотреть в его серебристые глаза. – Но ты еще не готов к главному. Пока я только учу тебя.
Мне ничего не оставалось, как закивать. Я был счастлив и разочарован одновременно. Меня страшило убийство, но еще больше пугало то, что я вообще не способен бороться с сущностью. Что я слаб. Она ведь всего лишь спала на моих руках несколько дней. А если она была бы старше и заговорила бы со мной, склоняла бы на свою сторону? Сдался бы? Пошел у нее на поводу? Достоин ли я этой миссии?
Меня раздирали вопросы и сомнения в себе, а Верховный Бог уже скрылся в радужном свете портала с сущностью на руках. Я не знал, куда он ее унес и как именно ей случится умереть в этот раз. Я понимал, что он делал это не одну сотню лет, и сочувствовал повелителю. Наша теперь уже общая тайна действительно была тяжелой ношей, но не такой, как я представлял себе все эти годы. Не было никаких сражений и риска для жизни. Только лишь лавина сомнений и страха. Чувствовал ли Верховный то же самое? Я думал, что да.
541–836 годы эпохи Каменных драккаров
Смерть сущности предстала передо мной в ту луну, когда мне сравнялось двадцать шесть сезонов. В Мидгарде вообще мало кто знал день своего рождения, даже с сезоном можно было ошибиться. Особенно если рождаешься близко к Ночи Обновления. Поэтому сложно было определить свой возраст. Но я точно знал, в какую луну сезона появился. Я выспрашивал у Старого бога в детстве, и он припомнил, когда родители принесли меня в клан. Мне едва сравнялась седмица, потому рассчитать момент появления на свет не составило труда. И вот в четвертую луну начала моего двадцать седьмого сезона я узрел смерть своими глазами.
Сущность была гораздо старше, чем я видел до этого. Мы долго искали ее, потому что она непостижимым для меня образом ускользнула от нас, будучи ребенком. Обычно Верховный Бог точно знал, в каком из миров появится сущность в следующий раз, но природу этого знания так и не открыл мне. Предыдущая сущность умирала, и ровно через девять лун после этого в одном из четырех миров являлась на свет следующая. Обычно мы изучали родовые грамоты нужного периода. Детей всегда было не слишком много в подходящее нам время. Повелитель объяснял это тем, что сущность забирала все энергетические потоки мира и в тот день многие младенцы и матери умирали в родах. Мы искали всех детей и проводили нехитрую проверку, как в самый первый раз в саду мира Яви. Это всегда срабатывало, ни единой осечки.
Но в этот раз что-то пошло не так. Верховный не знал, в каком из миров появилась сущность. Это случилось впервые, но далеко не в последний раз. Повелитель говорил, что порой сущности удается обхитрить даже его. В такие моменты мне становилось особенно страшно и я с особой горячностью погружался в нашу миссию. Если сущность может обмануть самый сильный разум во Вселенной, то что же это за коварное чудовище такое?
Мы исследовали вдоль и поперек Явь, Мидгард и Новое Царство все последние десять сезонов, но сущности нигде не было. С удивлением Верховный признал, что, возможно, на этот раз сущность явилась в мире Империи. Это было странно: до этого она там не появлялась. Я полагал, оттого, что Империя была любимым миром Верховного (это никогда не произносилось вслух, но догадаться было несложно). Чудовище слишком боялось Главного Бога и избегало дорогого для него места, но почему-то не в этот раз.
Мы нашли ее уже почти вошедшей в пору. И она сопротивлялась. О-о-о, на самом деле она готовилась к встрече с нами. И я осознал, почему важно находить сущность ребенком.
Она скрывалась еще два года, а когда мы наконец загнали ее в угол на небольшом судне в теплых водах Империи, она дала нам бой. Конечно, ее человеческая оболочка была слаба. Не вошла еще в полную силу, поэтому победили мы ее без особого труда. Точнее, сразил повелитель, я лишь принял на себя управление лодчонкой, но отчетливо слышал, как она ругалась на имперском наречии, пытаясь противостоять Верховному Богу. И когда трезубец пропорол ей живот, я не выдержал и обернулся на миг.
Острые зубья пригвоздили ее к деревянной палубе. Повелитель возвышался над телом сущности, но выглядело это не как победа добра над злом. Показалось, что лицо его исказила чудовищная гримаса злорадства. Сущность же на последнем издыхании со свистящим звуком вобрала воздух в грудь и плюнула кровавым сгустком прямо в лицо богу. Умирая, она выдавила нежным голосом, в котором слышались слезы:
– Поверь мне… когда он… узнает… тебе…
Но договорить ей не хватило сил, она затихла на полуслове, смотря застывшим взглядом в голубое небо. Слезы, скатившиеся по ее щекам, упали на стертые доски и запрыгали по деревянной палубе, переливаясь разными оттенками. Я поспешно отвернулся, но этот образ словно выжгли на внутренней стороне моих закрытых век. Сущность не выглядела опасной. Она казалась… беззащитной.
– Ох-хо-хо, – простонал Верховный, и, обернувшись, я увидел, как он тяжело оседает на палубу. – В этот раз пришлось непросто. Теперь ты видишь, мой мальчик, почему нельзя тянуть с уничтожением сущности.
– Да, повелитель, – я ответил чуть поспешнее, чем следовало. – Она становится тем опаснее, чем дольше живет.
– Ты совершенно прав, мой мальчик, – проговорил Верховный у меня за спиной, когда я снова вернулся к управлению судном. – Но это тяжело в любом случае, независимо от возраста сущности.
Мы молчали некоторое время. Почему-то я был рад тому, что мне не нужно смотреть в глаза Верховному Богу прямо сейчас. Я размышлял и с каждой новой мыслью и сомнением укреплялся в вере, что мы делаем правое дело. Я – человек, что видел несколько проявлений сущности, знает о ее коварстве и всех способах, которыми можно сыграть на жалости, – раз за разом, хоть и на мгновение, попадался на уловки чудовища. Что уж говорить о неподготовленных людях. Повелитель был совершенно прав, что начал готовить меня с детства и вел к этой миссии постепенно. Так я мог сохранять здравомыслие, отслеживать все свои сомнения и возвращаться на верную дорогу. Такое под силу лишь человеку, который сталкивается с сущностью годами и учится противостоять ей раз за разом.
Но стоило Верховному отвлечься, как я наклонился и подобрал кристаллы, в которые обратились слезы сущности. Даже самому себе мне сложно было объяснить, для чего. Но с тех самых пор, если приходилось видеть, как умирает сущность, я брал ее слезы. Перед смертью она плакала всегда. Вновь и вновь я обещал себе, что смогу удержаться и не трогать их. Но каждый раз меня ждал провал.
Стыд и чувство вины за свою слабость были так сильны, что я проникся святой верой в порочную силу сущности и принялся исполнять свой долг с небывалым до этого рвением. Повелитель был доволен мной. Я постигал новые способы выслеживания, без устали разыскивал претендентов на роль сущности, быстро улавливал ритм жизни родителей и самой сущности, чтобы поймать самый удачный момент для уничтожения. Повелитель иногда стал отправлять меня на мелкие задания в одиночестве. Но убивать я не мог, был не готов. Верховный не давил, повторяя десятилетие за десятилетием, что отнять жизнь – даже у такого страшного существа – не так-то просто. И я почувствую, когда буду готов.
Больше всего меня смущала даже не смерть сущности как таковая, а нередкие сопутствующие жертвы. Мы старались, чтобы никто не пострадал. Но некоторые родители, особенно матери, были слишком привязаны к сущности. Верховный убивал их лишь в крайнем случае, когда им удавалось пробиться сквозь замедленное время. Это случалось нечасто, но случалось.
– Видишь, сущность слишком глубоко пустила когти в душу несчастной, – с горечью говорил повелитель в таких случаях.
Он собственноручно закрывал глаза убитых и рыл могилу. Он хоронил их ритуально, бормоча слова, природа которых была мне неизвестна. И на месте погребения всегда расцветало дерево. Я понимал, что в любой войне погибают невинные, но сама мысль о том, чтобы убить кого-то, кроме сущности, вызывала во мне ужас. Возможность такого исхода парализовала меня, но Верховный ценил меня за другие качества, а потому не настаивал на том, чтобы я поднимал меч.
Моя благодарность повелителю росла, как и страх перед коварством сущности. Кажется, что в какой-то момент – в какой, не могу точно вспомнить, – я перестал задумываться вовсе. Перестал видеть за родителями сущности отдельных живых людей, а сущность и вовсе не воспринимал как человека. Они все превратились просто в списки из родовых грамот, которые мне нужно было изучить, найти претендентов и отсмотреть на предмет схожести с нужными мне показателями. Дальше я передавал то, что удалось узнать, Верховному Богу и забывал до следующего раза.
Годы шли, сливаясь в десятилетия и даже столетия. Хоть и я стал полноценным членом клана, мне удалось избежать ритуала отсечения языка и своей собственной печати молчания. Повелитель помог мне с этим, применив магию. Неоспоримые плюсы быть на посылках у Верховного Бога. Мой бывший наставник Бартоломеус был давно убит в пьяной драке в одном из питейных заведений Империи. Узнав об этом, я лишь удивился тому, как можно было так бездарно упустить шанс жить долгие и долгие годы. Однако печать наставника больше не жгла меня, освободив, и я быстро забыл о нем.
Но на исходе второго столетия я все чаще вспоминал Бартоломеуса. Кажется, я начал понимать его. Дни смазывались, похожие один на другой. Поиск – слежка – донесение Верховному – небольшой перерыв. И заново. И заново. День за днем, год за годом. Я пристрастился к имперскому вину и меду, который пару десятилетий назад появился в Мидгарде и Яви. У меня не сложилось дружбы ни с кем из своего клана, к женщинам я был скорее равнодушен, а новые люди вызывали у меня лишь приступы тошноты. Иногда я вспоминал себя в детстве – мальчишку, который был влюблен в природу и боялся признаться в этом даже самому себе. Но, пройдя леса, пустыни, горы и моря всех четырех миров, я понял, что больше не вижу волшебства в звездах, не слышу песни в шуме листвы, а от моря меня и вовсе мутит.
Я заподозрил, что долгая жизнь Путешественников является не привилегией, а еще одним способом держать нас подальше от остальных. Иногда в поисках сущности я встречал людей и даже общался с ними (конечно, изображая немого). В их глазах почти всегда горел огонь, они спешили жить. А я… ничего. Ничего не чувствовал.
Лишь механически повторял, как заводная кукла: поиск – слежка – донесение Верховному – небольшой хмельной перерыв. К концу второго столетия своей службы у Верховного я начал мечтать напороться на чей-то нож в одной из таверн, кабаков, трактиров или погребов. И наплевать, произойдет ли это в Империи или Яви.
И вот, когда я находился на самом дне, мой повелитель, прочитав очередной свиток с расписанием дня сущности и ее матери, приказал – и словно в ледяную прорубь меня окунул:
– Думаю, ты готов. Готов встретить сущность один на один.
Еще никогда я так быстро не трезвел.
836 год эпохи Каменных драккаров
Мне понадобилось целых две луны, чтобы прийти в себя и очиститься от хмельной отравы, которую я заливал в себя почти триста лет. Верховный настаивал, что я должен быть в трезвом уме во время миссии, и как никогда я был согласен с ним. Мы словно поменялись местами: теперь я получал сведения об очередной жизни сущности, которая должна была вот-вот начаться.
– В этот раз я сумел подгадать и заранее выяснить, в каком из миров искать чудовище, – уклончиво объяснял Верховный.
Конечно, некоторые тайны повелителя мне не дозволялось узнать, даже спустя столько лет службы, а потому я не задавал лишних вопросов, лишь внимательно слушал.
– Эта ипостась невероятно сильна и начала влиять на мать, еще будучи в утробе.
– Как это? – нахмурился я. Тело отчаянно требовало браги, и я был зол сам на себя и на мир вокруг.
– Сущность насылает видения матери, в которых предупреждает ту о моем приближении, – словно нехотя пробормотал бог, но не успел я придумать ответ, как повелитель продолжил: – Мать притворяется безумной, но я следил за ней. Она в полной власти сущности и делает все, чтобы спасти чудовищу жизнь. Мать – охотница в регионе Артемиды.
– Значит, Империя, – я был слегка удивлен. – Нечасто сущность выбирает этот мир.
– Так и есть, – согласился повелитель. – Наше преимущество в том, что сущность почти не знает тебя. Лишь в нескольких жизнях она видела нас обоих или слышала твой голос. А потому тебе будет легче подобраться к ней.
– Вы… хотите, чтобы я убил ее до рождения?
Сама мысль об этом вызвала во мне панику.
– Конечно нет, мой мальчик, – пожурил меня бог. – Мы не убиваем невинных матерей просто так. Конечно, если бедная женщина до сих пор не порабощена.
Я задумался. Мне было достаточно лет, я был опытен и разочарован в жизни и чувствовал себя стариком, хотя и выглядел, как прежде, молодо. И только сейчас у меня есть возможность сделать что-то действительно стоящее для моей миссии. Столько лет прошло между мной, пылким мальчишкой, готовым на все ради благосклонности Верховного Бога, и тем, кем я стал сейчас, – разуверившимся в жизни юнцом с глазами старика. Была ли моя вера крепка до сих пор или же я просто хожу по привычному кругу десятилетие за десятилетием?
Эти вопросы тогда я задавал себе осторожно, толком не произнося их полностью даже про себя. Лишь проблеск, отдаленное эхо разума звучало в моем сознании. Но правда состояла в том, что я был не готов жить своим умом. Слишком долго за меня решал Верховный, и мой собственный внутренний голос чаще всего напоминал речь повелителя.
Когда Верховный посчитал, что я готов, мы переправились в мир Империи, где он покинул меня прямо у колонн Первого Колизея.
– Здесь я оставлю тебя, Маттеус, – сказал бог. – Удачи тебе с миссией. Встретимся в Мидгарде на исходе луны. Я хочу услышать подробности.
В полном одиночестве я проделал путь до региона Артемиды. Верховный рассказал, что будущая мать сущности – охотница. Даже будучи на сносях, она не переставала вести промысел, готовясь к появлению ребенка совершенно одна. Полоумная охотница на сносях, незамужняя и без старших родственников в мире Империи – я уже хотел на это взглянуть. Скорее всего, она местная юродивая, раз в регионе никто не побил ее камнями за связь вне брака. Но кто будет покупать мясо у юродивой? Странно.
Я был у ее жилища около полуночи. Через пять часов она должна была отправиться в леса (судя по всему, распорядок дня матери был четким и выверенным).
Как только мои наручные часы показали пять утра, дверь хижины отворилась, и легкой тенью из нее выбежала мать. В рассветных лучах я видел, что она очень молода. Скорее всего, не старше двадцати сезонов. Она была тонкой до худобы, и лишь большой живот нарушал изящный силуэт. Но бремя не сделало ее движения неловкими или скованными. Она бежала быстро, одета была легко – в брюки и тонкую рубаху, но я заметил, что живот поддерживает какой-то лоскут ткани наподобие пояса. Ее ноги в тонких кожаных сапогах ступали бесшумно, а лук, закинутый на плечо, бился о спину ритмично, в такт небольшой косице, выбившейся из тяжелого узла на ее голове. Я еле поспевал. Конечно, столько лет не тренировался вовсе, а только пьянствовал по мирам. Следить за детьми – не такая уж непосильная задача, нет необходимости держать себя в тонусе.
Периодически мать останавливалась и приседала, проверяя силки, которые, очевидно, расставила ранее. И именно в эти моменты, когда нужно было опуститься и встать, живот мешал ей больше всего, лишая природной грациозности. Увидев, как она неуклюже приподнялась в очередной раз, я понял, что моя рука дрогнула в попытке оказать ей помощь. Хотя я стоял далеко. Хотя я следил за ней, чтобы убить сущность. Хотя…
Я так опешил от этого глупого порыва, что упустил миг, когда она устремилась дальше. Шагов матери не было слышно, а лес встречал меня своими обычными звуками. Надо же, неужели выпал из реальности, предавшись думам? И сколько, интересно, времени я стоял здесь с глупым видом? Наверное, придется вернуться к хижине и дождаться мать с охоты, чтобы продолжить слежку.
– А теперь подними руки, – раздалось свистящее шипение у меня над ухом, и я почувствовал, как под подбородком кольнуло острие ножа.
– Спокойно-спокойно, – проговорил я на имперском, послушно выполняя приказ.
– Думал превратить охотника в добычу? – она продолжила зло шептать, обыскивая меня легкими хлопками по всему телу.
Я так и не видел ее, только чувствовал, как она быстро перемещает руки по моему телу, избавляя от личных вещей. Острие ее ножа следовало четко за хлопками. Укол в шею, в область сердца, пах и в спину, прямо там, где располагались легкие. Конечно, преследовать ее, захлебываясь кровью, будет проблематично. Умная девушка. Я только сейчас понял, что для безумной она вела себя слишком осторожно и ловко, и односельчане оставили ее в живых не из жалости, а из-за ее талантов. Но кто пустил слух о безумии? Она сама, науськанная сущностью?
– Теперь говори.
Когда на мне осталась только одежда, девушка переместилась из-за моей спины молниеносно, и мы оказались лицом к лицу. Но я не успел рассмотреть ее – она отпрыгнула назад стремительно, меняя нож на лук с такой быстротой, которая мне и не снилась. Реакция охотницы. Я успел лишь сделать вздох, а в меня уже целился наконечник стрелы.
– Я оказался здесь случайно… – даже для меня самого такое заявление звучало неубедительно.
– Как же… – презрительно скривилась мать. – Я знаю тебя. И знаю, зачем ты здесь.
– Знаешь… знаешь меня? – я так удивился, что бросил потуги что-то изображать.
– Я видела. Она показала мне… – на секунду охотница сбилась, но тут же оборвала себя и рявкнула: – Случай на лодке, когда вы убили ее… вдвоем.
– Все было совсем не так…
– Заткнись, – грубо оборвала меня мать. – Убивать самому или помогать с убийством – разница небольшая.
О нет, разница есть, дорогая моя. Еще как есть. Я с сожалением понял, что мать отравлена сущностью. Сожаление… Такое старое и забытое чувство. Мне сложно было сказать, почему именно сегодня во мне пробудилось что-то. Виной тому моя трезвость, этот мир, ситуация, в которой я оказался, или… именно эта мать. Что такого необычного в охотнице? Я видел их сотню раз, видел тех, кто был глух к сущности, а также тех, кого сущность порабощала сразу. Но, наверное, впервые я встретил женщину, которая слышала сущность, но осталась собой. Я готовился увидеть сумасшедшую, обезумевшую от видений юродивую, а встретил ясный, словно наконечник стрелы, взгляд человека, который прекрасно понимает, что именно сейчас происходит.
И мне придется убить ее. Я видел, что она знает это.
– Послушай… – снова попытался я, стараясь вернуться в блаженное состояние бесчувственности.
– Это ты послушай, – оборвала меня мать, и в ее голосе было много презрения. – Я кину тебе веревку, ты свяжешь ею свои ноги. Крепко и хорошо. Я знаю, что Путешественники это умеют. Не пытайся меня обмануть.
– Куда мне до тебя по части обмана, – пробормотал я, намекая на то, как она сумела создать образ сумасшедшей среди соседей и покупателей.
Мать нахмурилась, очевидно, не разгадав мой намек. Прочная веревка крепилась на ее странном поясе вокруг выпуклого живота. Я ждал, что именно она полетит в меня секундой позже, но охотница медлила. Следовало воспользоваться заминкой, отчего бы она ни случилась, и обезоружить мать. Но взгляд против воли пополз вниз, туда, где между ног напряженной охотницы быстро расползалось мокрое пятно. В следующий миг она выронила лук и уперлась ладонями в колени, протяжно и утробно вскрикнув. Но тут же попыталась распрямиться. Безуспешно.
Я просто стоял и смотрел на нее. Лук валялся на расстоянии одного прыжка, но я не знал, что делать.
«Сейчас она беззащитна как никогда, – прогремел голос Верховного в моей голове. – Напади, напади и убей их разом».
Но… я просто не мог. Я упустил свой шанс, показал свою слабость, червоточину, которая была во мне всегда. Дал сомнениям склонить меня на свою сторону. Подскочив к охотнице, я осторожно подхватил ее и уложил прямо на мягкую землю.
– Не трогай… не прикасайся ко мне, – выдавила она между судорогами, которые скручивали ее тело.
– Я помогу тебе, – прошептал я, и мои дрожащие руки сделали наконец то, чего желали, – утешающе погладили длинную косичку, которая манила меня до этого.
Мать распахнула глаза. Там больше не было презрения, ненависти или ярости – одна беспомощность и страх.
– Еще слишком… слишком рано… – простонала она. – Что-то не так…
– Подожди, нужно лечь поудобнее, – я отдернул пальцы от ее волос, ругая себя. Сейчас нужно совсем другое.
Я расположил ее поудобнее и метнулся к нашим заплечным мешкам.
– Только… не уходи… не уходи… – провыла она, потеряв меня из виду.
– Я здесь, – ответил я твердо. – Только все подготовлю. У тебя есть что-то с собой?
– Что-то… да, есть, – выдавила мать. – Но сначала… сними… сними эпидесмос… сама не могу.
До меня не сразу дошел смысл ее слов. Это что же, она наложила утягивающую повязку себе на живот? Чтобы легче было носить? Еще ни разу я не видел, чтобы бандаж использовали так замысловато.
Я поспешил к охотнице и, пытаясь причинить как можно меньше боли, нащупал конец эластичной ткани, после чего размотал. Мать обхватила живот руками и начала гладить круговыми движениями, откинувшись на меня. Совершенно не думая, я обхватил ее и успокаивающе погладил по плечам.
– Так лучше… – пробормотала она, прерывисто дыша. – Гораздо-гораздо лучше.
Пришлось выпустить ее из объятий, хотя мне этого и не хотелось. Нужно было подготовить подстилку и добыть воды – это минимум, который я знал. Но мать быстро взяла себя в руки и принялась раздавать указания. Она больше не была насторожена и не боялась меня, а я не помышлял о своей миссии. Возможно, нами двигала интуиция. Может быть, где-то глубоко внутри нас хранились эти знания, которые иногда помогают выжить в самых непростых случаях. Мы готовились привести в этот мир жизнь, остальное отошло на второй план. Лук валялся забытым в двух шагах, а нож я тщательно омыл и прокалил, чтобы перерезать пуповину, когда придет нужный момент.
Схватки у матери были болезненными, но недолгими. Между ними она ритмично дышала и расспрашивала меня о какой-то ерунде. Какое мясо я больше всего люблю? А как я его готовлю? Не умею готовить сам? Что же это за мужчины в других мирах…
Мы так и не обменялись именами, обращаясь друг к другу общими фразами. В какой-то момент стемнело настолько, что мне пришлось повторно разжечь костер, который я сложил днем, чтобы согреть воду. Нужен был свет, потому что приближался самый важный момент.
Мать выгнулась на покрывале, широко разведя колени. Мне стало неловко, и я хотел бы не смотреть, но здесь не было никого, кроме меня, чтобы помочь ей. Я видел много женщин за свою долгую жизнь. Но не так.
Зрелище не было ужасным. Но и красоты в нем не было. Здесь присутствовало нечто другое. Что-то за гранью человеческого понимания. Я знал, что магия существует. Но это было волшебство совсем другого толка. Видеть, как в мир приходит новая жизнь. В боли, криках, крови и грязи. В слезах и страхе, которые тесно переплетаются со смехом и счастьем, стоит лишь скользкому маленькому телу приземлиться в твои раскрытые ладони.
Мать рассказала мне, как очистить дыхательные пути ребенка, а после перевернуть на живот и легонько шлепнуть. Младенец был так мал, что я держал его одной ладонью. После шлепка девочка разразилась криком во всю мощь небольшого тела.
– Дай мне ее… – умоляюще прошептала мать, но я помедлил.
Перевернув ребенка еще раз, я разглядывал сущность несколько мгновений. И тут она распахнула глаза. Удивительно, но они были глубокими и чистыми, и в них отражались отблески костра. Я поднес ладонь к ее маленькому лицу, чтобы коснуться щеки, но сущность вскинула руку и со всей силы вцепилась в мой палец.
Моя грудь наливалась странным, пугающим, лишающим сил чувством. Никогда прежде я не ощущал себя так. Я передал сущность в руки матери, и мы совместно перерезали пуповину.
– Как ты назовешь ее? – спросил я почему-то шепотом.
Учитывая, что последние несколько часов мать кричала на весь лес, понижать голос не было смысла, но казалось очень важным.
– Персефона, – точно так же, шепотом, ответила мать.
И я понял, что пропал. Ни за что на свете, никогда я не смогу убить их. Сущность поработила и меня. Сторона добра потеряла еще одну душу. Но в тот момент мне было совершенно плевать, потому что на меня смотрели две самые прекрасные пары глаз во всех мирах. И я знал, что буду защищать их, чего бы мне это ни стоило.
837–857 годы эпохи Каменных драккаров
Клио – так звали мать Персефоны – умерла через неделю после родов. Не помогли ни лучший знахарь, ни шаман региона. Испуская дух, все, о чем она просила меня, – это защищать ребенка. Я пребывал в смятении. Только я встретил женщину, с которой разделил самый яркий момент в своей жизни, и уже через неделю предал ее тело земле. Впервые мне было так больно, и боль эта не имела ничего общего с той, какую приходилось испытывать раньше. За свою долгую жизнь я ломал конечности, в Империи мне проводили операцию по иссечению аппендикса, я рвал связки и ранил плоть. Все это было неприятно. Впервые за долгие годы я был цел, но внутри все болело.
На руках у меня остался небольшой сверток с младенцем. С сущностью. Сущность смотрела на меня ясными серыми глазами Клио, и я понимал, что сделаю что угодно, лишь бы она выжила, увидела жизнь и могла смеяться.
Я решил спрятать Персефону прямо под носом у Верховного. Так мне казалось надежнее всего. Я долго искал и нашел в регионе Посейдона семью, которая на днях потеряла младенца. Они с радостью взяли девочку на воспитание. А мои щедрые ежемесячные вложения сделали меня близким другом Доминики и Альберто. Не знаю, что они думали обо мне. Возможно, что Персефона – мой ребенок и я скрываю ее от клана. Я притворялся немым рядом с ними и открывал рот, только когда оставался с ребенком наедине.
Мне часто удавалось брать Персефону на рыбалку. Скоро она освоила промысел с удивительной сноровкой. Я практически был уверен, что знаю, чем она займется, повзрослев. Но мне не хотелось думать о том, что будет, когда она станет старше. Наши отношения были простыми и понятными. Я не вводил ее в заблуждение и сразу объяснил, что не знал ее отца. И рассказал Персефоне все, что помнил о ее матери, а это были весьма скудные сведения. Боль от потери Клио стихла и почти не беспокоила. Тем более Персефона росла ее точной копией. Тонкая, выносливая, юркая. И только лишь светлый лен волос отличал ее от матери.
Конечно, я не мог наблюдать за взрослением девочки постоянно. Мне нужно было играть в верного сподвижника Верховного. Я был готов на всё. Сообщал ему ложные сведения о родившихся детях, говорил, что выслеживаю их, и приносил ему слезы сущности, когда докладывал об очередном убийстве, которого не было. Теперь я думал, что провидение толкнуло меня собирать кристаллы прежде. Каждый раз, когда я врал о том, что устранил еще одну ипостась сущности, кристаллы служили хорошим доказательством.
Я не хотел думать, что́ буду делать, когда слезы закончатся. А они обязательно закончатся: мне приходилось видеть не так много смертей в прошлом. Верховный всегда старался все сделать сам. Удивительно, как он до сих пор не вызвался сопровождать меня ни разу с тех пор, как родилась Персефона. Но мне казалось, что он был занят чем-то другим. Чем-то более важным для него. Потому что мои объяснения повелитель слушал невнимательно, постоянно размышляя о чем-то. Почти все свое время Верховный проводил в мире Яви.
Вникать в причину моей удачливости не хотелось. Тем более у меня и без того было много забот. А потому встречи с Верховным превратились в быстрые скомканные разговоры, повелитель забирал у меня кристаллы и почти сразу же прощался. Мне это было на руку.
Иногда я беспокоился о том, что стал небрежным, но были вопросы поважнее, поэтому все дела с Верховным я делал наспех, желая поскорее вернуться в Империю. На шестнадцатом году жизни Персефона начала вести себя странно.
Мы давно стали добрыми друзьями, и я мог сказать, что она любила меня. Мы могли говорить обо всем на свете. Я научил ее всему, что знаю и умею, а она крепко хранила мою тайну о том, что я мог говорить, хоть и был взрослым Путешественником. Мы общались всегда наедине, а при людях она жестикулировала с особенно хитрым видом, как бы говоря: «Видишь, я соблюдаю правила этой игры». Я обожал ее, баловал и носил на руках.
Иногда Персефона бывала замкнутой и хмурой, ворчала и капризничала. После ее пятнадцатилетия такое случалось все чаще. Но я старался в такие моменты быть деликатным и понимающим. В конце концов, я старше, и терпения во мне больше. К тому же она всегда сменяла гнев на милость. Особенно в этом помогали щекотка или совместные забавы. Еще настроение ее значительно повышалось, если устроить соревнование и проиграть. Я проделывал это с завидной регулярностью в ее плохие дни и ни разу не попался. Рыбалка на скорость, бег наперегонки, заплыв с лодки до берега – я везде был проигравшим, а Персефона снова смеялась. Малая цена.
Годы пролетели незаметно, но не так, как те, которые я провел в пьяном угаре. Сейчас было время, наполненное теплом, уютом… Время, когда я был не один. У меня была семья.
Все оборвалось не то чтобы внезапно, но стало настоящим сюрпризом для меня. Следующие пять сезонов, что равнялось пяти годам в мире Империи, Персефона стала уделять мне все меньше своего времени. Это случилось не резко, постепенно. Теперь, навещая Альберто и Доминику, я часто не заставал Персефону дома. Прежде, когда она была младше, то всегда ждала меня – и когда удавалось предупредить о своем визите, и когда я появлялся внезапно. Сейчас же ее почти всегда не было.
Как и сегодня. Я покосился на стол, где лежало мое послание для Альберто. Там говорилось, что я приду якобы за жемчужинами от моего постоянного поставщика (так мы все эти годы договаривались о встречах). Письмо лежало на видном месте, но Персефона снова ушла.
– Знаешь, Маттеус, – внезапно проскрипел прокуренным голосом Альберто. – Она у соседей. К ней зачастил этот мальчишка… как бишь его… Агапит. Чуют мои старые кости, скоро будем справлять свадьбу.
И Альберто хрипло засмеялся. Я вздрогнул от этого искреннего смеха старика и почувствовал, что внутри все перевернулось. Это было необычное ощущение, похожее на то, как скручивает нутро перед рвотой от перепитой браги. Только вот меня не тошнило и я капли в рот не брал. Жестами я дал понять Альберто, что отправлюсь в море один, без Персефоны, и засобирался к лодке.
Когда все было готово, за спиной прозвучал ее обвиняющий голос:
– Я видела тебя во сне.
Как всегда, Персефона подобралась неслышно – в этом она походила на Клио, – но вздрогнул я не от испуга, а от ее слов.
– И что это был за сон? – я старался, чтобы голос звучал ровно и как ни в чем не бывало. Мысли о ее возможном замужестве были забыты.
– Много снов. Сначала в них не было никакого смысла. Ты за кем-то следил с бородатым стариком! – выпалила Персефона, а мне пришлось приложить все усилия, чтобы сохранить невозмутимое выражение лица. – Но несколько месяцев назад сон изменился. В нем ты убил девочку, похожую на меня.
– Значит, это был ложный сон, – ответил я, медленно поворачиваясь к ней. – Я никогда никого не убивал.
– Но ты был там… – ее голос звучал беспомощно. – И сон был похож на реальность. И было так больно…
Я вздрогнул, не желая верить.
– Давно ты видишь эти сны? – спросил я.
– В первый раз случилось, когда… мне было около пятнадцати, – она смутилась и сильно покраснела, но я не понял почему. – С тех пор они снились мне. Сны были странными, но в них не было ничего опасного. Ты просто все время путешествовал, и я думала… Думала, что такова твоя жизнь. Но убийства…
Я размышлял, как мне поступить. Все отрицать или рассказать правду. Мириады мыслей проносились в голове за секунду. Все сомнения, страхи и вся любовь, которую я вложил в эту уже совсем не девочку. Воспоминания о других ее ипостасях, которых мы с Верховным звали сущностями. Как поступить правильно? Оставлять ее в неведении, надеясь, что она проживет обычную человеческую жизнь, или же рассказать все, что знаю сам?
– Давай сегодня выйдем в море не для рыбалки, – медленно произнес я. – И я расскажу тебе кое-что.
Она смело ступила на борт лодки, и я понял, что начинается новый этап моей долгой жизни.
– То есть я чудовище? – выдавила Персефона между всхлипами.
– Не вижу, чтобы ты была чудовищем, – неловко пошутил я. – Просто девчонка, может быть, немного тощая…
Я ткнул ее пальцем в бок, пытаясь сгладить все то, что рассказал до этого. Но она не рассмеялась в ответ, а уткнулась лицом мне в плечо, и я почувствовал горячую влагу на своей рубахе. Ярко светило солнце, отражаясь от голубой воды, наша лодчонка качалась на волнах, а мы сами сидели на ее дне, расстроенные и подавленные. Я приобнял Персефону за плечи и покрепче прижал, даря утешение.
– Что же нам делать? – шепотом спросила она.
– Жить, – просто ответил я.
Она внезапно отстранилась, поднимая лицо ко мне, и пристально посмотрела на меня странным взглядом.
– Сколько тебе лет? – сипло прошептала Персефона. – Сколько я тебя помню, ты не меняешься.
– Много, – усмехнулся я. – Очень и очень много.
– И ты видел, как я появилась на свет? – с сомнением спросила она.
– Да.