Читать онлайн
1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо Железных

Роберт Кершоу
1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо Железных

© ООО «Яуза-каталог», 2020

© Кершоу Р., 2020

© Уткин А.Л. (пер. с англ), 2020

Введение

До сих пор об операции «Барбаросса» никто так и не опубликовал воспоминаний, сделанных ее непосредственными участниками – простыми солдатами. Историки и оставшиеся в живых участники русско-германской войны 1941–1945 гг., как правило, сосредотачивались на ходе военных операций и тут же сталкивались с крайне неудобными вопросами морально-этического характера, либо обращали внимание лишь на какой-то один аспект войны, начисто забывая о других. Я с интересом прочитал заметки Пауля Коля, который, решив повторить путь частей наступавшей группы армий «Центр», в 80-е годы совершил паломничество в Россию. Из 35 ветеранов, которых Коль решил привлечь к своей акции, лишь трое признались в том, что допускали превышение служебных полномочий в ходе боевых действий. Однако, с другой стороны, практически во всех городах сегодняшней Германии недавно прошла передвижная выставка под названием «Vernichtingskrieg» («война на уничтожение»), целью которой было обнародовать и заклеймить позором вермахт, возложив на него вину за эту войну. Не стоит забывать о том, что нынешний бундесвер (Вооруженные силы ФРГ) – прямой наследник вермахта. И те из немцев, кому почти не выпало столкнуться с военными преступлениями в период войны, не скупятся на героико-эпические легенды о том времени. В столь же некритичной риторике выдержаны и сказания о героической «Великой Отечественной войне», распространенные в России, где она рассматривается исключительно в идеологической перспективе. Скорее всего, наиболее честно о войне сказал один бывший солдат вермахта, заявивший во время телеинтервью следующее: «Если кто-то утверждает, что большинство немцев были невиновны, то я назвал бы их сообщниками тех, кто совершал преступления».

Война предполагает различные степени ответственности, и они подлежат всестороннему рассмотрению. Тема военных преступлений с болезненной дотошностью изучалась социал-демократически настроенными учеными, в свое время оценивавшими степень виновности американских солдат во Вьетнаме, французских – за постколониальные конфликты в Алжире и британских – за Фолклендские острова. Но проблемы военной морали нельзя рассматривать в черно-белом свете, как полагают упомянутые авторы. Даже солдаты миротворческих сил ООН и НАТО в последнее время имели возможность убедиться на Балканах, что моральная ответственность в период военного конфликта – понятие растяжимое. Война Германии против Советского Союза была войной между двумя тоталитарными государствами, войной двух идеологий, и степень идеологического давления, оказывавшегося на ее участников, недооценивается современными, взращенными на демократических ценностях, историками, поскольку последние просто не представляют себе жизни в тех условиях. Гельмут Шмидт, участник Второй мировой войны, а впоследствии федеральный канцлер Германии, в интервью одной из газет бросил камень в огород военных историков, заявив, что не следует воспринимать каждый документ, в котором говорится о военных преступлениях, как неоспоримое доказательство. Не всем немцам, побывавшим на фронте, пришлось столкнуться на войне с творимыми жестокостями, заявил он в подтверждение сказанному.

Документы – очень важные источники. Но и пережитое – тоже истина, поскольку побуждает нас к действию. Именно поэтому предлагаемая книга – есть попытка изучить, понять и объяснить с помощью солдатских писем с фронта и дневниковых записей, во что верили участники боев, какими мотивами они руководствовались.

Как же все-таки, с точки зрения христианских ценностей, объяснить или, более того, как совместить с этими ценностями систематические зверства, которые творили солдаты вермахта, на первый взгляд люди вполне цивилизованные, в отношении советских военнопленных и гражданского населения? Война – жестокая вещь, и она не щадит никого из тех, кто в ней участвует, одного такого объяснения явно недостаточно. Есть, видимо, какие-то неявные эмоции, последствия пережитого, превращающие героев в заурядных уголовников. И лишь познав эти «слепки» личного опыта, становится возможным верно и объективно оценить чувства, переживания и мотивы солдат, ведущих безжалостную войну на чужой территории. Название книги продиктовано выражением, бытовавшим среди немецких солдат – «Kein Blumenkrieg» — «война, где тебя не осыпают цветами». Вряд ли те, кто тогда воевал на Восточном фронте, тешили себя надеждами, что их забросают цветами на этой войне, как забрасывали на берлинских парадах после свершившегося на Западе блицкрига.

Книга признает, что война – это еще и глубоко личное. Воспоминания о ней – сотни и тысячи элементов мозаики, мгновений, запечатлевшихся в памяти подобно фотоснимкам, именно такова и авторская концепция книги. Пять чувств, свойственных человеку, и определили форму, в которой фиксировались изучаемые события. Остается добавить, что душевное состояние солдат надлежит оценивать, исходя из того, что им довелось испытать, и учитывая идеологическое воздействие, которое на них оказывалось. Отсюда бесчисленные обращения автора к дневникам и письмам.

Важно не забывать о значимости описываемых событий, ибо из 20 миллионов солдат вермахта, участвовавших во Второй мировой войне, 17–19 миллионов воевали в России. Именно им выпало закладывать основу будущего государства, сегодняшней Германии, одной из самых просвещенных и демократичных стран мира. Предлагаемая вниманию читателя книга – это попытка исследования сурового испытания, выпавшего на долю этих людей, ставшего исходным пунктом их становления и определившего их дальнейшую жизнь.

Автор безгранично благодарен супруге Линн, взявшей на себя перепечатку рукописи и ее редакторскую правку. Если в книге и присутствуют ошибки, то они исключительно на совести самого автора, поскольку он отказался их исправлять!

Без Линн эта книга никогда не увидела бы свет.

Сослсбери, 2000 год

Глава 1
«Мир затаит дыхание»

«Представляю, как вы все удивитесь и перепугаетесь. Но бояться нечего, здесь все предусмотрено, никаких сбоев не будет».

Ефрейтор артиллерийского полка.

Суббота. 21 июня 1941 года

Молодой унтер-офицер оторвал взгляд от исписанного листка, ощутив на лице теплый ветерок, прилетевший с литовской равнины. День простоял душный и жаркий. Затем он продолжил писать прерванное письмо:

«У меня такое чувство, что завтра утром, быть может, не завтра, а послезавтра, произойдет нечто, что заставит мир призадуматься. Более того, я не сомневаюсь, что не останусь в стороне от этих событий. Хочется надеяться, что ближайшее будущее еще на шаг приблизит нашу окончательную победу».

Его часть, 6-я пехотная дивизия, была одной из 120 дивизий, сосредоточенных вдоль демаркационной линии, протянувшейся от Финского залива и до Черного моря. Огромная масса людей, три миллиона солдат и офицеров, жила предчувствием чрезвычайных событий.

Лейтенант Герман Витцеман, 26-летний командир взвода, сидел вместе с подчиненными в палаточном лагере, замаскированном в лесу неподалеку от реки Буг и в непосредственной близости от советской крепости Брест-Литовск. Погожий июньский день клонился к закату. Верхушки сосен едва заметно колыхались под свежим вечерним ветерком. Сквозь ветви проникали лучи заходящего солнца. «Небо над нами похоже на голубой шатер, – записал Витцеман. – Мы стоим на пороге великих событий, – продолжал он исповедь на странице письма, – в которых и мне лично отведена роль». Неизвестность тревожила. «Никому из нас не дано знать, уцелеет ли он в грядущих событиях». Война казалась неизбежной. Вот-вот предстояло начаться новой кампании, но никто не знал, где именно это произойдет. Неуверенностью перед битвой были охвачены все. «После долгих споров, бесед, вопросов и сомнений мы, наконец, успокоились и расслабились. Как всегда в таких случаях, последнее слово, которое могло разъяснить ситуацию, было сказано».

В этот же день севернее Бреста Итал Гельцер находился в «размалеванной разноцветной палатке, одной из многих в этом лагере, укрытом под высокими соснами». Он чувствовал себя счастливчиком. Придя в гости к командиру разведывательного взвода, он даже получил возможность встать во весь рост в этой палатке. «Очень удобно, когда одеваешься», – заметил он. Под потолком висит лампа, даже пол имеется, здесь хорошо спать, если только холод по ночам не донимает. Все дело в том, что он был допущен к картам. Они-то и объяснили суть момента. Осведомленность, информированность – дело престижное в кругу однополчан. «Вся карта по краям была усеяна стрелками – направление на Львов», – так Гельцер и написал в своем письме. Больше, чем стрелки, вряд ли скажешь. По вечерам он усаживался под сосны и наигрывал на губной гармошке швейцарские народные мотивы. Перед битвой его, как и многих других, занимали мысли о близких и родных. «Думаю о вас, о тех, кто разбросан по миру, – писал он, – хочется верить, что кончится война и настанет день, когда все мы сможем зажить жизнью, какой не довелось пожить нашим родителям». Вынужденное безделье и томительное ожидание изматывало. «Разве мне приходилось раньше столько сидеть и ждать?» – вопрошал он в письме. Слухи – один краше другого. «Пришло известие о каком-то соглашении с Турцией; если это говорилось о России, я поверил бы в него по принципу «credo quia absurdum» (верую, потому что абсурдно)». Гельцер завершает свое эпистолярное произведение интригующе-цветистым выражением: «Когда вы будете читать эти строки, нам уже все будет известно. Как раз сейчас, в этот вечер, мы находимся на марше». Ему вообще-то знать об этом не полагалось, но стрелки на карте без обиняков указывали пункт назначения его части: местечко Борисычой, севернее Львова. Четыре дня спустя Гельцер погибнет в бою^[1].

Лейтенант Витцеман старался ожесточить себя накануне предстоящих сражений. Строки из его письма выдают в нем романтика, глубоко верующего человека:

«Бог-Отец, даруй мне силу, веру и отвагу не склонить головы под свистящими пулями, под грохотом артиллерийских залпов и разрывами бомб, помоги мне не дрогнуть перед танками противника и ужасами газовых атак. Да воздастся Тебе доброта Твоя».

Лейтенант Витцеман не переживет и суток.

Перед началом операции предпринимались совершенно беспрецедентные меры секретности. Без этого было не обойтись. На 800-километровом участке польской территории у демаркационной линии были сосредоточены 7 полевых армий вермахта. Четыре танковых группы и три воздушных флота люфтваффе находились в полной боевой готовности: 600 000 автомобилей, 750 000 лошадей, 3580 танков и самоходных орудий, 7184 артиллерийских орудия и 1830 самолетов. Активность немцев в районе аэродрома Маринглен в Польше привлекла внимание двух польских рабочих, оба примерно догадывались, чем она вызвана. В 1940 году евреев и поляков согнали на принудительные работы по сооружению взлетных полос. Ян Шчепаник рассказывает: «Я выполнял все приказы. Если меня посылали в лес таскать оттуда дрова – я их таскал. Надо было доставить стройматериалы для возведения бараков, я занимался этим». И меры, принимаемые для маскировки объекта, не могли не броситься в глаза.

«Когда немцы закончили взлетную полосу, они позволили ей зарасти травой, и даже пасли на ней скот. Она и на аэродром не походила, посмотришь – пастбище и пастбище. Тем более что вся была покрыта белым клевером. Стенами для ангаров служили стволы деревьев, сверху покрытые зеленой маскировочной сетью. Когда листва увяла, ее заменили на свежую».