Сердце, закатанное в банку консервную,
Начинает биться вновь.Группа «Стимфония». Сердце
Любая бритва по сути своей является подобием ритуального серпа кельтских друидов в праздник обновления природы. Одно движение рукой – и кожа становится чистой, а лицо молодеет, словно вместе со сбритой щетиной отсекается груз прожитых дней.
Я оценивающе посмотрел на отражение в зеркале и кивнул, соглашаясь с собственными рассуждениями. Потом стряхнул пену с бритвы в тазик с теплой водой, провел лезвием по намыленной щеке, и вновь – чистая полоса.
Последнюю неделю я не утруждал себя бритьем, и потому заточенный металл словно бы убирал само время. Я молодел буквально на глазах.
Впрочем, бритву неспроста называют опасной: отвлечешься – и пореза не избежать.
Я не отвлекся. Меня отвлекли.
– Дорогой! – послышалось из спальни. – Ты уже думал о дне нашей свадьбы?
Рука дрогнула, лезвие безболезненно и очень легко надрезало кожу, выступила капелька крови. Я с обреченным вздохом залепил порез кусочком бумаги и продолжил приводить себя в порядок. Затем спрыснул одеколоном ладони, похлопал по щекам и уже после этого без всякой спешки покинул ванную комнату.
– Ты что-то сказала, дорогая? – со всей возможной невозмутимостью обратился я к Лилиане, которая лежала на кровати с дамским журналом в руках.
Та оторвалась от чтения и повторила вопрос:
– Ты уже думал о дне нашей свадьбы?
– Ты в положении?
– О, Лео! – закатила подруга глаза. – Ты совсем как моя мама! Она тоже постоянно интересуется, не в положении ли я!
– И ты?..
– Нет, я не беременна! – возмущенно фыркнула Лили. – С чего вообще такие мысли?
– А с чего разговоры о свадьбе? – парировал я.
– Не хочешь взять меня в жены?
Я хотел. Да и кто в здравом уме не желал бы сочетаться законным браком с красивой и умной наследницей немалого состояния?
Впрочем, я был достаточно богат, чтобы не принимать подобные условности в расчет. Общество единственной дочери маркиза Монтегю нравилось мне без каких-либо меркантильных соображений.
Лилиана откинула с лица черный локон и напомнила о себе, теряя терпение:
– Лео!
– Хочу! – встрепенулся я. – Разумеется, хочу. Как раз задумался об этой знаменательной дате…
– Врунишка! – легко раскусила Лили мою хитрость.
– На самом деле просто залюбовался тобой.
И вот это уже было чистейшей правдой. Мы с Лилианой были вместе три месяца, а мои чувства к ней лишь крепли день ото дня.
Звучит будто фраза из любовного романа? Все так, но я действительно ее… любил? Наверное. Главное, что при виде Лилианы у меня теплело на душе, а остальное не имело значения. Кто бы что ни говорил…
Лилиана перехватила мой задумчивый взгляд и оправила пеньюар, прикрыв длинной полой обнаженные ноги.
– Лео, не отвлекайся! – потребовала она.
Я присел на кровать рядом с ней и поцеловал.
– Лео, нет! – рассмеялась Лили, отстраняясь. – Не сейчас! Мама и так говорит, что я совсем тебя загоняла!
– Так и говорит? – изумился я, от удивления даже перестав поглаживать стройную девичью ножку.
– Ну, не мне… – смутилась Лилиана. – Папе. Я случайно услышала.
– Подслушала.
– Лео, ты уходишь от разговора!
Я поправил Лили прядь черных волос, полюбовался красотой ее классического профиля и с улыбкой признал:
– Да, я похудел. И что с того?
За лето я и в самом деле сбросил полтора десятка килограммов, но при этом к своей прежней болезненной худобе нисколько не приблизился, продолжив оставаться большим и мощным. Стал не худым, но поджарым. И наша любовная связь к этим изменениям не имела ровным счетом никакого отношения. Куда большую роль сыграл свежий воздух горного курорта, занятия с гантелями и правильное питание.
А еще я перестал быть оборотнем.
Да, фамильное проклятие оставило меня в том злополучном подвале в Монтекалиде, и порезы при бритье заживали теперь столь же медленно, как заживают они у всех остальных людей.
Честно говоря, я от такого давно отвык.
– Лео! – помахала ладонью Лилиана у меня перед лицом. – Лео, ты витаешь в облаках!
– Да, дорогая?
– Речь шла не о твоем весе, а о дате нашей свадьбы!
Я поднялся с кровати и отошел к окну. Отель «Бенджамин Франклин» был выстроен на возвышенности, и с его четвертого этажа открывался великолепный вид на историческую часть города. Точнее – открывался бы, не затяни все кругом туманная дымка. Сентябрьская непогода и обычный для столицы смог укутали дома серым полотнищем, из которого выглядывали лишь силуэты крыш и высокие шпили дворцов.
– О дате нашей свадьбы? – задумчиво протянул я. – Тебя интересует какой-то конкретный день?
Лилиана зашуршала страницами журнала.
– Здесь пишут, герцог Логрин объявил о помолвке старшей дочери с бароном Алстоном. Бракосочетание состоится двадцатого октября, в день памяти императора Климента. Очень символичная дата, Лео, не правда ли?
Я пожал плечами.
– Меня устроит любая.
– Даже так?
– Да. Только не здесь, не в Новом Вавилоне. Завтра мы улетаем на континент, не забыла? Можем остановиться на неделю в Мадриде, а оттуда перебраться в Барселону. Как тебе такая идея?
– Идея просто замечательная! – улыбнулась Лилиана, но тут же наморщила лоб. – Подожди, Лео! Ты сказал – завтра? А у меня будет время повидаться с родителями?
– Вылет назначен на половину шестого вечера, – успокоил я ее и обернулся от окна. – А они разве еще не знают о нашем отъезде?
– Не было подходящего случая сообщить, – легкомысленно ответила Лили. – Завтра расскажем. Ты ведь поедешь со мной?
– Если это необходимо…
– Лео, не волнуйся! Папа с мамой от тебя без ума. Они не запрут меня дома!
– Очень на это надеюсь, – усмехнулся я.
– Хотя… – вздохнула Лилиана. – Ты точно не хочешь задержаться в Новом Вавилоне?
Я не хотел. В столице было проще простого случайно повстречаться с кем-нибудь из старых знакомых, а мне вовсе не хотелось вновь попасть в поле зрения Третьего департамента или хуже того – людей из окружения ее величества. И потому ответил я одним коротким безапелляционным:
– Нет!
Лилиана прекрасно расслышала проскользнувшую в моем голосе нотку раздражения и вскинула голову.
– Лео, тебя что-то беспокоит?
Я вздохнул. Давным-давно стоило посвятить Лили в некоторые тайны своего прошлого, но на это попросту не хватало духу. Я боялся. Боялся напугать, боялся оттолкнуть. И потому молчал.
Не стал я раскрывать истинных причин своего беспокойства и сейчас. Отвернулся к окну и посмотрел на серый город, затем с тяжелым вздохом произнес:
– В газетах пишут, ее величество преставится со дня на день. У ее высочества здоровье тоже не самое крепкое. Рабочие устраивают стачки. Социалисты требуют роспуска императорского совета и учреждения выборного сената. Анархисты швырнули бомбу в министра юстиции, тот лишь чудом избежал смерти. Стреляли в судью Высокого императорского суда. Закидали бутылками с керосином призывной пункт. И так – каждый день. Я хочу оказаться как можно дальше отсюда, когда все полетит в тартарары.
– Как скажешь, дорогой. Как скажешь.
Я наклонился поцеловать Лилиану и предупредил:
– Вернусь часа через два.
– Я буду ждать, – вздохнула она, раскрыла журнал и вдруг поинтересовалась: – Помнишь, как мы останавливались здесь первый раз, в июне?
– Да. А что?
– Я тогда лежала в кровати и все ждала, что ты постучишься ко мне. Но так и не дождалась стука в дверь и уснула.
– Могу постучаться прямо сейчас, – с улыбкой предложил я.
– Нет! – не согласилась Лили. – Иди по своим делам. А я буду томиться в ожидании стука. Ты ведь постучишь?
– Всенепременно постучу, – пообещал я, еще раз поцеловал подругу и ушел в собственный номер, смежный с апартаментами Лилианы.
Надолго там не задержался. Только поменял сорочку на свежую, повязал шейный платок и надел пиджак. Ни зонт, ни плащ брать не стал – на улице было хоть и пасмурно, но сухо. Сезон осенних дождей еще не наступил.
Выдвинув верхний ящик секретера, я вынул из него паспорт, бумажник и «Цербер», рассовал их по карманам и направился на выход.
– Лео! – окликнула меня Лилиана.
– Да? – заглянул я в дверь смежного номера.
– Возвращайся скорее. И не забудь – мы приглашены вечером к Альберту и Елизавете-Марии!
– Не беспокойся, задерживаться не планирую, – спокойно уверил я Лилиану, хотя приглашение на ужин совсем вылетело у меня из головы.
После триумфального выступления в Монтекалиде, завершившегося обмороками и массовыми галлюцинациями, Альберт Брандт приобрел скандальную известность настоящего кудесника слова и стал желанным гостем на столичных светских раутах. Вместо возвращения в Новый Свет он снял дом где-то неподалеку от академии и готовился поставить в Императорском театре собственную пьесу.
Проигнорировать приглашение поэта было бы с моей стороны по меньшей мере невежливо – кто знает, когда доведется вернуться в Новый Вавилон? – и оставалось лишь уповать на то, что в гости к Альберту не соберется вся столичная богема.
Я взял с полки котелок и вышел в коридор. Лифтом решил не пользоваться, вместо этого направился к лестнице, размышляя, какую безделушку подарить Альберту на память.
Проходя мимо стола коридорного, я небрежным кивком поприветствовал заспанного клерка, спустился на первый этаж и направился к стойке портье, но меня опередил шустрый господин средних лет, худощавый и рыжеволосый.
– К господину Витштейну, – произнес он с явственным ирландским акцентом, а когда портье открыл журнал, представился: – Линч. Шон Линч.
Клерк отыскал фамилию в списке гостей и молча указал на лифт, потом с дежурной улыбкой обратился ко мне:
– Чем могу служить, господин Шатунов?
Я поймал себя на том, что слишком уж пристально смотрю вслед рыжеволосому ирландцу, встрепенулся и выложил на стойку ключ от номера.
– Просто хотел оставить ключ!
– Будут какие-то пожелания?
– Нет, ничего, – покачал я головой и, нервно помахивая рукой, зашагал через вестибюль.
Прозвучавшая фамилия откровенно выбила из колеи, ведь речь точно шла об Аврааме Витштейне, вице-президенте одноименного Банкирского дома. Случайная встреча с ним в вестибюле отеля грозила легко и бесповоротно разрушить мое инкогнито.
Дьявол! Не стоило поддаваться на уговоры Лилианы и вновь останавливаться в «Бенджамине Франклине»! Черт бы побрал эту сентиментальность!
Я поморщился, нервным толчком распахнул дверь и шагнул на улицу к наряженному в цветастую ливрею швейцару. В ответ на дежурную улыбку я улыбнулся ничуть не менее формально, окинул быстрым взглядом запруженную праздной публикой Императорскую площадь и нацепил на нос темные очки.
Отвлекся лишь на миг, но это краткое мгновение все и решило.
– Ни с места! Руки вверх! – раздалось сзади, и я замер на полушаге.
Рука сама собой метнулась к боковому карману пиджака, и мне едва удалось отдернуть ее в сторону, прежде чем открыли стрельбу обступившие со всех сторон крепкие парни в штатском. Револьверы они держали на изготовку, пальцы замерли на спусковых крючках.
А сыщик за спиной без промедления выдал новое распоряжение:
– На колени! Руки за голову!
Я заколебался, но сразу решил, что нежелание пачкать брюки о пыль брусчатки едва ли является достойной причиной испытать на себе действие электрического разрядника. Единственное, что позволил себе, – это опуститься на колени без лишней спешки, в тщетной попытке сохранить остатки собственного достоинства.
Где-то поблизости яростно рыкнул пороховой движок, и на площадь из переулка неожиданно резво выкатился неповоротливый полицейский броневик. Зеваки так и прыснули в разные стороны, а разносчик газет и вовсе едва не угодил под колеса, спеша откатить в сторону ручную тележку.
Сыщик подступил сзади, завернул мне руки за спину и, защелкнув на запястьях стальные браслеты наручников, с некоторой даже торжественностью в голосе объявил:
– Леопольд Орсо! Вы арестованы по обвинению в убийстве!
Я выдохнул беззвучное проклятие.
Прошлое все же настигло меня. И, как это обычно водится, настигло в самый неподходящий момент.
– Встаньте!
Неловко из-за скованных за спиной рук я поднялся с колен и уточнил:
– И кого же я убил?
– Об этом спросите следователя! – последовал лаконичный ответ, и меня втолкнули в темное нутро броневика.
Арестант – существо бесправное. С момента задержания и до прибытия в участок из правового поля он попросту выпадает, и приключиться с ним за это время может абсолютно что угодно. Вплоть до падения с моста в мутные воды Ярдена. А испытать на себе выворачивание рук, удары по почкам и удушающие захваты доводится едва ли не каждому второму задержанному.