Читать онлайн
Иисус на Русской равнине, или Иррацио
Иисус на Русской равнине, или Иррацио
Христос посреди нас. И есть и будет!
Православное приветствие
Просто нам завещана от Бога русская дорога…
Игорь Растеряев
© Яковлев М., текст, 2023
© «Пробел-2000», 2023
Баня
Петухи ещё не пели.
В призрачной осенней мгле видно лишь в прорехе тучи, что покрыла неба лик, узкую полоску на востоке с влажной искоркой звезды. Вот из массы этой тучи что-то плавно отделилось, приближалось, нарастало… обозначилось лицо бородатого человека, – скоро весь он отделился, всей фигурой проступая из рассветной полутьмы; он шагал враскачку, ходко, по ухабам земляным: в вязаной округлой шапке, с блеском глаз из-под бровей, – то ли в полушубке, то ли в куртке…
Он прошёл, переступая лужи, озарённые слегка, краем поля индевелого, обходя деревню Голофеево, мимо хутора Сороки, на подходе к селу Галелеево…
* * *
В старом доме за столом выпивали двое; свет уже стоял в окне, и где-то неподалёку монотонно долбили в колокол: день воскресный.
Разговор вялый.
– Ночью не спал почти, – Фёдор, младший Опушкин, икнул и выругался.
Пили каждый сам по себе, не чокаясь.
– Почечуй, почечуюшки… – зевнул перегаром Василий, Опушкин-старший, хозяин дома.
– Третий день сплю хреново, не могу… – вздохнул младший.
– Сало старое, не жуётся… надо было консерву… – ворчал старшой.
– Слышь меня, Почечуй? Хреново!..
– Чо орёшь! Бабу разбудишь, она тебе… мухой вылетишь, прям тут же! – махнул головой на выход Василий-Почечуй.
– Как-будто воет кто во мне. Глаза закрою – воет, открою – вроде не воет…
– Допиваем, и по углам, а то Фура придёт, тогда мы оба завоем, – отрезал старший.
«Фурой» называл он Фросю, свою жену.
– Назара нет и поговорить не с кем!.. – осушил стопку Фёдор.
В сенях раздались шаги…
– Фура! Бутылку прячь! – просипел Василий-Почечуй. – Дай сюда её!..
Стукнули два раза в дверь и толкнули протяжно. Вошёл человек в зимней куртке, в армейских берцах; окинул взглядом.
– Всё пьёте, голуби, – снял шапочку. – Не признали?
– Кто ты? – Почечуй разинул рот, как-то не вязалось с реальностью…
– Ты чего? Ты откуда?! – вспугнулся младший Опушкин.
Пришедший стоял, молчал.
– Ты кто?! – крикнули вместе Опушкины человеку.
– Кто я… – сказал он тихо.
За окном всё звонили, и косил серый дождь.
С матюгами долетел женский голос: «… козлы! паразиты!..» – из второй половины дома ввалилась хозяйка.
– Чего разорались, придурки? – заглянула под стол. – Где бутылка? Ну, быстро!..
– А нету! – показал ей руки мужик её.
– Ведь, знаю, пили, – она шарила шумно вокруг, но всё безуспешно. – Где она? паразитские ваши рожи!
– Ты не нашла. Уговор!.. – напомнил ей Опушкин-старший.
– В следующий раз найду, убью! – пообещала ему.
– Не нашла, не нашла!.. – ликовал Почечуй.
Между ними был договор: не найдёт бутылку, значит, не было.
Фура разогнулась в досаде, переключилась на брата мужа:
– Что сидишь, как ужаленный в задницу?
Фёдор Опушкин не сводил взгляда с пришедшего.
И Фура уставилась на него же.
– Это что ещё за хрен с горы?..
– Сам пришёл, а кто – не знаем, – развёл руками Почечуй.
– Ты кто? – подошла к человеку, но ей не ответили. – Нет, ты глянь, стоит, как пень и язык проглотил. – Эй, дядя, кто ты?
Ну, скажи! – взмолился младший Опушкин.
Как раз затих колокол за окном.
– Я Иисус Христос, – сказал человек.
И ничто не дрогнуло, не стряслось, не упало даже; где-то за печкой ширкали мыши…
– Чего, чего? – надвинулась на него хозяйка. – Какой ещё Исус?..
– Христос, не видишь, что ль, – подначил Опушкин-старший.
– Я знаю, я знаю его! – вскочил Фёдор Опушкин, сияя от счастья. – Это же Назар! Это он!..
Человек посмотрел на него.
– И вправду Назар! А я и не признал сразу с бородой-то! Христос! во артист! – заржал Василий, его распирало от удовольствия: ему, известному хохмачу, показать мужикам эту сцену – все со смеху лягут!..
– Я и смотрю, знакомое что-то, – произнесла хозяйка тоном не обещавшим ничего хорошего.
Она в упор разглядывала пришедшего.
– Волоснёй зарос и святым прикидывается… – теперь ей было на ком отыграться за облом с бутылкой. – Исус, говоришь, а не ты ль избу свою пропил, пьянь подзаборная? Что уставился на меня, или, думаешь, явился, скосил под Исуса, так тебе все обрадуются? Тебе, может, и стол накрыть, дорогому гостю, который три года шлялся неизвестно где, и вот нате вам – подарочек, пляшите вокруг него?..
– Да он просто так зашёл! Он просто навестить, поздороваться и всё, скажи, Назар!.. – младший Опушкин пытался спасти ситуацию:
Но не спасалось, хозяйку несло безудержу.
– Ты чего припёрся сюда? По дружкам-собутыльникам стосковался своим? Тебе, может, и водочки поднести? Налить что ль стопарик, Исус Христос?
Василий аж крякнул от восхищения.
– Говорю вам, приблизилось время жатвы, – сказал человек, – покайтесь, пока не поздно.
– Ах, вот, значит, как… Решил поиздеваться? – она как будто ждала от него чего-то подобного. – Ну-ка, вон отсюда! Пошёл вон, говорю, понял меня? Давай, давай, – толкнула его в плечо.
Но пришедший не двинулся.
– Не хочешь? Ничего, сейчас захочешь, ещё как захочешь!..
Она выбежала с матюгами в соседнюю кухню, загремела там сковородками…
– Я тебе, дрянь, покаюся… я тебе так покаюся!.. Я тебя урою сейчас, святошу поганого!..
Почечуй привстал, он-то знал свою бабу; всполошился и младший; кричали наперебой:
– Прибьёт, тикай! Как пить дать, прибьёт! Пошутили, и хватит, потом увидимся, беги!..
– Назар беги, ну, пожалуйста! Ты ж её знаешь, она такая!..
Человек поднял голову и вздохнул.
Она ринулась на него точно цунами с поднятой могучей сковородой.
Раздался грохот: хозяйка запнулась о подвернувшегося не весть откуда котёнка, и упала на пол, но упала так, что сковорода, выроненная из рук, со всего маху всем своим чугунным естеством, шибанула её по темечку, и отправила в тишину.
Трое стояли, одна лежала. Котёнок благополучно скрылся под шкафом.
Василий подошёл, наклонился над грудой тела:
– Сама себя вырубила! Полный почечуй!..
– Я пришёл позвать тебя, Фёдор. Пойдёшь со мной, – сказал человек.
– Я пойду, Назар! – младший Опушкин не раздумывал ни секунды, словно давно готовился к этому. – Вещи собрать?
– Если можешь, не называй меня этим именем, – сказал человек. – Бери только необходимое.
– Куда это вы? – Василий отвлёкся от реанимации не чужого по жизни тела.
– Мне всё равно куда. А с ним я пойду, – Фёдор достал из печного закутка подсушенную пачку «Примы», сунул в карман вместе со спичечным коробком. – Назар… то есть… давай я пока Назаром буду тебя?.. Я хочу книгу взять, почитать, когда делать нечего, и в дороге тоже, – Фёдор бегал с сумкой из комнаты в комнату… – У меня их тут, знаешь, сколько не читанных, ребята принесли, подобрали на остановке: кто-то две стопки выбросил, а я как раз хотел Лукьяненко, там все «Дозоры» его…
– Евангелие есть у тебя? Возьми, – сказал человек, помогая Василию приподнять туловище хозяйки и привалить к печке.
– Есть! – кивнул удивлённо Фёдор. – Бабуля оставила перед смертью, не Ваське, а почему-то мне, даже сказала что-то, не помню уже…
Он кинулся к тумбе у двери, внутри которой набросаны в безпорядке потёртые глянцевые журналы, рекламные буклеты, старые календари, несколько толстых и тонких книг, газетные вырезки, кухонные рецепты, счета на оплату за свет и газ, пожелтевшие квитанции, инструкции к сотовым телефонам, швейной машинке и телевизору…
Хозяйка издала стон, сначала слабый, потом покрепче, потом с протяжным забористым матюжком…
– В себя приходит, – прокомментировал Василий не без сочувствия. – Уматывайте отсюда, пока не очухалась.
– Нашёл! – Фёдор держал в руках небольшого формата Библию в потёртом кожаном переплёте.
Человек, так нежданно свалившийся невесть откуда, вышел с Фёдором в сени или в «переднюю», как её называли, надел на голову шапочку.
Фёдор зашнуровывал видавшие виды ботинки:
– Они на толстой подошве, прошитые, не хуже твоих берцов. Назар, а это далеко?
– Не очень. Я просил не называть меня так.
– А ночевать будем где?
– Заночуем здесь, в Галелееве.
– У кого?
– Старая баня стоит ещё?
– Стоит, я в ней мылся на днях.
– Ну, пошли тогда, – человек осенил себя крестным знаменем и шагнул за порог.
* * *
Человек, которого Фёдор принимал за Назара, действительно очень походил на него и лицом и размером, можно даже сказать, что будь он по настоящему тот самый Назар, то о нём, – по-крайней мере, до того момента трёхлетней давности, когда он исчез бесследно из родного села, – было бы известно следующее.
Полное имя его – то, что значилось в паспорте, выданном в две тысячи втором году, взамен советского – Назар Васильевич Янин. Уроженец уже упомянутого Галелеево.
Отца его никто не видел.
Мать, Ульяна Петровна, осиротевшая в детстве, окончив библиотечный техникум в Добринске, ближайшем районом центре, уехала на Дальний Восток к родне, там в новогоднюю ночь познакомилась с Василием, там же и замуж вышла в свои неполные двадцать. Но вернулась одна и родила сына здесь, в доме галелеевского деда по матери, где и жила в отведённой ей лучшей комнате, где и воспитывала, в одиночку, без баловства, ребёнка – по мере лет – кроху, мальца, подростка, об отце которого, даже ни полсловечка, ничегошеньки не открыла ни подружкам, ни бабам, ни бабкам, что и сподвигло всех неравнодушных галелеян, обстоятельно перетерев меж собой все мыслимые догадки, по-житейски приговорить: «как пить дать, бросил её, уж больно бабёнка мудрёна да норовиста, но, скорее всего, сама ушла». На том и закрыли тему.
Назар, учившийся не хуже среднего, перемахивая из класса в класс, как через штакетник в соседский сад, доскакал до восьмого класса сельской школы, и в тот же год остался сиротой, без матери…
Ульяну нашли на обочине дороги под одиноким вязом, – как бы присела отдохнуть, обращённая угасающим взглядом, к родному двору. «Скорая помощь» подоспела, чтобы констатировать остановку сердца у тридцатипятилетней кассирши с железнодорожной станции «Добринское», – судя по всему, устала дожидаться непредсказуемой, как снег, маршрутки, и решила идти пешком до дома, всего-то с пяток километров проторенной тропкой через рощу, потом овсяным полем, да по бережку тенистой Ворши… И не дошла. В сумке её лежали пачка вермишели и два пакетика конфет «Лимонная» и «Барбарис».