Твой враг – незрим и неизвестен,
И лик его мерещится повсюду.
В твоих глазах любой бесчестен,
А веры нету ни отцу, ни другу.
Неверие – недуг души твоей,
Который травит тебя ядом!
Так знай, что нет на свете врага злей,
Чем собственной души разлады.
Элегиар.
2151 год, зима.
Юлиан стоял у окна башни под небесами и наблюдал улочки Золотого города, раскинувшегося внизу, расхаживающий караул, вычищенные мостовые и черные платаны. Платаны эти, окаймляющие Аллею Праотцов, спали сейчас скрюченные и голые, ибо царствовала унылая зима; а зима на юге была серая, грязная и теплая по меркам северян.
Сзади послышался топот. Как и другие рабы, Юлиан обернулся и увидел внушительную свиту, впереди которой шел брат короля Фитиль. У его шеи терся белой шерсткой о парчовый воротник чертенок-альбинос. Он пищал, корчил всем рожицы и время от времени перебегал с одного плеча хозяина на другое, цепляясь коготками за дорогие ткани наряда.
Меж тем Фитиль, этот тоненький, как тросточка, юноша семнадцати лет, брел нетвердой походкой и слушал рассказ какого-то придворного щеголя. Тот вертелся перед ним, цокал высокими каблуками, которые только-только вошли в моду, и всячески старался удержать рассеянное внимание брата короля на себе.
И Фитиль делал вид, что слушает. Он кивал, отчего его подбородок крючком – черта всех Молиусов – смешно дергался, и переключался то на свиту, то на нахохлившихся птиц за окном.
– А соколов-то моих покормили? – ни с того ни с сего вдруг прервал речь щеголя Фитиль.
– Конечно, почтенный, – закивала вся свита.
– И всполохов?
– И всполохов!