Читать онлайн
Собрание сочинений. Том 2. Мифы

Генрих Сапгир
Собрание сочинений. Мифы. Том 2

Генрих Сапгир

Мифы

Том 2

Новое литературное обозрение

Москва

2023

УДК 821.161.1

ББК 84(2=411.2)6

С19

Руководитель редакционной коллегии – Ю. Б. Орлицкий

Генрих Сапгир

Собрание сочинений. Том 2: Мифы / Генрих Сапгир. – М.: Новое литературное обозрение, 2023.

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. Во второй том собрания «Мифы» вошли разножанровые произведения Генриха Сапгира, апеллирующие к мифологическому сознанию читателя: от традиционных античных и библейских сюжетов, решительно переосмысленных поэтом до творимой на наших глазах мифологизации обыденной жизни московской богемы 1960–1990‐х.

В оформлении обложки использован фрагмент фотографии Г. Сапгира. Фотограф И. Пальмин. Москва, 1975 г.

ISBN 978-5-4448-2351-9

© Г. В. Сапгир, наследники, 2023

© Ю. Б. Орлицкий, состав, послесловие, 2023

© Н. Агапова, дизайн обложки, 2023

© ООО «Новое литературное обозрение», 2023

ПСАЛМЫ
(1965–1966)

ПСАЛОМ 1

1. Блажен муж иже не иде на сборища нечестивых
как-то
не посещает собраний ЖАКТа
и кооператива
не сидит за столом президиума —
просто сидит дома

2. Соседи поднимают ор —
не вылезает в коридор
(не стоит на пути грешных)

3. Три страшных
удара
в дверь
– Убил! Убил! – из коридора

4. Лампу зажги
хочешь – можешь прилечь
о законе ЕГО
размышляй день и ночь
сосредоточь…

5. И вот —
дерево
омываемое потоками вод:
и ствол
и лист
и цвет
и плод

6. Весь от корней волос
до звезд
ты медленно уходишь в рост…

7. Внизу подростки – гам и свист
бьют железом по железу
один на другом
ездят верхом в пыли
– Дай ему! дай!
– Ай!
– Пли! —
две пули в фотокарточку

8. – Тань! А, Тань!

9. Встань
закрой форточку

ПСАЛОМ 2

1. Зачем мятутся народы и племена?
Какого рожна?

2. Сидели бы в районных городишках
и разговор вели
о женах о детишках
Но восстают цари Земли

3. Солидные мужчины
а что кричат с трибуны
– Арахмонес!
– Остались в одних трусах! —
поцы

4. Живущий на небесах
посмеется —
ведь Господь на то Господь
чтобы псалмы ему петь

5. Прошел один
пришел другой
и третий
«Хоть я (говорит) не в зуб ногой
но возвещу определение
Господь сказал мне:
ТЫ СЫН МОЙ!»

6. А вы все – сукины сыны!!!
Яростью своей
приведу вас всех в смятение!
Не оставлю камня на камне!
Железным жезлом
буду бороться со злом!
Как дам
дам
по глиняным головам!

7. Итак вразумитесь цари Земли
и входя в учреждение
за дверьми
оставляйте ваше мнение
Служите господу со страхом —
и с кресел бархатных вставахом
почтите Сына
сукины сыны!

8. Ну-ка ребята спляшем
чтоб вам не погибнуть на пути вашем
Блаженны светочи веры —
идиоты и пенсионеры

ПСАЛОМ 3

1. Господи бегу!

2. Оглядываясь вижу
как умножаются мои враги —
или во мне горят их рожи?
Мания —
беги беги

3. Испания Германия
Польша Россия
Что так жжет босые
пятки?
Этот пепел
еще тепел
Господи освободи!

4. – Нет ему спасенья в Боге!
– Нет ему спасенья в Боге!
– Нет ему спасенья в Боге!
А вот вам – фигу фигу фигу
бегу

5. И плачу и смеюсь
и не боюсь

6. Здесь лег и спал
а Бог мой сон оберегал

7. Не убоюсь
пусть будет вас
больше в десять тысяч раз
потому что Он – мой щит —
даст в зубы – челюсть затрещит

8. Господи уповаю но бегу
ибо
не бежать не могу
бегу как заяц полы подобрав
бегу из собственного дома
от сына (мерзавец)
Авессалома
от братьев и жены бегу

9. Бегу и мыслю на бегу

ПСАЛОМ 6

1. Господи в смерти не будет памяти о Тебе
червек – гспди червек – гспди червек – гспди

2. Ни о воде —
В – О – О – О!

3. Ни о солнце —
СОЛХЧШ – Ш – Ш – Ш!

4. Ни о небе —
– Эге – ге – гей

5. Ни о самой тончайшей травинке —
муравье – винки – винки – винки

6. Ни о снежинке
………………………

7. Кто будет славить Тебя во гробе Господи?
червек – гспди червек – гспди червек – гспди

8. Иссохшие кости —
склкст

9. Пощади меня Господи
А – О – А – О – А – О – И

10. В эти весенние дни —
Э – И – Э – И – Э – И – И – Э – И – И

11. Сохрани – склкст
СОХРАНИ – склкст
Господи – склкст
ГОСПОДИ – склкст

ПСАЛОМ 16

1. Услышь Господь правду
Вот я Господи
весь на виду
воззри на правоту
человечью

2. Ты искушал мое сердце
ночью
страхом смерти
Да! я завидовал мухам
фанатикам – социалистам
хотел быть просто листом
травы

3. Трава по-своему права —
какой-нибудь комар
(комарис вульгарис) комар обыкновенный
летает словно царь вселенной
Два – три дня
тоже вечность

4. Господи прояви человечность —
почтовой маркой сделай меня

5. Нет? Не хочешь?
Так что же Ты меня морочишь?
В делах человеческих я не отступал
от Слова Твоих Уст
Я такой какой есть
Пусть —
их удел в жизни этой
Ваше Преподобие
Я – Твое подобие
и я хочу остаться не у дел

6. – Водки!
– Женщин!
– Легкой жизни! —
Господи заткни им глотки
Или бомбой дербалызни

7. Укрой меня Господи в тени Твоих
Крыл от лица нечестивых
Укрыл
Спасибо

8. Одних удел – чрево
Других удел – слава
А мой удел – слово

9. Господи честное слово
в правде Твоей взираю на Лице Твое
пробуждаясь насыщаюсь образом Твоим

ПСАЛОМ 55

1. Человек хочет поглотить меня человек
но что сделает мне человек?

2. Человек хочет поглотить
Кого?
Меня
Да да! человек
А что?
Человек хочет

3. Кого?
Меня?!
Кто?
Человек?!
Ха ха! человек хочет
ну ну – человек

4. И все же меня хочет

5. Ну что?
Что? Что? Что? Что?!
Что сделает мне человек?

ПСАЛОМ 57

1. Подлинно ли правду
говорите вы судьи
…………………..

2. ………………….
…………………………………….
…………………….
………………..

3. Заклинаю вас
вашими актами
протоколами
заклинаю вас
невеселыми
фактами
заклинаю вас
неурожаями
заклинаю вас
уважаемый
вашей серой
карьерой

4. Боже поставь их пинком на карачки
Сокруши им Господи челюсти
ниспошли им болячки
и болести
чтоб увидели и услышали
Или мыши вы?
Или выкидыши? —
что не видите солнца
Или в землю вы влипли
как сопли?

5. Монголы вы
Прежде нежели ваши головы-котлы
ощутят горячий дух соломы
и зеленое и отгоревшее
унесет вихрь

6. Это все глубоко наболевшее
и простое как доктор Живаго
Листья есть
птицы есть —
небо есть —
и воистину есть
Судия всего живаго

ПСАЛОМ 69

1. Боже поспеши избавить меня
«от собственного корреспондента Правды»

2. Поспеши Господи на помощь мне
«новые происки империалистов»

3. Да посрамятся ищущие души моей
САЛАКА В ТОМАТЕ
желающие мне зла
САЛАКА В ТОМАТЕ
говорящие мне: хорошо хорошо
ЧЕЛОВЕК В КОСМОСЕ

4. Да возрадуются
«Легенды и мифы Древней Греции»
ищущие Тебя во мне
ДИЕТИЧЕСКИЕ ЯЙЦА 10 штук
спасение мое в Тебе
ПОВИДЛО И ДЖЕМ
ПОЛЕЗНЫ ВСЕМ

5. Боже! поспеши ко мне
253. 71. 47.
Господи! не замедли —
2 звонка

ПСАЛОМ 116

1. Хвалите Господа все народы:
аиды и оды и рады и веды

2. Прославляйте его все племена
и на О
и на У
и на И
и на А

3. Ибо милость Его
даже милость Его
ибо даже ничего —
Алилуйя!

4. Не желая ничего
Алилуйя
валяюсь пьяный на полу я
Алилуйя
и во мне – из меня
все народы времена
вопиют:
Боже – на!
На! На! На!
Алилуйя!

ПСАЛОМ 132

1. Хорошо летом в солнечный вечер
на даче
двум сочувствующим

2. Листья – и доски – и свет и трава

и мысли— отсутствие мыслей
просвечивает и дышит
греет и гладит
и кладет свои тени

3. Это – как драгоценный елей на голове
стекающий на бороду
бороду Ааронову

4. Как роса Ермонская
сходящая на горы Сионские
благословение и жизнь навеки

ПСАЛОМ 136

Овсею Дризу

1. На реках Вавилонских сидели мы и плакали
– О нори-нора!
– О нори-нора руоло!
– Юде юде пой пой! Веселее! —
смеялись пленившие нас
– Ер зангт ви ди айниге Нахтигаль
– Вейли башар! Вейли байон!
– Юде юде пляши! Гоп-гоп!

2. Они стояли сложив руки на автоматах
– О Яхве!
их собаки-убийцы глядели на нас
с любопытством
– О лейви баарам бацы Цион
на земле чужой!

3. Жирная копоть наших детей
оседала на лицах
и мы уходили
в трубу крематория
дымом – в небо

4. Попомни Господи сынам Едомовым
день Ерусалима
Когда они говорили
– Цершторен! Приказ № 125
– Фернихтен! Приказ № 126
– Фернихтен! № 127

5. Дочери Вавилона расхаживали среди нас
поскрипывая лакированными сапожками —
шестимесячные овечки
с немецкими овчарками
– О нори-нора! руоло!
Хлыст! хлыст! —
Ершиссен

6. Блажен кто возьмет и разобьет
младенцев ваших о камень

ПСАЛОМ 143

1. Господи что есть человек
и что Ты знаешь о нем!
Ночью – один
днем – другой
и совершенно нагой
то есть абсолютно голый

2. Господи у Тебя характер
тяжелый
как трактор
Господи Ты – постоянный вектор
А человек – дуновение – фу!
Тень эта белая
что она делает —
просто тьфу!

3. Господи
наклони свои небеса
и сойди
хоть на полчаса

4. Пусть вопят: мол не я не я!
Но Господь как молния —
в пламени от головы до пят!
Неистов! —
(по утверждению специалистов)

5. Боже новую песнь воспою Тебе
на псалтыри
на гитаре
на пустыре
и на базаре – воспою Тебе!

6. Господи зачем Ты нас оставил?
Господин
Это против правил

7. Мы достойны Хиросимы
Все же Господи спаси! мы
так хотим чтобы нас
хоть кто-нибудь спас

ПСАЛОМ 148

1. Хвалите Господа с небес
все ангелодемоны
все бесоархангелы
все солнцемолекулы
все атомозвезды

2. Он повелел – и сотворилось
злодобро и доброзлом
завязаны узлом
Да здравствует Твоя жестокомилость!

3. Хвалить – хули
Хулить – хвали
Хвалите Господа с земли
при том хулите не боясь
равнинопад
и дождеясь
и тигробык
и овцегад
и нищекнязь
и святогнус
и англонегр
и немцерус
и старцедев
и умоглуп
и всякий зев
и всякий пуп
хвалите Атеистобог!

4. И ухорук
и глазоног
и хвосторог —
Алилуйя!

ПСАЛОМ 150

1. Хвалите Господа на тимпанах
на барабанах
… … … (три гулких удара)

2. Хвалите Его в компаниях пьяных
…………… (выругаться матерно)

3. Хвалите Его на собраниях еженедельно
…………… (две – три фразы из газеты)

4. Нечленораздельно
……………. (детский лепет праязык)

5. Хлопая в ладоши
… … … (три раза хлопнуть в ладоши)

6. Хвалите Его по-собачьи
… … … (три раза пролаять)

7. По-волчьи
… … … (три раза провыть)

8. Молча ликуя
………………. (молчание)

9. Все дышащее да хвалит Господа
……………… (кричите вопите орите стучите —
полное освобождение)
Алилуйя!
(12 раз на все лады).

МОСКОВСКИЕ МИФЫ
(1970–1974)

ПАРАД ИДИОТОВ

Иду. А навстречу
Идут идиоты
Идиот бородатый
Идиот безбородый
Идиот ноздреватый
Идиот большеротый
Идиот угловатый
Идиот головатый
Идиот – из ушей пучки ваты

Идет идиот веселый
Идет идиот тяжелый
Идет идиот симпатичный
Идет идиот апатичный
Идет идиот нормальный
Идет идиот нахальный
Идет идиот гениальный
Идет идиот эпохальный

Одни идиоты прилично одеты
Другие похуже – небриты помяты
Одни завернулись по-римски в газеты
Другие – в свои чертежи и расчеты
Иные свой стыд прикрывают зарплатой
Иные ученостью эти – работой

Большие задачи
Несут идиоты
Машины и дачи
Несут идиоты
Идет идиот чуть не плача
«Несу я одни неудачи
Жена – истеричка
Начальник – дебил
И я – неврастеник
Себя загубил»

Идут идиоты – несут комбинаты
Заводы научные институты
Какие-то колбы колеса ракеты
Какие-то книги скульптуры этюды
Несут фотографии мертвой планеты
И вовсе невиданные предметы

Идут идиоты идут идиоты
Вот двое из них избивают кого-то
А двое из них украшают кого-то
Какого-то карлика и идиота

Идиоты честные
Как лопаты
Идиоты ясные
Как плакаты
Идиоты хорошие в общем ребята
Да только идти среди них жутковато
Идиотские песни поют идиоты
Идиотские мысли твердят идиоты
И не знают и знать не хотят идиоты
Что однажды придумали их идиоты

Идут работяги идут дипломаты
Идут коллективы активы и роты
И вдоль бесконечной кирпичной ограды
Идут идиоты идут идиоты
Играет оркестр «Марш идиотов»
Идут – и конца нет параду уродов
И кажешься сам среди них идиотом
Затянутым общим круговоротом
А может быть это нормально? Природа?
И есть и движенье и цель и свобода?
Недаром же лезли на ствол пулемета
Как листья осенние гибли без счета…

Так пусть же умру за мечту идиота
С блаженной улыбкою идиота

МОСКОВСКИЕ МИФЫ

Мамлеев с Машей в Вене или в Риме
Сиамский кот повсюду ездит с ними
Мелькают километры города —
И у Мамлеева усы и борода
Мамлеева избрали кардиналом
И кардинальша Маша ходит в алом
Но мрачный точно тысяча волков
Их ждет в Нью-Йорке Генрих Худяков

Он перевел Шекспира на английский
Он в каждом баре хлещет джин и виски
«Ли быть иль нет! не быть!» В трусах и в майке
Бежит от предприимчивой хозяйки
А грустный Бахчанян как армянин
Открыл универсальный магазин

Там Купермана книга продается
Названье книги МАТЬ ТВОЮ ЕДРИТ!
А по Гарлему ходит хиппи Бродский
И негритянок ласковых кадрит
В своем коттедже рыжий и красивый
Он их берет тоскуя по России

Лимонов! Где Лимонов? Что Лимонов?
Лимонов – обладатель миллионов
Лимонов партизанит где-то в Чили
Лимонова давно разоблачили
Лимонов брюки шьет на самом деле
Лимонов крутит фильм в Венесуэле
Лимонова и даром не берут
Лимонов – президент ЮНАЙТЕД ФРУТ

И так же изменяется мгновенно
Его жена прекрасная Елена
Оставила Лимонова Елена
И вышла говорят за манекена
Попала в лапы гангстеров Елена
Перестреляла – вырвалась из плена
Там где Елена – кружева и пена
Блеск доллары и страсти непременно

Ах мы в Москве стареем и скучаем
Пьем водку и беседуем за чаем
И мысли за столом у нас простые
И стулья за столом у нас пустые
Ау! Друзья-знакомые! Ау!
Не забывайте матушку-Москву

УМИРАЮЩИЙ АДОНИС

Я – Адонис
Я хромаю и кровь течет из бедра
Я корчусь – червяк на ладони
Не отворачивайся Природа будь добра
Я – сын твой Адонис

Меня погубила дура из бара
Обступили какие-то хмуро и серо
Я падаю – мне не дожить до утра
Мне дурно

Вот приближается рокот мотора
Меня освещает белая фара
– Как твое имя парень?
– Адонис
«Адонис? Латыш наверно или эстонец»

Я – Адонис
Я совсем из другого мира
Там апельсины роняет Флора
Там ожидает меня Венера
И о несчастье узнает скоро
Дикие вепри
Бродят на Кипре…

– Ах ты бедняжка!
«Понял! он – итальяшка»
Я – Адонис!
Я чужой этим улицам и магазинам
Я чужой этим людям и трезвым и пьяным
Поездам телевизорам телефонам
Сигаретам газетам рассветам туманам

«Нет
Скорей
Это
Еврей»

Я – Адонис
Я сквозь дебри за вепрем бежал и дрожал
Меня ветки за пятки хватали пытали
Меня били! любили! хотели! потели!
Я любезен богине Венере
Я не здесь! Я не ваш! Я не верю!

– Сумасшедший ясно
– Но откуда он?
– Неизвестно

Я – Адонис

ГЛАВТИТАН

Сизиф толкал вагоны в гору
Атлант держал свою контору
Когда он поводил плечами
Машинки яростней стучали
Гул проходил по коридору

У Прометея ныла печень
Он был болезнью озабочен
Не радовали даже ляжки
Слоноподобной дуры Нюшки

Шурупы мучили Тантала
Ему шурупов не хватало
Он нервничал – и снились трупы
В зубах зажавшие шурупы

Так жили мрачные титаны
Катились под гору вагоны
По коридорам шлялись люди
Шурупов не было на складе
Не вспоминалось даже детство
И было некуда податься

Атланта стукнула кондрашка
Тантала увезли в дурдом
А Прометея – неотложка —
Ушла к другому дура Нюшка

И лишь Сизиф свои вагоны
Толкал и двигал на подъем!

ЗЕВС ВО ГНЕВЕ

За столиком расположив
Свое вместительное тело
Пил в ресторане у вокзала
Античная мускулатура
Костюм буграми распирала
Официантка подавала
И Зевс глядел на это хмуро

Сидел сидел – и вдруг из головы
Родил сердитую Афину
Я видел страшную картину
Как развернулся этот боров
Как бил он всех: милиционеров
Официантов и швейцаров
И доброхотов всех размеров
Он так работал кулаками
Как будто молнии сверкали…
Военный прислонился к стенке
Официант – лицо в солянке
Милиционер ползет в сторонку
Швейцар схватился за мошонку…
Какой-то пьяный мужичонка
Икал и ойкал от восторга
А местная пьянчужка Шурка
Кричала: Глянь-ка глянь-ка Ирка!
Глядели все: котлеты куры
глядели с потолка амуры
Со стен цветы и помидоры
Портреты надписи узоры…
От жара тучен и багров
Следил за битвой повар-шеф
– Ну кто еще? – спросил Юпитер
– Не горячись постой приятель —
О фартук руку повар вытер
И в зале будто свистнул ветер…

И только брови сдвинул Брежнев
Что громовержец был повержен
Ведь был он бог и древний грек —
Простой советский человек

ДИОНИС

Накануне праздника Сбора Картофеля
На главной улице Города
Привлекая всеобщее внимание
Появился смуглый юноша
В венке из виноградных листьев
Мальчишки бегут глядеть. Женщины
Становятся на цыпочки. Кто-то
Выронил сверток. Резко
Тормозит голубой автобус
– Смотрите смотрите! артисты
И верно – по улице имени
Великого Основателя
Двигается процессия
Вида непристойного и дикого
Ухмыляются рогатые бородатые
Щеки и носы раскрашены свеклой
Груди и зады едва прикрыты
Беспокойно – что они изображают?
И зачем их так ужасно гримируют?
Там какие-то растерзанные бабы
На осле везут лысого пьянчужку
И выплясывают и вопят в небо
Алое от флагов и полотнищ
– Эвоэ! Эвоэ!
Что-то в Городе заметно изменилось
Люди побежали в магазины
И как будто грянули с двух сторон вразнобой
Духовые оркестры

У прилавка винного отдела
Напирают – чуть не дымятся
За стеклом – две продавщицы
Тычут им серебро и бумажки
А они в ответ суют бутылки

Без конца – серебро и бумажки
Без конца – зеленые бутылки
Что за суетливая спешка?
Что за непонятная жажда?
Будто весь многовековый Город
С парками вокзалами домами
С памятниками в бронзе и камне
Разом в этот день решил напиться

А на площади имени Поэта
В свое время
Сочинившего Оду Государству
Уже – драка

Развернулась как на экране
(кадр)
Кто-то гонится за кем-то через площадь
(кадр)
Двое лупят парня в кожаной куртке
(кадр)
Лицо зашедшееся в крике
(кадр)
Человек в разорванном костюме
Шарит очки на асфальте
(кадр)
Один обливается кровью
А другой его поспешно уводит
(кадр)
Башмак давит очки с хрустом…
Завывает желтая машина
И мигает синей вертушкой
И за всем за этим наблюдает
Юноша с античной улыбкой

И повсюду где он проходит
С козлоногой и блаженной свитой
Водка льется в праздные глотки
Красное вино течет по лицам

Песни крики драки поцелуи
И творится что-то неприличное
Явно непредусмотренное
Правительственной Комиссией
По организации Праздника

Впрочем кто-то там распорядился…
Но плющом опутало машины
И в руках блюстителя прядка
Превратились дубинки в тирсы
Автоматы – в толстые бутылки
И стреляют пробками и пеной
Лопаются звезды фейерверка!

А на площади имени Поэта
В свое время
Оказавшего услугу Государству —
Синий дым прожекторов
Топчется и двигается площадь

Люди наслаждаются свободой
Инженер танцует с наядой
Плосконосый сатир – с иностранкой
А военный танцует с вакханкой
Продавщица осла обнимает
Ее в танце осел понимает
А студентка на фавне повисла
Ах как много в движениях смысла
С нимфой топчется пьяный рабочий
Нимфа пьяного дядю щекочет
Ее ловит взъерошенный дядя
И хватает другую не глядя
И танцуют какие-то твари
И хохочут какие-то хари
И кричит Калибан с Магадана
Вскидывая нелепые ноги
– Свобода! Свобода! Свобода!
Девочки из ресторана
Обнимают и уводят лысого Силена

С фасада соседнего дома
Памятным лицом пятиметровым
Смотрит Основатель Государства
А у памятника Поэту
Улеглась огромная кошка
Поблескивая лунными зрачками

И танцуют люди и птицы
Лилипуты крысы и мокрицы!

Но безумье и ночь на исходе
Прочь уходит длинная пантера
А за нею – фавны и менады

Опустела площадь
На дощатой эстраде
Пианист уснул за пианино
Барабанщик спит на барабане
Пьяный музыкант
Вливает в медное горло
Своей трубы
Уж не помнит которую бутылку
– Пей приятель!
Лишь один еще стоит качаясь
И струна гудит в пустое небо
– Д И О Н И С!
– Д И О Н И С!

ИЗ КАТУЛЛА

С яблоком голубем розами ждал я вчера Афродиту
Пьяная Нинка и чех с польскою водкой пришли

НА ПОКУПКУ КНИГ

Сумерки. Март. Люди – по магазинам
Я – в магазин где продаются книги
Вдруг достают из-под прилавка —
О нищета и богатство духа!

Так приобрел Шиллера и Шекспира
В издании Брокгауза и Ефрона
Мерцают золотым обрезом
Ну же! досыта ешь книгоежка

СВИРЕПАЯ

1

Начало было довольно невинно
Над городом появились
Крылатые мальчуганы
Болтают в воздухе пятками
Строят потешные рожицы
И внезапно нацелясь
Пикируют на прохожих
Забираются под рубашки под платья
Щекочутся и хихикают

С балкона подросток
Пускает высокий фонтан

Красавица рукой зажавши юбку
Спасается в подъезд

В недоумении толстяк
Младенца держит на руках

Пока раскачивались городские власти
И нашлись добровольцы
Испарились мушиные хулиганы
И о них моментально забыли
Как забывают обо всем что выходит за

И только у двух влюбленных
Сердца забились чаще
И столик придвинув к постели
Решили они не вставать

2

На следующее утро
Все было гораздо серьезней
Появились голые женщины
Пахнущие сандалом и мускусом
Попадались и китаянки
Прикрывающие лицо веером

Вот выходит человек из дома
На уме ничего такого кроме ясного утра
И вдруг – померещилось что ли? —
Наплывают ночные ароматы
И – навстречу голая как яйцо
На цепочке ведет пантеру
Лишь на щиколотках позвякивают браслеты

Или в автобусе
Вдруг почувствует живое интимное
К пиджаку прижалась белая грудь
И в жар его бросает и в холод

Видели их или не видели
Но были свидетели
И замешательство
Появилась милиция и дружинники
Но голых не обнаружили
Закрыли бани и тем ограничились

И только двое задернув плотней занавеску
Предались всем видам любви
Которые изобрели в древности
О которых прочли
И которые придумали сами

3

И вот на третье утро
Изнутри ударило в двери
городского музея
Двери соскочили с петель
И вывалились на площадь
Разгневанная Кибела
Зашибив по дороге
Двух – трех пенсионеров
И в лепешку смыв дежурную машину
Каким-то образом вскоре
Очутились на студии телецентра
И такая там всегда неразбериха
– Статую поставьте поближе
Режиссер махнул рукой: начинайте!
– Слепые кролики – сказала богиня
– Вы только знаете что размножаться
А потом всю жизнь прикованы к тачке
Где вопящий младенец
Ни амуры ни мои гетеры
Не зажгли вас не расшевелили
Не помчались вы скинув одежды
Вдоль по улицам вереницей
О наездник верхом на подруге!
О полет причудливо сплетенных!
Нет свои божественные члены
Обнажаете вы только в туалете
Или ночью – в темноте – украдкой…
Я б могла наказать вас лихорадкой
Чтоб все женщины стали нимфоманки
А мужчины – сексуальные маньяки
Но себя вы хуже наказали
Всею вашей размеренной прозой
Телеманией вещами санузлами
Бездуховным в мерзости соитием!..
Тут экраны исказились замигали
И сказали: по техническим причинам…

То-то был переполох в телецентре
Впрочем
Многие зрители решили:
Показывали что-то из Эсхила

Двое юных влюбленных
Сбросив простыни и одеяло
Голова ее – на его предплечьи
И лицо его – в волосах ее летящих
Спали
Телевизор был выключен

МРАМОР

Наполовину отбитая левая грудь
Афину Палладу
Целовали туда
Длинноволосые девушки —
Сколок изнутри розовел просвечивая
Афродиту зрелые женщины —
Безрукую обнимали сзади
Казалось богиня ласкает сама себя
Эти полные руки скользящие
По мраморному животу!
Эти круглых четыре колена!
Этот сдвоенный круп!
А та что всегда бежит прекрасным безносым лицом
Диана приманивала девчонок
В лунном свете ее волос
Скользили безмолвные псы
И подростки-лунатики шли
Опустив безвольные плечи
Протянув безвольные кисти

О богини! Я ваших возлюбленных знаю
Они любят нравиться и мужчинам
Но я отличать их умею
Они спокойно снимают платье
Они ложатся – пожалуйста возьми меня —
Вдруг открывают веки
Остывают каменеют
Глупый мальчик ты обманулся
Эта девушка не невинна
Эта женщина не фригидна

Их любили
Богини

ТРЕТИЙ РИМ

Вокруг Москвы белеют корпуса —
Инопланетные становища
И бродит в парке ЦДСА
Зеленомордое чудовище

Стоит киоск у Сретенских ворот
Толкует возле выпивший народ
Интеллигентных несколько бород
И подняла головку саламандра
В углу где подозрительные пятна
Как этот город вся невероятна

На Выставку приезжий из Рязани
Глядит осоловелыми глазами
Широкотазы полновесногруды
Чиновные экстазы и причуды
Колонны завитки порталы шпили —
Быка с мудями тоже вылепили!

За окружной сверкают чудеса —
Инопланетные становища
И воет в парке ЦДСА
Широкоротое чудовище

МОЛОХ

(читать нараспев протяжно и важно)

Волох и Вулох и шизики все и подонки!
Юра Мамлеев – брюхатое божество!
Лорик и Шурик и все его дочки —
Бледные девочки – темные почки
Вы поклонитесь слоновьим копытам его!
Фикус зеленым пером осеняет его

Возле пивной толковище и зной
Сколько мужчин возжелавших общенья и пива!
Сколько мужчин избегающих женщин и секса!
И между них добродушный и сальный —
Сверх-эротический! Вне-сексуальный!
И воют собаки обнюхавши желтые ссаки!
Вы поклонитесь слоновьим копытам его!

Волох и Вулох – и все эти пресные черти
До смерти сами себе надоевшие! Будда
Мамлеев с портфелем пришел ниоткуда
И у помойки для них сотворил это пошлое чудо —
Кошек и мух голубей и московское лето
Свадьба горланит за окнами где-то —
Пиво и трусики! гроб и газета!
И да поклонятся брюху и лапам его!

Козлобородый Фридынский примчался вприпрыжку
Наболтал начадил – и другой уже вертится бес…
Вежливо к ним проявляя ко всем интерес
Тискает гладит и щиплет трехцветную кошку…
И красногубый Дудинский и громогласный Трипольский
И головастик Бакштейн (впрочем он в Израиле давно)
Весь этот русский еврейский татарский и польский
Дух поклоняется духу и брюху его!

Волох и Вулох ползут в переулок
Лорик и Шурик впорхнули во дворик
Тупо глядит алкоголик по имени Гарик
Пиво и трусики! гроб и газета!
В это – вне времени – душное лето
Падаль астрал и абстракцию склеив
Просто вас выдумал душка Мамлеев!
Да поклонюсь многодумному заду его!

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ИТАКУ

На стене висят часы не старинные но все же
Покачнулся корабельный медный шар под потолком
На каюту и часы моя комната похожа
На минуту и весы – что сказать что сказать
Под тахтой улегся пес – но что сказать неизвестно

У кого-то есть жена и в кого-то влюблена
У кого-то есть душа – что сказать неизвестно
В нашем доме тишина – бьют тарелки – тишина
Эта белая махровая – что сказать что сказать
Эта женщина суровая – что сказать что сказать
Говорят она больна – но что сказать неизвестно

Я не знаю что сказать что сказать что сказать
Я не знаю что сказать – что сказать неизвестно
У чужих все чужое – что сказать что сказать
У чужих все чужое и у каждого свое
Я вернулся из Варшавы и не знаю что сказать

И почти помимо воли! – я не знаю что сказать
Подчиняются слова но что сказать неизвестно
Разве то что в Кракове каждый час на ратуше
Плачет маленький трубач из Средневековья
А на площади туристы – что сказать что сказать
Как на святочной открытке – что сказать что сказать
Плачет маленький трубач – но что сказать неизвестно

И тогда ее он бросил – что сказать что сказать
Снял отдельную квартиру и туда заглядывали
Клены и акации женщины и девушки
Пела в клетке канарейка – плакал маленький трубач
Пили водку и вино – веселились так сказать
Дамы вскидывали ноги задевая потолок
Беспокоили соседей – и не знаю что сказать

Разве то что Карлова улица
По-над Вислой штопором кружится
И однажды на рассвете
После дружеской попойки
Ноги непослушные двигая
Вверх по этой пьяной чертовой улице
Говорил поэт Галчинский – что сказать что сказать
Говорил поэт Галчинский своему приятелю
– Посмотри заря над Вислой —
Вкус божественный чуть кислый…
Щ-щас мы выпьем это солнце!
И закусим этой чертовой улицей…

Хорошо бы выпить солнце – на стене висят часы
У кого-то есть жена – ноги кверху вскидывали
А на площади туристы – плачет маленький трубач
Говорил поэт Галчинский – и не знаю что сказать
Говорили говорили – не сказали ничего
Есть у каждого свое что сказать что сказать
В этом высшее блаженство и свобода и любовь
И клены и маленький трубач

ЭПИТАФИЯ СВОЕМУ ДИВАНУ

– Хороший диван, – по-хозяйски похлопала она белой ручкой по зеленой обивке нового дивана:

– Хороший…

Из воспоминаний

Гроб – скрип – рыдван – скрип
Дорогой диван – скрип – рыдваныч
Спи спокойно старый скрип

Ящер в полоску – скрип
Грузовик на ножках – скрип
Переехал стольких женщин – скрип скрип
Вдоль и поперек – скрип скрип
Стал трехногим инвалидом – скрип
Развалился сам – скрип скрип…
Под пружины подложили – скрип
Словарь Даля – скрип
Романы Томаса Манна – скрип
И поехали далее – скрип скрип скрип
Спорили – скрип – об искусстве – скрип
Рассуждали – скрип – о чувстве – скрип
Начальство – скрип – ругали – скрип
Ходили – скрип – ногами – скрип
Зады – скрип – колени – скрип
Локти – скрип – спины – скрип
Под окном – скрип – снег – машины – скрип
В голове – скрип – пружины – скрип
Старый скучный русский скрип
Скрип – скрип – скрип

ГОЛОВА СКАЗОЧНИКА

Памяти Геннадия Цыферова

Вот голова Камилла Демулена
Бормочет нежные слова
Вот голова как маска льва
Свирепые черты Дантона

Вот Цыферова голова
Трясет соломенной бородкой
И распускает губы как бутон:
– Любил я в жизни сей короткой
Вас Робеспьер Марат Дантон —
Само звучание имен

– И вашу голову Людовик
Я целовал в глаза и лобик

Марина помнишь это лето
Марина ах! – Антуанетта
Была любовь… Была Москва…
В подушках чья-то голова
Я в руки брал ее – и это
Была она – Антуанетта

И вашу голову Дантон
Я видел в Химках под мостом
И вашу голову Камилл
Я видел в Болшево под дубом
Болела под осенним небом
Дождь листья на нее лепил
А пляска алых колпаков —
Так листья в парке закружило!
Я был нелеп и бестолков
Но сердце видело и жило

И вот новинка – гильотинка
Над сердцем нож ее навис
И падает сползает Генка
В колени в кружева маркиз —
По лестнице ногами вниз

Я – сказочника голова
И может быть чего-то стою
Хоть золотистою пыльцою
Цветов и бабочек полна

Любили же в конце концов
Чужие жены чьи-то дети
Мое бугристое лицо
Купринско-чеховские дяди

Ах, все во мне перемешалось
Россия… Франция… века…
Маркизы… бабы… боль и жалость…
И бабочки… и облака…

ЖИТИЯ

КНЯЗЮ ИВАНУ ХВОРОСТИНИНУ – ВИРШИ

Княже Иван Хворостинин
Край наш велик и пустынен
Прими мои вирши
Хоть твои вирши старше
Но мои – горше

Иван Хворостинин княже!
На земле московской все то же —
«Сеют землю рожью
А живут ложью»
«Глупостью мир удивляют
А помыслить о том не желают»

Первый русский виршеслагатель
Подкузьмил тебя Кузьма-приятель
Схватили тебя княже ярыжки
Понеже писах супротивные книжки
И что в вере нетверд уже знали понаслышке
Лаяли тебя дьяки-собаки
Плевались попы и монахи
Казали тебе сраные сраки
И паки и паки и паки…

И решили шиши и ярыги
– Сослать в монастырь навеки
– Не дать ему в руки книги
– Дабы не чтением ни писанием
Аже и помышлением!

Иван Хворостинин княже!
Как пахнет телячья кожа!
Как бумага плотна и шершава!
Поругание князю – и слава!

II. СКЛАДЕНЬ

«И исполнилось все

Духа Святого…»

Деяния Апостолов, гл. 2, стих 4

1. ВИРШИ О МОНАХЕ ГЕРМАНЕ —

КЕЛЕЙНИКЕ ПАТРИАРХА НИКОНА

При тишайшем Алексей Михалыче
Тихо на Руси – не как бывалоча

Из патриарших келейников
Лицом как юный Алейников
Рисовал цветную заставку
Буквицу и райскую травку

И пока на бумаге сохла
Киноварь лазурь да охра
Пришли на ум слова приятные
Бисер светлый дева благодатная

Легкий детский волос клонится дыша
И бормочет Герман – девичья душа —
– Радуйся благодатная
Ангел царю дарованная

А в оконце выбеленной кельи
Слышно ему школьное веселье
На снегу рассыпались галки —
Послушники играют в салки

Даве говорил ему Никон
– Ты из головы это выкинь
Не возжайся с этой молодежью
Ведай одну кротость – правду Божью

Ну а сам-то не кроткий не кроткий
Чьи глаза горят из‐за решетки?
Заросли расстриги волчьей шерстью
Лаялись творили двоеперстие!

Ни татары ни поляки ни войны —
Все равно на Руси неспокойно
Не спасет ли нас многократное
Радуйся дева благодатная

И монах кропает акростих
Ухватив синицу за хвостик
Сверху вниз
РАДУЙСЯ БЛАГОДАТНАЯ
Снизу вверх
РАДУЙСЯ БЛАГОДАТНАЯ
И еще раз – по диагонали
Чтобы силы Божьи увидали

И когда слова все явились
Волосы на голове зашевелились
Со страниц подуло непонятное
РАДУЙСЯ БЛАГОДАТНАЯ

И пришло! И пало благодатью
На монаха Германа на честную братию!
И на всех на нас с полей России
Сквозь оконце бьют лучи косые!

О Жена Облаченная в Солнце
Все погибнем или все спасемся?

2. ВИРШИ О ПЕТРЕ БУСЛАЕВЕ,

ПРОТОДИАКОНЕ УСПЕНСКОГО СОБОРА

Петр Буслаев – протодиакон темный
Но по детской своей вере – человечище огромный
Служили панихиду в Успенском соборе
По Марии Строгановой – общее горе
Петр Буслаев диакон
Был величав и заплакан
Но когда дошел до «вечной памяти»
Стал ты весь как не здесь – как без памяти
Ты имел умозрительство душевое
Храм наполнило воинство волшебное
Восходили ввысь и сходили с купола
На богатова на темнова на глупова
Херувимами серафимами
Лицами белея нестерпимыми
Как мечами обоюдоострыми
Над детьми над братьями над сестрами
И видали – и боялись проснуться
И тянулись их сандалий коснуться…
Чистый хор всплеснул голосами —
Изогнулись пламена – заплясали
Словно многоцветными крылами
Пламенные лица прикрывали
И тогда из недр своей веры
Ты извлекал т а к о е без меры
Что – теперь и как во время о н о
Что трубило у стен Иерихона!..
Разом сдунуло свет – все погасло
И стояла мгла в соборе как масло
Лишь светила свечечка копеечная
На икону – на лице Ея вечное

3. ВИРШИ О СИЛЬВЕСТРЕ МЕДВЕДЕВЕ,

ДУХОВНИКЕ ЦАРЕВНЫ СОФЬИ

Эрудит и философ и на лире тщится
Не дано было тебе к духу приобщиться
Бесом лез в политес – и во все такое
Сладко пахнущий монах – в Софьины покои
Черным вороном блестела в переходах борода
О! царевна философии казалась не чужда
Говорила по-латыни и по-гречески…
А кругом уже решили: ворожили ворожили
Вынимали след человеческий
Дескать Софья на свече
Ж Г Л А
Курчавый темный волос
И рука в перстнях и кольцах
Синим холодом кололась

Петр катит на свинье по Москве-столице
И дано было тебе к мукам приобщиться
Треуголка на столе клещи горы и дыба
И забилось тело белое как рыба
– Отпусти меня земля мать-кормилица!
– Н Е Т —
Зеленое сукно и чернильница
Вздернули и растянули – ребра ходят жарко
Ох взлетел ты высоко – выше патриарха!
Кто-то воет и визжит – уберите кошку!..
Снизу красное лицо плющится в лепешку…
Унесите это тело – легче будет голове…
Вдруг увидел будто ползает младенец в мураве
Нет ни мамки нет ни няньки – нет на нем одежки
Улыбаются чему-то розовые ножки
Будто ты всю жизнь дремал а теперь проснулся
И чего не понимал к тому прикоснулся —
Эрудит и философ и пиит изрядный
Оказался сей же миг в купели прохладной
Вынимали тебя девы из купели
Завернули в простыни – и несли и пели…
Дьяк почесывался – вошь ела помаленьку
– Вора и еретика Медведева Сеньку
На Красной площади супротив Спасских ворот
Смертию казнить – голову отсечь!

III. КАРАСЕВ

В 10 часов Карасев
Вышел из ресторана
Ночь принимая вид бурана
Валила с ног в снег

Кремль? – ничего похожего
Вокруг дымилась Арктика
Умолял прохожего
Смахнуть со спины чертика

11 часов – Карасев
В Александровском саду искал невесту
12 часов – Карасев
Полз по Крымскому мосту
Прячась от пуль
И мешая движению…
В таком положении
Его подобрал милицейский патруль
Заткнули пасть

Утром в шесть
Дежурный
Прошел к уборной
Умылся и вернулся на свое место
По-бабьи подоткнув подол
Проститутка мыла пол

Подать сюда прохвоста
Который с Крымского моста!
Дверь камеры
Приотворилась
А там черт знает что творилось
В маразме
Плавали миазмы
Храпели странные миры
И шевелилось нечто вроде протоплазмы

Иерихонская труба
Воззвала
– КАРАСЕВА!
Вышла рыба
Глаза невинные как небо
И в каждом грустный грешник нарисован

– Ну что с тобою делать Карасев?
– Пожалуйста возьмите штраф —
С похмелья
Милицию раскалывало болью
– Ну парень наломал ты дров —
Посмеивались окружающие
Пал на колени Карасев
На полу снежинки тающие…
– Слушает дежурные 13‐го отделения
Высылаем наряд…
– Катись отсюда говорят
Пока не намотали срок…
Не помнит как
Выкатился на порог
И живо —
К палатке ПИВО!

А там уже томился длинный хвост
Опухших рыл
И ангел среди снежных звезд
Парил

ЖРИЦА КУЛЬТА

Дремлют дачники московские
Кира, я и Брусиловские
Парни с лыжами прошли
По вагонам путешествуя
Вдруг вошла танцуя шествуя —
Из совсем другой игры

– Будет Авель помнить Каина…
– Вы! Забыли про хозяина!
Сталин – мой отец и брат! —
У старухи голос мхатовский
Книппер-чеховский ахматовский
И замасленный бушлат

И кривясь улыбкой странною
Держит пальму ресторанную
Будто зонтик или флаг
Приближаются кошачие
Рыже-серые незрячие
– Будешь помнить или как?

Усмехнулась понимающе
– Посоветуйте товарищи
В общем можете идти —
На часы гляжу растерянно
Как плывет в другую дверь она —
Время ровно без пяти
Рядом девушки хихикают
Огоньки в окошке прыгают
Наше дело – сторона…
Но была она – вошедшая
Пьяная и сумасшедшая
Величава и страшна

МЕРТВОЕ СЕЛО – ПОДМОСКОВЬЕ

Ни движения ни шума
Лишь на белой крыше дома —
Голубая тень дыма
Откуда ни возьмись
Прикатил виляя виллис
На пригорке вылез
Фетровые бурки поскрипывают
– Погляжу-ка я на вас —
Кто-то всхлипывает
– Как навоз?
– Что корма?
Немы серые дома
Окна смотрят кротко
Скрипнула калитка
На снегу – следы
– Сюда пожалуйте сюда —
Навес. Окаменел навоз
– Где ж у вас коровы?
– Тут честное слово!
И поросят штук пятьдесят…
– Почему не хрюкают?
– Дак они мяукают
Хруп хруп – опорки
Поскрипывают бурки
И еще следы – навстречу
Теплый голос:
– Добрый вечер
Темный волос – на снегу
– Это наша птицеферма
– Где же куры?
– Вот – помет
Кохиноры и леггорны
Тыщи полторы примерно…
А теперь прошу к столу
Это – сало это – мед…
Нет ни меда
Ни народа!
Хоть кричи отчаянно
Нет в избе хозяина!
Солнце село
Тишина
Мертвое село!
Лишь машина —
У колоды
И следы, следы, следы
Волчьи заячьи овечьи…

КРИК ЭЛЕКТРИЧКИ

Как электричка неслась и кричала
В ночной подмосковной пустыне!
Как электричка неслась и стучала стучала стучала
Всеми своими вагонами полупустыми
Без головы и хвоста без конца и начала

Блюдца жестянки и банки дребезжали в
          заколоченной даче
Так электричка кричала – неслась и кричала!
Окна таких же вагонов мелькая летели навстречу
Светом своим мельтеша без конца и начала

Ночь без конца и начала – одни на рабочем
          воровском полустанке
Чудилась близость Москвы без конца и начала
И все сильнее бренчали ведра тазы и жестянки
Чайкою в снег электричка неслась и кричала

ПОЭМЫ

ЖАР-ПТИЦА (1995)

– Что за напасть такая на русских поэтов!

– А на русских художников?

(из разговора)

чудовищная грозовая
собою из себя сияя
воссев на блюде
на Христовом обеде
Жар-птица кличет призывая
усопших мастеров к беседе:
– славные мои художники
живые во граде
пьяницы ругатели безбожники
девок запрягатели
враги-приятели
завсегдатаи кабака
все до последнего слабака
прилетайте
отведайте облака —
птичьего моего молока

– поднимаю крылья как знамена
называю всех поименно:

Краснопевцев Дима
жил неизгладимо
…неисповедимы —
и не стало Димы
только у Престола
нечто просияло:
сюда мое сердце
Дима Краснопевцев!

белый на белом
Вейсберг Володя —
он снова уходит
к незримым пределам…
и возвращается —
вновь воплощается
белый на белом

…летал в пустоту —
будто ложку ко рту —
не вычерпать всю пустоту!
…пусть на кумполе венок
из украинских былинок —
нежный Петя Беленок
один в поле борщ варил
анекдоты говорил
с салом с перцем
с Сен-Жон Персом
сожрала
самого Москва
пришлым варевом жива

– кто явился к мессе
голый как морковь?
– Ситникову Васе
сядь не прекословь
видишь радуются все

…подмосковным летом
стариком-атлетом
в парке
мастерил байдарки
сказал: уеду —
канул будто в воду
…в Вене и в Нью-Йорке
потрафлять заказчикам?
…одержал победу
ушел в подвал
накрылся ящиком
оброс мохом
оскалился смехом
и умер монахом
говорят остались вещи:
в рюкзаке – святые мощи

Сидур Вадим
Сидур Вадим
давай попьем и поедим
…на той войне
разворотило челюсть —
глаза остались
скорбные вдвойне
и после смерти
до самой смерти
ты верил аорте
…чугунные
струнные
крики твои
говорят о великой любви

огромный волосатый
сюда сюда Рухин —
всегда в любви несытый
и пламенем объятый
борода твоя как дым
завивается колечками —
вот и умер
молодым

…и гласили скрижали:
УГОРЕТЬ НА ПОЖАРЕ
…или
так решили
в «Большом Доме»
…и сотрудники рядами
уходили на заданье
…два холста
сбиты в виде креста

Юло ты помнишь в голодухи
на Колыме взалкал о духе
(а начальник был в дохе)
и застывал на вдохе —
на воздухе

рисовала твоя лапа
морщины – складки на горе
«я – эстонское гестапо
доходяга в лагере»
– как в раю Юло —
сытно и тепло?

и вы что курили
от одной сигаретки
в темноте на кушетке
глотали таблетки
«вам – пир!» —
сказал один вампир
…такая легкость в теле
что вместе улетели
но воротилась
как спохватилась
лишь ему —
тоннель во тьму —
всё ярче светилось…

но еще за неделю в марте
рыжий Паустовский-сын
поэта робко попросил
посвятить ему сонет о смерти
– подвиньтесь ребята
ну и что – что крылаты!
не робей рыжеватый…

здесь Андрей Демыкин в маске
говорит о Босхе
с Рыбой
у которой нос трубой

…в Красково там на даче
отсвечивают свечи
и утро будто вечер

а страшила Ворошилов
пьет мудила
из бездонной миски
и не требует закуски —
он думает что это – виски

а Пятницкий
пришел зеленым —
отравился ацетоном
стонет Жар-птица:
– дайте!
дайте ему причаститься —
очиститься
ведь тоже – частица

(души – огненные перья
собираю вас теперь я)

невзгоды все преодолев
великий Кропивницкий Лев
размышлял: гармония —
девы и Германия
Фрейд и разумение…
но (Сева!) Кропивницкий-дед
как будто жизни знал секрет
холст чистил мастихином
при том читал стихи нам

он был Сократ
и жил в бараке —
и русский быт
и русский мат
и русский стих…
окно во мраке…

зовет высокая труба:
– вы крутолобы
прейдите оба!

и внук – художник
ликом светел —
от жизни улетел
и близких встретил

дома Парижа —
корабли
вы всех по лестницам
вели
чтоб из чердачных окон
смотрели
жадным оком:
слишком серебристо
небо слишком близко —
и срывается с крыш
стриж
еще стриж…

считал ван Гога
превыше Бога

…скитаться пить и рисовать
себя как вечного ребенка:
нос луковицей
бороденка…
ах лукавый мужичок
Толя Толя Толенька!
Зверев любит шашлычок —
вечные Сокольники:
шашки
розарий
девушки с большими глазами!

светлый как из душа
Харитонов Саша —
смирная душа
ни жалоб ни стонов —
вознесся Харитонов
…разноцветный бисер
выси
голоса

ох горе!
Олежка Григорьев
…кем теперь
коробка бабочек
хранима?
…видел архангелов
и херувима

здесь и другие —
светятся все —
Гуров
которого сшиб грузовик на шоссе…

и Длугий —
ни звука —
и тоже от рака…
о други!

– явись из бездны адской
Ковенацкий!
и ты зван —
и Шагал и Сарьян —
и Гаяна Каждан

– кто там возник на пороге?
– кажется Леня Пурыгин
«Господи в Нью-Йорке
такая жара!
на скамейке в парке
умер я вчера»

счет уже на десятки:
застрелил инкассатор
захлебнулся в припадке
утонул…
от инфаркта миокарда
у мольберта…
слишком ярко…
просто в Вечность заглянул

Дерево
вытянулось в зарево
величава
перспектива:
ветви стали временем
время – белым пламенем

всё ярче Жар-птица —
и тысячелица!
и тысячеуста —
живые Уста!
ладони —
долони
от лона
и дола —
до неба
и Бога

и в яви
и в трансе
и в камне
и в бронзе
и масло
и Числа
и ныне
и присно

июнь 1995 Париж

ЛУВР (1995)

1

не тот кипящий
под стеклянной —
площадь подземная —
пирамида
не тот уставленный —
посетители
не тот увешанный —
потолки

не с улицы Риволи —
толпы туристов
не с набережной Сены —
солнечно и пустынно
не с угла Комеди Франсе —
золотая сидит на коне
воплощая величие нации —
и даже не из Парижа —
из Аньера
из квартиры моей дочери
дверь открыл в коридор —
и вошел

сразу пусто и свет —
вспомнишь Пруста:
не то остров
не то помещение
просматривается насквозь
где-то картины
иду на авось
трогаю: стены
где картины?
не видно ни стен
ни картин —
один

но слышу: рядом – выше
и дальше как бы снаружи
перекрикиваются как на стройке
блоки скрипят – подъемник
ближе – кашляют шаркают
идет развеска картин
обернулся – весь на свету!

бородатые в латах
меня окружившие стражники
один из них поднял фонарь
я молод и зол
я их начальник
я скалю зубы
будто мне всё нипочем
слуга отвернулся
и гладит борзую
(дугою белая в пятнах)
в тени мой противник
укрылся шляпой и —
ничего не происходит

кинжалом клянусь мадонной!
сейчас! напрягаю мышцы
сыплются чешуйки краски
холст вздулся буграми
трещит —
разорвался как взорвался!
противника – пополам!
дева выпала из окна
из корсажа – свежайшие яблоки —
из моего во внешнее время
бегущее как таракан

испачканный красками
мой мучитель – создатель!
еще с подмалевка
торчат воротник и усы
всё в той же позиции —
ты виноват! —
запечатлел запечатал
(сам остался там
на фоне сияющих окон
как и тот – бронза
плечом и коленом
и кусок черствеющей булки
две глиняных кружки вино…)
я – письмо неизвестно куда

хотя почему я – письмо?
я – огонь горю в фонаре
я потрескался запылился
но еще освещаю лица
бородатые – охра с сиеной
снизу их кто-то рассматривает
что там – не осветить
кто там – не разглядеть
потусторонний мир

от которого старая рама
оберегая лепная
всё событие обнимая
как мама

что есть картина?
сооружение
не проще гильотины
на уровне Нового Моста
со всеми его зеваками
и бледными небесами
и смотрит в это окно
бровастое солнце художника
из-под потрепанной шляпы —
обрадовалось простору
выставленного холста
в лавке на рю дю Темпль
что в квартале Маре…
обернулся к приятелю:
«то что мне нужно
для моей композиции
они в Академии —
облезлые парики
подавай им размер для Лувра
поедем к Мадлен!»

2

прояснить реальность стараюсь —
проясняется лишь Солярис
где всё – игра и пена в море
не то в потустороннем мире —
там царствует необходимость
и там входя в покои Лувра
похожий на хромого мавра
«Мадам!» – воскликнул Нострадамус:
для Вас историей займусь!»

…и революции и бури
…в Бабуре —
эдаком амбаре
Кабак
поставил свой барак
и состоялся диалог
но посрамлен ли футуролог?

он мог предсказывать спокойно —
«пусть принесут вино и фрукты» —
героев
катаклизмы
войны
теракты

…и въехал дылда – англичанин
мелькая голыми коленками
на роликах
со станции метро
в подземный вестибюль музея
(загородил меня плечами —
ротозея)
смотрят черные и дети:
что там тикает в пакете?
ТА-ТИ ТА-ТИ ТА-ТИ ТАТИ…
– уборщик мусор не мети!

3

пока на мрамор катятся обломки
как в замедленной съемке…
пока одни ошеломлены
другие ползают в крови не понимая…
пока полиция…
пока правительство…
все эти сиятельства и превосходительства…
все обстоятельства…

я создал свой Лувр
окружил моим Парижем
посреди моей прекрасной Франции
шутка ли столько работы!
картины колонны
даже негр в униформе
(заменю его на китаянку)
высокая тишина —
и эту выстроил сам

из недалекой стены
бьет кучерявый прибой
и вечно летят эти брызги Курбе
не долетая

или оранжевый отсвет Гогена
губы коричневым – груди колена
…мертвых живых ли —
не люди а вихри
…ближе к офортам гравюрам —
и ты обозначен
пунктиром

в квадратном просвете
(одолжил покойный Малевич
моему отцу) —
пустыней
задувает оттуда
в песчаной метели
стремительно путник в сером
приближается как удаляется…
не ухватишь края одежды
а лицо – кипарисом в небо!

у меня здесь двигаются стены
как у Глезера на Преображенке
открываются неожиданно
колоннады и перспективы
коридоры ведут не туда —
лестницы
легко заблудиться
сколько чающих пропало
в пространстве и времени
в ином измерении
я встречал сумасшедших
блуждающих
из жизни ушедших
или о ней не подозревающих
двое прошли
обсуждая вопрос:
сколько ангелов может усесться
на ус
Сальвадора Дали?
я – пас…
я меня – сердце…

я например
чтобы мне мой Лувр не стал кошмаром
знаю как вернуться
в Аньер
на рю де ля Марн
к внуку и жене
как повернуться
в замочной скважине
откуда бьет сноп света

БЛОШИНЫЙ РЫНОК (1995)

здесь живут шевелятся
переулки улицы
забитые платьем тряпьем
море людей – кафе по краям
праздник «старье берем»

скалистые здания
чуть намечены небеса
какое-то чувствуется страдание
прозябание
и вращение
колеса

павильоны балаганы —
кожи целые вагоны
куртки пуговицы – медь
можно армию одеть
ветхие вещи
редкие вещи
видимость целости
окаменелости
камни хвощи
впился как клещ! —
ценная вещь

летний зной
липнет к лицам желтизной
вдруг
неизвестно как
возник
шелест платьев и плащей
или что-нибудь еще…
шорох жизни прожитой

какое-то птичье
течет безразличье —
толпа человечья
тебя окружают
толкаясь жуют
дынные головы
хищные клювы
карикатуры
фигуры
клошары
кошмары Гюго и Сысоева —
сошел с иллюстрации
и смотрит в прострации —
куклы говорящие
где же настоящие? —
не видны хозяева

что-то пронеслось
в мельтешенье рынка
вроде бы в глаз
залетела соринка

перед собою разложили
всё чем когда-то люди жили:
тазы сервизы
самовары вазы
протезы
всякой мелочи смешение
и ненужного до хуя
и на столиках – украшения
как серебряная чешуя
нефритовый жук
игра
шкура тигра
и в куче пиджак
с убитого негра
а сам продавец —
человек посторонний

свет потусторонний
пролетевших птиц
растущие здесь деревья
и те – не внушают доверья

может быть сам Жан Вальжан
подсвечники эти
в руках держал
тогда на рассвете…
прости ему добрый священник
опять он украл из‐за денег

слышится свист
странный и сонный
росчерк мгновенный —
почудился крест

вынесла старуха
целую помойку
не боясь греха
вещи зловеще
глядят на хозяйку
и чулки как потроха
немцы Хольт и Вальтер
смотрят: кольт и вальтер
в кобурах из кожи —
ужас как похожи!
– а ну покажи!
по-русски рявкает мурло
на асфальте
дышат витражи
отсветы – цветное стекло

звук нарастает
тонкий звенящий
будто стекла
уронили ящик
люди оборачиваются:
что это?
небо
самозатачивается?

на стуле женщина простая
как тишина среди базара
вяжет и вяжет
не уставая
что-то длинное из мохера…
так же сидела она у дороги
когда Робеспьера
везли на телеге
видела косицу и спину —
солнце било в глаза —
и вопила:
«на гильотину!» —
не переставая вязать

звук изгибается – пение
электропилы?
она улыбается:
люди злы —
и надо иметь терпение

в тряпках что навалом
белым синим алым
роятся парижанки
быстро и жадно
и безошибочно по-французски
тащат из кучи
юбки и блузки —
удача и случай
нет ни краски ни прически
карие глазки
узкие губы
но движения бедер —
облипает их ветер —
млеют арабы

звук приближается
тонкий-тонкий
уже не выдерживают
перепонки
кто-то бежит
зажимая уши
собака визжит —
тоньше слуха! выше!

столько пыли
и мусора в этом поле! —
кажется шкафы часы и стулья
со всей Земли
сто лет сюда свозили

с бочек слетают обручи
клепки
треснула мраморная плита —
кровью или вином залита…
вижу пассажи
мелодию даже —
не слышу скрипки

медь и железки
доски на воске —
человек
купил сундук
сам не зная зачем
несет подпирая плечом
расступаются: мерд! —
толпой стерт

там кто-то играет
неслышно
и слышно:
душа замирает…
что этот рынок
толкучка и зной
перед ослепительной —
вот она! —
изумительной
новизной!

и кто-то стремительный
почти незримый
как ветер свежий
закутан до самых глаз
кажется
в белый атлас
идет
рассекая народ
на бедуина похожий
(а может на бабуина?)
кто же он? кто же?
на торге не нужен
но неизбежен
как вечером ужин
люди стараются не смотреть
отворачиваются…
да он и ни с кем не рифмуется —
смерть

июль 1995 Париж

ЖЕНЩИНЫ В КУЩАХ (1995)

СЕРДИТАЯ

она так рассердилась
расходилась
так орала
на весь магазин
что выблевала себя
вместе с зубами
и всеми
дрянными мыслями
позывы злобы —
с крысиным визгом —
фонтан ярости
не иссякал
пока опустошенная
бледная оболочка
не грохнулась
затылком о кафель…
пластик и платье
вымели
вместе с мусором
сумочку на полу
заметил подросток —
подхватил
мигом выпотрошил
и убежал радуясь

АМАЗОНКА

внизу в парикмахерской
молодая и быстрая —
такая опытная
и умелая
сразу берет в оборот:
завивает
ногти на руках и ногах
причесывает
руки и ноги —
покрыла лаком
весь колтун
на голове
припудрила
два голубых полушария
(ими горжусь)
и подкрасила
нижние губы
ярко

но прежде
в гимнастическом зале
на снаряде
разгибаясь сгибаясь
(гантели с визгом
вверх – вниз
вверх – вниз)

всю неделю
развивала свои бицепсы
трицепсы
икры —

теперь чувствую себя женщиной
и как воин готова
к любви и борьбе
на живот и на спину приму
несмотря на свои шестьдесят
хоть негра-тяжеловеса

РЕМОНТ

пригласила
сразу четырех
вынесли мебель
постелили газеты
пока двое сдирали
обои
промывали
и белили потолок
другие двое
занимались со мной
любовью на полу…
потом – поменялись
нет! мне не было скучно —
скорее смешно:
во-первых я видела
кисть
ходившую надо мной
размашисто —
или читала на полу газету
во-вторых от волнения
от возбуждения
и те и другие
поливали друг друга
известкой и краской

посмотрела на них —
четырех —
настоящие пестрые клоуны!
цирк —
не ремонт!
а я и квартира
свежи
как новехонькие

БЕСЕНОК

девочка
высмотрела старика
лет тридцати – сорока
соседа-холостяка
и так
мелькала голыми коленками
крутила задиком
на лестнице
пробегала ему улыбаясь —
обратил внимание
стал задумываться
улыбаться

сверху с балкона
показывала ему буквы
из картона
красное А
желтое З
лиловое У —
пробовал читать
получалось АЗУ

позвонила
будто за делом
подошла близко-близко
выставив
плоские две…

не успел
глазом моргнуть
она уже ерзала под ним
смуглая голенькая —
бесстыжий бесенок —
вся раскрылась
когда вошел…
«обними мои З —
У-у как хорошо!..
А теперь наоборот
ты – доктор
и будто бы это ложка —
А-а-а…»

приходила потом
привык – приучила
и вдруг перестала —
даже встречаться в подъезде
издали видел:
задрав подбородок —
чужая
гордая девочка:
ни А ни У ни З

МАСКАРАД

надела юбку
покойной бабки
и шляпку
с оранжевым пером
нарядилась
в стиле тридцатых:
непременно —
чулки на резинках —
морщились
то и дело подтягивала
туфельки —
каблучищи как у Марики Рокк
«потрясающе!»
с парти увез ее в кадиллаке
самый старый
и самый богатый:
седые виски
смеются глаза
похож на Омара Шерифа —
а какие зеркала и вазы! —
разделась вдруг
раскидала туфли юбку шляпку
выпрямилась:
вот я какая!

а он – Омар Шериф
уронил со столика виски
видно сильно захмелел
ползает по паркету
мокрый на коленях
собирает вещи
среди осколков —
и целует туфлю и шляпку
и рыдает в черные чулки! —
а глаза такие выцветшие
в морщинах…

собралась и ушла
«везет мне на шизиков
старайся для них – стариков!»

ЗАБАВЫ

я всегда его распинала —
привязывала
к нашей кровати

а теперь надела
розовую тунику
и вывела из ванны балбеса —
(предварительно
впустила и раздела)
как он дергался
как ругался
называл меня такими словами…
(у балбеса уши покраснели)
он кричал
а я кричала громче
я уже визжала —
как он плюнет! —
кончили считай одновременно —
он распятый
и я на балбесе

а потом он был Юлий Цезарь
я была его центурионом
на кровати
распяли балбеса
вниз лицом…
тайны все же есть
в семейной жизни

СИМУРГ

Николаю Афанасьеву

1

Перо качается павлинье хвостовое, ужасное как небо грозовое. Вот смотрит неким оком треугольным и вспыхивает светом колокольным.

От суетного мира удалясь (и каждый волосок его – цветок), святой Франциск, почти непостигаем, беседует с каким-то попугаем.

Святой прекрасно ладит с этим грифом – в тени скалы почти иероглифом.

И филин, крючконос и кареглаз, взглянул, моргнул и начал свой рассказ.

2

В начале развернулся серый свиток и стал доской из черных, белых плиток.

Живут многоугольники, ломаясь, хвостатыми хребтами поднимаясь (костей и мышц я слышу скрип и скрежет), толкаются и друг на друга лезут, их чешуя топорщится, как перья… Теперь я слышу, крылья хлопают… Терпенье…

И вот взлетают. Потянули клином – туда к гиперболическим долинам.

С запада черная стая летит, вырастая. Ей навстречу устремляется белая стая.

Высоко над землей с резким криком, стирая границы между злом и добром, вы встречаетесь, птицы.

При свете солнца и луны голубки и вороны разлетаются в разные стороны. И день и ночь сквозь птичьи контуры видны.

Их увидит слепой и не узрит их зоркий. Над домами, над нами завиваются серой восьмеркой.

И каждый белый вихрем увлеченный, смотрите, он выныривает черный. А черная при новом вираже выпархивает белая уже.

Так мир увидел Эшер в Нидерландах. Сухощавый, большеносый, с детства в гландах, узнал со всех сторон одновременно.

Карандашами на листе бумаги, иглой на меди он наметил оный, увиденный недобрым птичьим глазом. И всё на свете он увидел разом.

Так мир построил Эшер. Но прежде – Алишер.

3

Все тридцать кур сидят, как в пижмах дуры, разглядывают Эшера гравюры.

И вдруг узрели: с одного рисунка зеленоватый светит знак Симурга. Восьмиугольный странный знак. И мир в нем зашифрован так: намеки, признаки, спирали… Нет, мы признаться вам должны, что ничего мы не узнали.

– Что есть Симург? – спросила птица Рух.

И все вокруг зашевелились птицы. И начало им чудиться и сниться,

что есть Симург…

4

Над пустошами, нищенски простертыми в неведомое бледными офортами, смарагд Симурга излучает зеленый свет во все пределы, коих нет.

Сочлененья, сочетанья, назовем их организмы, гонятся с восторгом птицы – за лучами в эти бездны… Размывает их вдали…

И – из немыслимых пределов их гонит встрепанных и белых

– назад приносит корабли.

Воронка, от которой все светло, затягивает их в свое жерло…

Космос – темная вода…

Мир под крылом расходится кругами…

Что ни капля, то звезда…

5

На взмах крыла – вселенная пустая! Из мрака белый купол вырастает.

Слетаются к беседке этой птицы, чтоб в завитки, в лепнину превратиться. И бельведера белые колонны одновременно прямы и наклонны. И – это чувство, ничего нет хуже, чем быть внутри строенья и снаружи. И если даже ты построил сам нелепицу, что лжет твоим глазам. Вблизи и в то же время вдалеке. Ты – муха и сидишь на потолке.

И все это – большое полотно чудовищной картинной галереи, которая так велика – скорее все это – город, и немудрено, что удаляться значит возвратиться в беседку, где на кровле наши птицы.

6

Как рыцари, доспехами блистая и перьями всех радуг и надежд, «Симург! Симург!» – кричала птичья стая и била в барабаны всех небес.

Не тридцать птиц, а тридцать мурз носатых в тюрбанах и халатах полосатых, покачивая важно хохолками, ведут неспешный птичий разговор.

По всей вселенной паруса носило. Но что все это: Жизнь и Свет и Сила? Что есть Симург? – не знает птичий хор.

О пышном оперенье их расскажем, здесь каждое перо глядит пейзажем. Так! Сложено из тысячи ворсинок, зеленых, черных, серебристых, синих. Так! Всякая ворсинка – это мир, закрученный и в облаках летящий, где опахала – розовые чащи и бродит свой какой-нибудь сапгир…

И о глазах блестящих – мысли кроткой, – глазах лиловых с белою обводкой, глазах, где отразилось всё и вся…

И о носах – дель арте – пародийных. Играя роли башен орудийных, они сидят, тюрбанами тряся…

Так среди звезд, склоняясь над кальяном, они плывут, подернуты туманом. И поражает грусть и бледность лиц.

– Вы, птицы с комедийными носами, узнайте же! Симург – вы сами. «Си – мург» – и означает «тридцать птиц».

Сказала взводу это птица Рух. Была чадрой покрыта птица Рух. Горбатая – одна из тех старух…

Вдруг встала остролица, тонкорука, вся выпрямилась, птица – не старуха.

И горб ее раскрылся, будто веер, в лучах зари широко розовея. (Казалось, серая ворона, но развернулись все знамена…)

Виденье бирюзовых куполов в рассветном небе Самарканда. Дышать отрадно, и не надо слов.

7

Вам, перьями украшенным телегам, да! первыми плясать перед ковчегом.

Соборы встали, храмы, минареты, все радужными перьями одеты.

Из тридцати мириад сфер дрожащих возникая, всё проникая, музыка такая! – живому смерть – и чудо духам высшим. И благо нам, что мы ее не слышим.

«Тридцать витязей прекрасных все из вод выходят ясных».

Тридцать всадников гарцуют. Выставляя руки, ноги, весь президиум танцует танец всех идеологий.

Тридцать кинозвезд роскошных ниагарским водопадом к нам идут, виляя задом.

Тридцать герцогов и пэров – и султаны их из перьев.

Наступает тридцать панков – мускулистых тридцать танков.

Тридцать девушек из пластика – сексуальная гимнастика.

И танцуют тридцать пьяниц дрожжевой и винный танец.

Всем букетом в тридцать лилий пляшут тридцать баскервилей.

Пляшет русское радушье – пух из тридцати подушек!

Тридцать воплей: не надейся!

Тридцать маленьких индейцев.

Тридцать перьев сунул в волосы, на лице – круги и полосы.

Заворочались ракеты, им на месте не сидится, тоже перьями покрыты – и взмывают тоже тридцать.

Тридцать ангелов пернатых, как увидел их Иаков.

Тридцать звуков.

Тридцать знаков.

Тридцать, вы не уходите! тридцать, нас не покидайте – и все тридцать мук нам дайте – всеми тридцатью лучами быть пронзенным, как мечами!

Этот танец – катастрофа, повторится он для нас тридцать раз по тридцать раз, тридцать раз по тридцать раз в тридцати мирах…

И этот Свет, пронзенный высшим Светом, и есть Симург, что чудится поэтам.

И это Все, которое становится Самим Собой, тем самым есть Симург.

И это Я, которое по сути Все и Ничто, тем самым есть Симург.

8

Так правая рука рисует левую. А левая рука рисует правую.

Из мрака вылетают птицы белые – и купол оплетает звезды травами.

Из белизны выпархивают черные – и купол населяет травы звездами.

И радости готовые отчаяться, они встречаются – в воде качаются, и птиц и звезд живые отражения – бегут кругами – вечное кружение…

9

Под звездами, под солнцем, под оливами (страшилищами окруженный, дивами) святой Франциск – седой затылок венчиком – беседует с каким-то бойким птенчиком.

Вот – на ладони встрепанное, жалкое чего-то требует, сварливо каркая.

И снова, улыбаясь, узнает себя в творенье Вечный Небосвод.

ГРОТЕСКИ-95 – СВЯТАЯ РЫБА

ПИВОВАРЕННЫЙ ПАРЕНЬ

шум кормежки —
по ушам
четыре КРУЖКИ —
КОРЕШАМ
ХОРОШО…
ШАРАХНУЛ…
ВОПИ! —
ПИВО
вытянулось
поводом для драки —
ПИВОВАРЕННЫМ ПАРНЕМ
ростом с БАШНЮ
БАШНЯ покачнулась
и осела – слышно
стала БАНКОМ
БАШМАКОМ
БАШМАК побежал
шлепает ПОДОШВА —
ШИНА крутится —
ДВА ШВА
шоссе шоссе
ВЕРШИНА
ВЕРШИНУ стерла
ВЫШИНА
а само СТЕРЛА
стало
поперек горла
Дунайского гирла
ведь за ним —
СТРЕЛА и СТЕБЛИ
СТИРКА ТЁРКА и МОТОРКА —
ощетинились слова

ВОРОВКА

не прибегали на бал кони
но как узнали из газет
воровка лезет —
на балконе
вся заплетается
в веревку
крюком! —
забористым криком
– мокрик! —
забор
стропила
зацепила
вывернула раму —
в панораму
лезет раком

разговаривал
я с этим стариком
нет не желает давать показания
я сказал
на закоп!
а они – в КПЗ
выложили крюк веревку
курево
прут
привезли из морга
труп
маска явного восторга —
в морозилке труп окреп

ну естественно на опознание
положили в ряд
ребят
за носы их теребят —
на мертвых хоть нассы
сына не узнала – поздно
но смущает переносица
грушевик гиреват
гиревик гниловат
пил вино – виноват
передача переносится…

привезли их – и несут
«воронок»
в районный суд —
наговор
прокурор адвоката
превратил в авокадо
экзотический фрукт
разложил теракт
на кило конфект —
эффект!

все окончилось конечно
тьмой кромешной
а воровка то есть наша веревка
по ночам кричам
по утрам бормотам:
украду какаду —
будет нежен…
лишалась рассудка
соседка —
мужчина нужен
ажан

ПРИШЕЛЬЦЫ

иду по городу —
фасадом
философически спокойны
руины
будущей войны
над городом
дымящим стадом
мотаются жирафы
катастрофы
навстречу облачным закатам
как рифы
вырастает дом

ни я ни ты там жить не будем
и не достанется
соседям
увидит над балконом
птица
там лица
вроде холодца
ни стариков и ни детей —
дом станет призраком зеленым…
пришельца
пальцы
без ногтей…
на плоской линзе телевизора
показывают
их по грудь
глаза влезают:
друг друг друг —
как Хлестаков из «Ревизора»
свет с потолка
мерцает снегом…
в гостиной —
мокрые следы…
уселся в кресле
гость незваный…
из ванной
выплыла русалка —
вся в мелких
черточках мелка

не верьте!
им нас не жалко
бомжи
в подземном переходе
(он просит есть
и смотрит жабом)
небритость – жесть
и грусть на морде…
и в кадиллаках и в комфорте
в нечеловеческом восторге
в огнях столицы
они столицы
с Венеры с Деймоса сошедшие —
и жить хотят
как сумасшедшие!

МУХОБОЙ

приобрел я мухобой
а резина смотрит рыбой
ноздреватою губой
моя березка
лупит жестко
ложатся рядышком снаряды —
через речушку из леска
на огороды
у воды
крик из толпы:
– разлетелся в щепы!
– а теперь попало
в лодочный причал
стояла Маша у причала…
«у любимой на платочке
даже муху
различал»
с размаху —
убегают точки —
ударило по верхней веточке
горох —
просыпало дождем! —
жасмином пахли губы
но затрубили трубы —
поехали гробы…

там где прошелся мухобой
руины
затихает бой
приехал Борух с Украины
говорит
что там – в Карпатах
на скатах —
раненых убитых…
и женщин видел
этих самых
все ходят – в поисках знакомых
и родственников…
туман
заглядывают в лица —
еще вчера мерцали
светом —
черты уснувших насекомых

народ обманут
в пять минут
убит химическим раствором
профессор
смотрит в микроскоп
а там еще какой-то мусор
и шевеленье лап
и скоб
вот что меня тревожит:
дымок
растущий в голубой…
что он не Бог
а Мухобой
и наклоняясь с неба серым
физиономией-кошмаром
накрыть нас может
как ведром

СВЯТАЯ РЫБА

1

смотрит круглым оком
Бог
серебряный Окунь
кругом в разбег —
поля и перелески
густеет
сходятся вокруг
и в блеске солнца
не видят лески

– что же ты товарищ
на груди спросонок шаришь?
сердце забилось
пустилось в бега
вспомнилось… забылось…
где она – цепочка?
потерял
сорвали Бога
осквернен мемориал
жизнь как одиночка —
нету окунечка

2

у священного бассейна
чаша —
пальцы окунул рассеянно
ниша —
наблюдают добровольцы
отвернулся – и спеша…
воды боится
эта птица?
волосы ко лбу прилипли —
на полу
блеснули капли
– Веришь в Рыбу?
– Верую в Святую Цаплю!
Всех вас – мерзких лягушат
оголяются грешат! —
будет вам ужо урок! —
предварительно надув
в зад
схватит Вездесущий Клюв
поперек…
– Самого тебя старик
перекусит Рак!

– святотатца бросьте в омут!
раки плоть его возьмут
душу водоросли примут…

3

совершил он путешествие
чтоб увидеть это шествие
чтобы разукрасить
чешуею проседь
катера с утра – из порта
наш любитель спорта
причастился спирта
испугался
но взбодрился
сдернул галстук
скинул всё до трусов:
пузо
пуговицы-глаза
пушечные ягодицы —
этой Прорве всё сгодится

и сплываются паломники
на плотах на лодках – странники
срамники
разрисованы как пряники
просто восхищение
люди – угощение!
не пускают их наемники
с водяными ружьями
борются в воде охранники
жены жертвуют мужьями
друг другом
жертвуют любовники
даже дети —
кто размахивает флагом
кто ножницами режет сети
залив как суп
чернеет на закате
сейчас ракета зашипит
суп освещаясь закипит
свершится массовый заплыв

из глубины
хлынули волны
пеной и лавой
загрохотал
вывалил вал
многоголов
в новый канал
Лев и Нарвал —
Левиафан

уже и берег оседает
и город падает в распахнутую Пасть…
в террариуме нам читает
в матроске гость
Благую Весть
сухие руки
Рыба на обложке
мы все – рыбешки на просушке
квадратный воротник —
и резки
на солнце белые полоски

ЧУЧЕЛО ПАСКАЛЯ (совм. с К. Кедровым)

1

рассуждение не ведет к вере
однако несчастный Паскаль
рассуждает и рассуждает
на подставке —
пыльный волк
пустота —
в его головке
Боже мой! каждое утро
неосознанное желание
воссоединиться с чем-то —
из материи трава
растопыренные крылья —
чучело тетерева
съело временем и молью
он расстегивал этот корсаж
скрюченными пальцами —
с частью самого себя
призрак – расслабься
лицо – ты ошибся
маска из гипса
и впивался в душистую плоть —
родным но почему-то
утраченным и позабытым —
искривленными болью губами…
эти крупные цветы —
сразу
не заметил ты —
гладкие бесчувственные —
точечки – проказу —
искусственные
          …этим всегда кончается —
две поглотившие
каждая – всё
двойное небытие

мираж
апрельский подсыхающий
на солнце зеленеющий
в одно касание

2

раздувает живот и в кишках
переворачиваются булыжники
нет не понимает
что напоминает
может быть мешок
          (изнутри – смешок)
«может быть рожаю идею
мой младенец лезет из зада»
но если болен —
обезволен
все органы
на букву ны – уныние
и Паскаль размышляет о Церкви —
тело Церкви изъедено червями —
забывая о собственной боли
волк оскалом светит
не вовсе без чувств
львиная лапа
свисает со стола
и шипит со шкапа
чучело орла
«мы так плохо знаем самих себя
что считаем себя умирающими»
– таксидермист
таксидермист
пусть тебя лечит
таксидермист!
          «в то время как совершенно здоровы»
философа корчит от боли
пытается записать
«я давно равноду…
визг и рычанье
клекот и свист:
– чучельник
чучельник
таксидермист!
деревянные пальцы не слушаются
сестра убегает на цыпочках
юбки ворохом – по коридору

3

Ариэль глядит
из пламени:
чучело
бредущее во времени —
это просто непристойно:
свет и тайна
от чела!

(Паскаль размышляет)

мысль составляет величие человека
мысль составляет отличие человека
мысль оставляет человека
не составляет человека
мысль – это в небе нечто птичье
мысль – это увечье
но если
человек живет без мысли
мысль проживет без человека

1996

ИЗ СТИХОВ РАЗНЫХ ЛЕТ

«Когда слону…»

Когда слону
Хобот
Надоедает,
Слон его —
Съедает. . .

Когда киту
Море
Надоедает,
Кит его —
Выпивает. . .

Перья для страуса —
Лучшее лакомство.
Горб для верблюда —
Любимое блюдо…

Когда я сам себе надоем,
Я себя торжественно съем!..

«Пейзаж прост…»

Пейзаж прост.
Улица,
Мост,
Дом.
В нем —
Уют.
Добытый с трудом.
Горбом
Муж лег на диван.
Уснул.
Газета выпала из рук.
Читал про Ирак.
И Ливан.
Рядом жена.
Живот растет.
Думает: «Вдруг война!
Заберут. Убьют…»

Обняла его.
Зарыдала…
Он бормотал сквозь сон.
Что-то об экономии металла.

Появился на свет ребенок.
Началось представление.
Обучение с пеленок:
Сынок,
Скажи
Папа
Попа.
Талант,
Дант.
Вырастет, будет хирургом
Металлургом.
Вырос
Работал на железной дороге
Оторвало ноги.
Стал побираться
Граждане
Братцы
Окажите содействие
Умер
Окончилось первое действие.

«Хочу певца схватить за голос…»

Хочу певца схватить за голос,
Поймать горящего за пламя,
Хочу покойника за возраст
И знаменосца взять за знамя…

Хочу у пса погладить верность,
Держать за милостыню нищих,
Обнять влюбленного за нежность
И палача за топорище…

Хочу фрегат поднять за снасти
И за волну потрогать море,
Хочу счастливого за счастье
И несчастливого за горе…

Хочу в день казни на рассвете
С галерки птичьего полета
Лорнировать искусство смерти
На карликовых эшафотах…

«Белесоглазый, белобровый…»

Белесоглазый, белобровый.
Косноязычный идиот.
Свиней в овраге он пасет.
Белесоглазый, белобровый
Кричит овцой, мычит коровой.
Один мужик в деревне. Вот —
Белесоглазый, белобровый
Косноязычный идиот.

«Я прохожу сквозь свое незримое Я…»

Я прохожу сквозь свое незримое Я
Которое стоит посередине комнаты
Как манекен

Два невидимых Я
На фоне большого окна
Как будто беседуют
Мне надо выйти на балкон
И я прохожу насквозь

Три призрачных Я
Теперь я стараюсь их не задеть

В комнате становится тесно
Три Я посередине
И два – по углам
Их контуры угадываются не зрением

И вдруг я почувствовал
Сколько Я наслоенных во времени
Они переполняют комнату
И землю и небо за окном
Хорошо что Вселенная это не просто орех

КАК БУДТО ГЛАВНОЕ

как будто главное забыл
еще минута —
и станет рай
утробой
адом…
Что я – мало
или много?
ведь яблоки и гусеницы
рядом —
но вспомню…
вспомнил!
рот с ушами?
свечка Бога?..
вспомнил но как будто

не мне ль дана свобода?
Боже мой!
в тоске и страхе
прижимаясь к стенкам —
жжет изнутри
слепительная
точка! —
не сам ли стал
я собственной тюрьмой? —
из живота – ни жабы
ни росточка…
срастаюсь узник
со своим застенком

проснулся ночью
весь в поту
…и с визгом – в мозг —
усвой его
развей! —
(малыш играет
с голым пузом…)
и знанье —
от затылка
по хребту
(…сморчком
и старичком-тунгусом —
чужой зародыш
гибели своей)

огрызок яблока —
вот на глазах ржавеет
…и числа
без смысла
и травы неправы —
и птицы…
и человек
в свою реальность
верит?..
остыл твой чай
там муха плавает
уже не шевелится

не крылья
вырастают у меня
Бог смотрит
нашими глазами:
уходит
прожигая кроны
солнце
и тень моя
растет на склоне дня —
вот отчего
мы видим сами!
так всякий атом
в истине проснется

ВОЗМОЖНОСТЬ

Ночь движется к закату
Хозяин мой идет
по саду
вот на веранду всходит
задом наперед
садится на свою скамью
не глядя
чашка пустая
по столу придвигается
из темноты – сосед спиной
сидит
с ним разговаривая
темный чай
изо рта выливает —
чашка дымится
и наполняется постепенно
– Ах! Удача духа —
уловил невероятное —
обратите внимание —
время обратное
как нарастанье льда
в жару

Я не человек
даже не реальность
Я – Возможность
произойти —
переводная
картинка истории —
Ах! запоздалое
в жизни твоей
Все могу —
И возвращаю

Назад назад
Со свистом
цветная пленка
сматывается:
летишь в Париж —
аэродром в Москве
уснул в Москве —
проснулся на Урале
барак и проволока
шарят по ночному —
из вспышки вышел
самолетик серебряный
проходит боль —
стирая кровь со лба
все зажило
в матроске малыш
вбегаешь задом в дом —
захлопывается дверь
пеленки заворачиваются
грудь материнская —
и нет тебя
Все есть а ты не появился
может быть не пожелал

Я – греческая
вечно юная
Возможность
меня называют люди —
готова каждому служить
Так что не сетуй
все могло иначе
иначе чем иначе
и иначе —
совсем иначе быть
или не быть

НОСТАЛЬГИЯ ПО СОЦРЕАЛИЗМУ

белый домик где гостим на юге
шкаф стоит беременный – книги,
за стеклом прогнувшиеся полки
сплошь набиты как подсолнух полный
и глядит на пришлых день вчерашний
темной вавилонскою башней:
ВЕРШИНЫ НЕ СПЯТ
СИЛЬНЫЕ ДУХОМ
ВЕСЕННИЕ ВЕТРЫ
ПОВЕСТЬ О ЛЕНИНЕ
ЗАВЕЩАЮ ТЕБЕ
ЗЕМЛЯ У НАС ОДНА
ПОСЛЕДНЯЯ МЕЧТА и т. д.

за террасой – серебро залива
на тарелке – персики и сливы
тиражи (я помню) триста тысяч
за стеклянной дверью Ира Васич
говоруша хрюша – мой редактор
Юрий Николаич – наш директор
с характерным черепом-арбузом
(переброшен) бывший зав. обозом
и добрейший Главный – Юрий Палыч
что-то в нем дворянское мечталось…
и его сменивший хам и сволочь…
в тех редакционных коридорах
много терлось лиц нечетких серых…
у вахтера – золото в оскале…
что-то выпускали… не пускали…
самиздатом тискали… таскали
в КГБ…
          ты жив наш прежний перчик
жив-здоров и весел как огурчик
коктебельский на тебе загарчик
вечный узник пишущей машинки
в белых волосах твоих – пушинки
здравствуй инженер-душепроходчик
мастер запятых,
разведчик точек…
это ж эпопея! если хочешь…
от корней росли твои герои
ты им позволял и пить порою
но война была не за горою…
ржали кони
облетали тополи
и пальто им героини штопали
а герои нервно шли по городу
чтобы негодяю съездить в морду
и тогда в романе опечаткой
воздух пахнул дамскою перчаткой…
(все же чаще – гром железа
дух навоза
общее собрание колхоза)
жизнь по плану
смерть по разнорядке
плакать стану! —
автор выпьем водки!
будем пить – грустить напропалую
дай тебя бродяга поцелую —
да не лезь! —
обрадовался весь…
«я бы! мы бы!»
не тебя в расшлепистые губы
а тебя друг без которого
получилось бы не здорово —
уголовника с гитарою —
отсидел – опять за старое…

сыростью и тленом пахнут книги
слипнутся листы плохой бумаги
умрут в ряду как рядовые
да они с рожденья неживые
гром из тома в том
как из дома в дом
бродят фразы разговоры —
целые страницы…
под одной обложкой
нам бы схорониться
мелкою рыбешкой…
марево…
курево…
жарево…
зарево…

«Здесь – граммофонная труба…»

Здесь – граммофонная труба
торчит из анального отверстия
печки – здесь – покрываясь
медвежьей шерстью – перебегает
из комнаты в комнату —
похохатывая, как каленый
пряник – «50 лет октябрю» —
(жил – был) – и живет-поживает
на рисунке разметав реак-
тивные волосы летят материнские
груди) – появляются люди —
иностранные и московские странные
и видят: здесь – граммофонная труба
торчит из анального отверстия печки —
ах, как много в тебе коммунального – и реального
и нереального! – ура! Брусиловский!

1 февр. 68 г.

ХУДОЖНИК

Брусиловскому

Под рукой демиурга-художника
Роится мир форм
Он бросает их на лист ватмана
Как рыбам бросают корм

И просыпаясь от дремы
Раздувая свою спесь
Формы жадно хватают объемы
Им нужен мир весь.

Кто намеком был, кто наброском
В сновидении, неведомо где
Виноградно наплывшим воском
От звезды протянувшись к звезде

Полвселенной летит Андромеда
Половина другая – Персей
У него под грудью комета
Нож в звездной росе у ней…

Формы сподручней, чем атомы
И строят мир твой
Только б тебе развязаться с проклятыми
Нервами – тучами над головой

4.6.85.

НУДИСТЫ

два старика
ей нудно на него смотреть:
сморщенные в мешочке
будто краденые
и всё висит
будто чужое
сама толста
груди – по бокам
живота —
складки складки —
нет загадки
зато на сером пляже —
одичавшие горожане
палатки
еловые ветки на брезенте
«весь израиль
удалился в кущи»
приволье и праздник
все лето

старики приветливы
всегда помогут
объяснят молодым:
в лавку в поселок —
надеть хоть шорты
могут побить
она вдруг схватит
выше локтя
или за колено:
«какой вы мускулистый!» —
и скорей – о мужестве
о спорте…
учит он:
«надо загорать ровно»
«вы простите меня старика» —
и всё гладит по спине
плечам и шее
девушку —
втирает масло в кожу…

вечером походная деревня —
серебро реки – стихает рано
от жары островерхие палатки
все раскрыты:
где костер
где лампочка – аккумулятор
освещают вечеряющих нудистов
в темноте гудит пароход

возле сосен
лысый и костистый —
он похож на Сологуба Федора
и на обезьяну – гамадрила
темная она —
окатный камень

1995

МАМАРДАШВИЛИ

1

помню я Мамардашвили с трубкой
блеснуло –
Енисей
со всеми своими притоками
отпечатался в небе
видел я Мамардашвили в бронзе
и рассыпался
сухим оглушительным треском
похоже на тоннель
метро…
смуглый лоб с залысинами – крупно
смотрит на меня из текста книги

2

«все есть ничто – сказал философ —
и обойдемся без вопросов»
и глядя (слышу и плыву)
на лоб его —
и переносицу
я успел –
«что есть ничто?» – сказал другой
и дрыгнул нервною ногой
на земле
под забором –
каждая доска
древесным рисунком
подробно –
каждая травинка
возносится
в свет –
«вы есть ничто! – заметил третий —
как жаль что нет меня на свете»
выхватить из мрака
жалкую
взъерошенную мысль

ЕДИНОБОРСТВО

Эрнсту Неизвестному

1

среди высоких коробов
среди сугробов
и гробов
на Сретенке
на Парк-авеню —
и на проспекте Мира
выпячиваясь из окон
проламывая стенки ну! —
(…пусти несчастный!)
вылазит мышцами бетон —
(…стада фигур своих пасти)
из ящиков
вскакивают гвозди! —
скрипит сгибаясь арматура —
и по Нью-Йорку
Москве и Екатеринбургу
по парку
по травке в горку
топает скульптура:

скрюченные
скособоченные
раскоряченные
развороченные
и растянутые
и раздвинутые
и раздавленные
продырявленные
вкось разваленные
вдоль распиленные
думы каменные
печи доменные
свечи пламенные
изнутри себя разрывающие
раскрытые распятые
рожающие!
головы промеж ног держащие
кричащие зовущие
мычащие!
торжествующие!
прославляющие!

…а помнишь мастер
в тебе взывали великаны
спешили вырасти
орущие вулканы
боли и ярости
«кто мы?
фантомы
в море
Соляриса…
ты нас
родил из головы
как Зевс
Афину!
хоть мы мертвы
наполовину
но мы наполовину
уволь яволь
и дух и воля
из всех углов —
толпа голов
чуть усомнись
тебя мы сами —
кубическими лбами
носами и задами
и плоскими ступнями – утюгами…»
твой – стиснув зубы – смех!
ты – сам их всех!

…и прорастая из метро
из книг
возник
сноп людей и быков
и кентавров
разрывая слои облаков —
из мышц и кулаков
и грохота литавров —
вот памятник – двойник
(на нем твое тавро)

…в небе – ломаный высверк —
силуэтом
на том
берегу
…оказалось что ты и Нью-Йорк
соразмерны друг другу —
и окно твое в парк

2

одна мастерская
была у метро АЭРОПОРТ
(…и сам замучился как черт
за форматором гипс таская)
натурщицы вращались
превращались…

вторая —
на Сретенке
(он их и лапал и лепил —
знал все их родинки
играя)
…уже не помещались
ставил к стенке
…толпою толки
и бутылки —
(а я всё думал: кто кого —
общественность ли Эрнста съест
или в ЦеКа сожрут его
или спасут заказчики…)

четвертая дыра
аж на проспекте Мира!
уже в проекте – переезд
…на солнце посреди двора
сам заколачивал ящики

а пятая – в районе Сохо
серьезен Эрнст
как городской пейзаж
как пласт земли могуч и свеж
как вопли Цадкина отверст
и целен как сама эпоха

о третьей и не говорю:
там он ворчал и пил —
такая процедура
а не ворочал не лепил —
«натура – дура!» —
и вообще она была Сидура
по совести (я понимаю
что двух других я не упоминаю)
там под гитару
Лемпорта и Силиса
так пили —
все в памяти моей перекосилися!

и пели пели
с одушевленной глиной хором
(тогда любили как лепили)
под голой лампочкой
со свечкой —
и в этом нереальном свете —
закусим сыром
на газете! —
плеснула – щедрая рука
…и чья-то девичья головка —
между Сидуром и Сапгиром

3

…на Севере по крайней мере
воздастся каждому
по вере
…я в мае из Москвы —
из дому
попал в другой
прекрасный и не тесный
…озера —
Серебристо-серо
дугой
где валуны и сосны
…небесный
из иного мира
но хмуро
…и вдаль уходят островки
из-под руки
без остановки —
иглы клест остролист
капли влаги тяжелы…
перемежались близи дали —
сосны и пролысины
…вставали Одина сыны
на битву —
в облачной Валгалле
откуда лучи
колючи —
во лбу отверстие —
влагали
ключи

четыре часа от Стокгольма —
где на просвет леса и воды
(там колесили мы окольно)
еще одна твоя мастерская
…главное друзья – энтузиасты
…из автобуса себя выпуская
в твой музей проходят туристы —
непредсказуемые шведы

СЕВЕРНАЯ ПОВЕСТЬ

кентавры северных лесов и чудовищные кресты озер —
          о них говорили в доме
бледные рассветы светили сквозь очки директора музея
хранитель северных камней и дум встречал в доме гостей с юга
показывал им дом где бледные рассветы светили насквозь
          чудовищными крестами окон
тени лесов и озер светились насквозь в небе
кентавры северных лесов – лоси уходили в озера неба
возле дома-музея бледный хранитель показывал женщине с юга
          чудовищные кресты и камни
тени северных лесов в небе – женщина с юга снилась себе
          чудовищным крестом
в доме бледный хранитель равнодушно перебирал камни —
          кентавры
среди северных лесов и озер светились их тени: женщина с юга
чудовищный крест и хранитель – бледный кентавр

4

серьезен грозен —
значит есть резон
ты знаешь план
и дисциплину
…так мять
ворочать глину —
лопатами ладони
лепят плоть
что впору
в Риме Юпитеру
в Швеции Тору
…поутру был распят
(…пусть вопят!)
ночью встал из гроба ты
от напряжения работы
дошел до рвоты —
потрескались полезли
ногти
как от неведомой болезни
(упомянуть об этом факте)
но это после

а сейчас – о!
ласка вкрадчивая —
глину – это мясо
поворачивая
на оси каркаса
шлепаешь ласкаешь
тискаешь
не отпускаешь —
раскурочиваешь
целыми ломтями
отбрасы-
     ва-
          ешь!

в бездонной яме
в одном объеме —
мясник и форма
…как парусник
во время шторма
…от ярости и страсти
холодея —
все сорвано!
обнажена
и вся исчерпана
до дна!
смотрите: вот она – идея
без дураков!

Эрнст Неизвестный – ты таков
да благословит тебя Иаков
с поврежденным бедром…
лицом к лицу
боролся он с Незримым
спорил с Ним – с Неоспоримым
(клянется: видел птицу!)
…с ужасной силой
как молнией
стегал ширококрылый! —
и выстоял хотя остался хром

ЖИРАП

среди полей
бегут Амбары
в купе покупки
сидят арабы
и квохчут куры
кривые лапки
большие жёны
цветастых негров
глаза коров

вся столица на столе
а во мгле
на холме
серебристым силуэтом
миной или минаретом
серый короб – Сакрекёр

ты знаешь лепо
в море марта
любить на улицах Монмартра
вверху и мысли облаковы
и маляры средневековы
внизу – пожарное депо
тебя он сразу пожирает
собой Жирап
вот вокзал
Сан-Лазар
ЛАФАЙЕТ —
два парохода —
плавает
в толпе народа
красивым росчерком пера
выходишь ты на Опера
кипит Жирап —
и Монпарнас
вдали – как шкап…
вокруг Жирапа

как на подушке
раскинув ляжки
лежит Европа
и с ужасом глядит на нас

не скифы мы не азиаты
но нагловаты
пошловаты
не гунны мы и не сарматы
но лбы чугунны
жопы сраты
хотя ни в чем не виноваты
к тебе Жирап
мы проложили из России
воздушный трап
куда и бегаем босые
Жирап!
ты радуешься нам
а – рубашкам и штанам
взалкала
каменная баба —
зашевелились валуны:
Волга Вологда Валгалла,

Жирап
ты – каменный жираф
рябое
небо над тобою —
рыба
неописуемых размеров
как паиньки
садятся боинги —
на поле в виде вееров…
пускай
грядет турист Егоров
своих чудовищных омаров
скорей на пришлых выпускай!

ВИРШИ ПАМЯТИ ХУДОЖНИКА ЮЛО СООСТЕРА НЕ ПРОЧИТАННЫЕ МНОЙ НА ВЕЧЕРЕ В ДОМЕ ХУДОЖНИКА КОТОРЫЙ НЕ СОСТОЯЛСЯ

Недостает среди нас одного,
Не досчитались тебя, Юло.
Ты – первый. Теперь пойдут умирать.
Через год – чей черед? И опять – через пять…
Три десятка лет ожидания —
Перемрет в основном компания.
Какие-нибудь кретины
Придут на наши поминки,
Растащат наши картины,
Любовниц, книги, ботинки!
И отправит нас в долгий ящик
Государство – душеприказчик.
Да – есть бронтозавриха, братья,
Бронированная бюрократия.
Учрежденья-громады
Образуют ее хребет.

Машину для резки бумаги
Придумал еще Гутенберг.
Наличье замков и застежек,
Портфель крокодиловой кожи,
Желудок, который культуру
Переводит на макулатуру.

И проходишь, лицом серея:
ТРЕДЬЯКОВСКАЯ ГАЛЕРЕЯ!
Здесь – размазанная блевотина…
Тут – чиновного мяса кусок…
Там на холст какая-то гадина
Выделяла желудочный сок…
О, моя бедная родина!
О, моя трудная родина!

И как нам ни тяжело,
По какой-то странной иронии
Судьбы Соостер Юло
Принадлежат Эстонии.
Картины, рисунки его
Принадлежат истории
Искусства. А тех, которые —
Кандинский, Шагал, Поляков —
Французы во веки веков!
О, искусство! О Вечный Жид!
Пусть нами гордится Турция!
А России принадлежит
Иогансон и Фурцева…

И поэтому нам обеспечена
Туретчина и неметчина.

И поэтому наше собрание
Я сам распускаю заранее.

На искусство БЕЗ РАЗрешения
Посылаю НЕприглашение.

Примите мое пророчество;
Воздвигнитесь НА одиночество!

Да здравствует русское творчество:

ДУХОВИДЧЕСТВО

И БОГОБОРЧЕСТВО!

МЕРТВЯКИ

«Как тяжко мертвецу среди людей…»

(А. Блок) – антиэпиграф

Живут в полураспаде – с ножевыми
раненьями… во рту растет трава…
Пясть – косточки торчат из рукава…
Считают что родились таковыми
И не желают выглядеть живыми
Пусть позвоночник держится едва

Шопен – я слышу – в доме за углом
Любимое занятие – хоронят
Толпятся будто ящик со стеклом
Несут… несут… а если вдруг уронят? —
Поднимут в суматохе кверху дном
И занесут в ближайший гастроном? —

И там где кафель бел и лампы ярки
Где очередь – и хвост ее вдали
Где цинковый прилавок точно в морге
Их верно встретят в страхе и восторге
И кто-то скажет: «мясо привезли»…

Но обошлось. Проносят гроб халтурный…
А я шагаю в клуб литературный
С хануриками время убивать
Там возле двери мраморные урны —
Прах классиков – и можно в них плевать

ПРОЩАНИЕ СО СТАРОЙ МОСКВОЙ

Здравствуй Водолейников Мамлейников
Борода сияет рыжим веником
Царствуй на Москве поэт и брат
Я опять с тобою выпить рад

Ты притопал к нам из края вареников
Золотоордынский хан – алей Алейников
Будем пить с тобой вино как лошади
Дом ломают на Пушкинской площади

Рушат рухлядь и славу московскую
Вас бы – бранью площадной барковскою!
По лепным карнизам бьет ядро
Выпьем мы сегодня хан ведро!

По проезду где торгуют книгами
Мы пройдем смешаемся с ханыгами
А в парадном вермут пили вы?
От души хлебнем с тобой Москвы!

И на всякий случай поцелуемся —
Попрощаемся с каждой улицей
С Новодевичьим с Донским монастырем
Ляжем у святыни – и умрем.

Попрощаемся с прудами Патриаршими
Погрузнели погрубели стали старше мы
Только помните – еби вашу мать
Колотить вас нас и бить – не сломать.

«НАБРИСКИ НАБРОСКИ ПО‐РУССКИ ЗАПИСКИ…»

«Белело синее…»

Белело синее
белое синело
небо над высоким
в тумане заблестело

обняв колени
о нем и не думая
сейчас коридором
прошла по росе

стебли примятые
не расправляются
молочай у корней
придавила нога

«красное чревленое жучками…»

красное чревленое жучками
вывернутый черемухи
узнал сквозь жалюзи —
сквозь папоротник ствол
поросший колпачками
и диск натеком серебра
где пряталась толпа опят
гнилого пня и щепок розовых

ПОСЕЩЕНИЕ БОЛЬНИЦЫ

Просят ремонта
бледные квадраты —
были картины —
сняты
взгляд из коридора:
два милиционера
распиливают небо

как странно выглядит
смотреть из смерти в жизнь
я сам себе бумажным покажусь
возьмут и выгладят

все содержание —
конское ржание
длинный свист
крымский мост

набриски наброски по-русски записки
по-свински обоим тебя обойму
мамахвостая

грохот с утра —
в доме дыра
дом ремонтируют
тайное мое эксплуатируют

с потолка посыпалась лавина:
мыши мячи золотые диски…
раковина бледного вина…
промелькнули… пролетели…
приподнялся на постели —
и смотрю как собственной тоски
обнажается нутра половина

стало грустно и темно
на фоне небес
желтеющих бус
фонарей
а рабочий горой
заглянул в мое окно
возмутил меня герой
предзакатный щит
пищит

– повяжите красный бант
на кран
приближается ремонт —
о сервант! —
в один момент
в мозгу возник рисунок:
я встал и сунул
два пальца в патрон
ах если б можно жизнь вернуть!
Ведь надо было лампочку ввернуть

«Причастным стать…»

Причастным стать
снаружи шар
умею я
учись учись
весь голубой
на клейкий свет —
и снег с утра
не повезло

и двадцать семь
тому теперь
с балкона свет
падение
а в мае снег
дождем и солнцем
зеленый шар

«Не умею как на нас…»

Не умею как на нас
Посмотреть оттуда
Если там иконостас
Будем в виде бреда
Если там иная плоть
Облачная лепка
То на эту как смотреть
При часах и в тряпках
Если вовсе плоти нет
Есть хотя бы документ

<Солженицын>

<Солженицын>

наука жизни подражает
но более систематична
ей не хватает хаоса

я избегаю рассуждений
учить и поучать —
сам из Литературного
с бородкой достоевской
наполовину выдранной
слава Богу!
не довелось
хотя прочел
две книги
Библию и Словарь В. Даля —
самодостаточен

«Мы звезды…»

Мы звезды —
мыслящие существа
Разные виды
и многие народы
Многих ваши предки
видали на земле —
огненные шары
сыплются на землю
как с горы
в то же время
неизвестно из каких
степей
прискачет
неизвестное племя —
и остается
розовый репей

Мы – это вы
но вы не знаете

миры
посыпались как с горы

огнем кипящие шары
и мы
мы точно —
несоизмеримы

нас не видно
нас не слышно
невозможно ощутить
мечемся всюду
часто сталкиваемся —
налетаем на живую плоть —
чувство дискомфорта
дурноты

хотел бы увидеть
чтобы – к ногтю
а если – размеры не те
и Монблан заслоняет
такая чуждая
такая не совпадающая
что ходишь по улицам
а это – кишечник

что не предположи
всегда угадаешь
что хочешь увидеть
увидишь всегда
наоборот:
хотели увидеть
пришельцев —
крабо- руко- ноги
увидели иностранцев —
пластиковые мозги

КОМАР

КОМАР

Но вот и от мыслей неотвязных
и то что – намек
и не в счет
а жалит ярко и внезапно
как отмахнуться?

«Мухи злы…»

Мухи злы
укусит как ожжет
Борис Леонидович
на огороде —
не самое милое зрелище
парусиновые брюки – и животик
под солнцем потеет
старается —
принципиален
интеллигент —
для народа

«Лежит Холин…»

Лежит Холин
выступы скул
старый костяк
перед глазами
какого заказали

непохожий на себя
вылупился из
здравствуй незнакомец

«кухня адская…»

кухня адская
подогреть поджарить
с гарниром

на моих ступнях
уже какая-то химия —
носки с лавсаном
под ногами —
застывший битум
а кругом – кубические горы
из красной глины
сложенные человеком
ходят голые животные
на голове – ошметки
что было гривой и шерстью

«Ветер водит пальцами по сизой…»

Ветер водит пальцами по сизой
огромной поверхности вод
самолеты над авиабазой
продолжают водить хоровод

«собирались строились стояли…»

собирались строились стояли
то ли пересчитывали то ли спорили
голоса впереди настояли
от посторонних глаз себя зашторили

«следы снежного человека…»

следы снежного человека
следы собаки
следы шин

СИНГАПУР
мини-роман

Бабочка в полете —

Тысяча крылышек —

Одна душа.

(хокку – XII век)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Длинная трубочка, свернутая на конус из тонкого листа латуни. На конце отогнутый назад коготь. Надела на палец и стала таиландочкой. Глаза газели улыбнулись – пощекотала мне подбородок, слегка царапнула. От тебя и пахло теперь по-другому: чем-то пряным, сладким, гнилостным. Кругом по-прежнему стены, пестрая мебель. В белом окне уходит вверх зимняя Москва, будто она такая узкая и – в горах, крыши над крышами, напоминает дагестанское селение, вот только купол с крестом золотится. Старая Москва в районе Покровки.

Ты приближаешь лицо почти вплотную. Глаза шире лица.

– Увези меня в Таиланд.

По всему вечернему Бангкоку шляются длинноволосые парни и узкобедрые женщинки, их плоские лица улыбаются. Мы их видим в просвете полураскрытой двери, там, где должен быть коридор, – неестественное солнце. Я беру тебя, легкую, узкую, как таиландку, на руки, усаживаю в твою коляску и вкатываю тебя прямо в Сиам Центрум.

Витрина элегантнейшего магазина: черные шелковые платья, разрисованные рубашки из тончайшего батика, золотые зажигалки, сумочки из кожи питона – ты остановилась пораженная, даже поехала назад.

Снизу – с тротуара протягивает к тебе, к твоим коленям, остро торчащим над выдвижной ступенькой, свои изуродованные проказой руки нищий – полусидит, толстая слоновья пятка вывернута наружу гниющим развороченным мясом. Господи! Там дальше из темной улочки вдруг повеяло чем-то сладким соевым тошнотворным, запахом густым, как соус, – тропиками, Востоком.

Испуганно я потянул кресло назад – через порог в нашу квартиру. Как это у нас получается? Не знаю, мы даже не туристы, обыкновенная женатая пара, москвичи не первой молодости, к тому же у тебя отказали ноги – и мы не можем путешествовать и ходить в походы, как бывало в студенческие годы. Может быть поэтому мы научились попадать в разные места, обычно от нас удаленные, другим способом.

Когда это нам открылось, мне показалось, никакого секрета и особой сложности здесь нет. Механизм прост. Все дело в интуиции. Иногда, обычно в сумерки, мы начинаем чувствовать особую теплоту, тягу друг к другу.

Раньше я брал тебя из кресла на руки, легкая, ты крепко обнимала меня за шею: «Какая у тебя шелковистая гривка!» – и мы оказывались вдвоем на кушетке, на полу, в ванной, где придется. Обычно ты не снимала легкой юбки, просто сдвигала шелковые трусики. Очень скоро мы начинали чувствовать себя одним – единым. И вот это четвероногое и двухголовое существо могло оказаться где-нибудь на песке у моря или на крыше нью-йоркского небоскреба, например. Нас пугали сначала такие мгновенные и странные перемещения. Открываешь глаза, а ты где-нибудь в пойме Амазонки. Скорей, скорей отсюда, в жидкой грязи уже плеснуло хвостом и задвигалось… Ну, не мешкай! – где ты? – скорей уноси нас…

И вкидывает нас обратно на холодный пол нашей кухни. Или на клетчатый плед. В общем научились перемещаться по желанию, хотя и не совсем. В последнее время все больше Сингапур нам показывают или в Таиланд заманивают. Пожалуй, ни я, ни моя жена не протестуем, хотя каждый раз это случается неожиданно и не всегда во время нашей близости. Что-то там меняется в таинственном механизме, работающем с нами и в нас, но пока что ничто не угрожает.